Глава двадцать вторая

В карманах у Ивана Где-то не было ни копейки - все деньги выгребла доблестная милиция. Деньги небольшие, остатки от недавних гулянок на халявные доллары, но хватило бы перекантоваться несколько дней. После ментовки пирожок с ливером - и тот недосягаемая мечта. Ничего не скажешь, подчистую сработали. И, как назло, засосало под ложечкой - если в кармане ни гроша, всегда почему-то есть хочется. Эту закономерность он сполна познал еще в детстве. Эх, подумалось вдруг ему, был бы рядом Володька Хванчкара, взяли бы немецкую губную гармошку и пошли по Руси нищенствовать...

Еле дождавшись открытия сберкассы, которая располагалась в одном здании с его любимым 75-м почтовым отделением, Иван Петрович задумал снять со счета весь аванс за последнюю книжку. Работница сберкассы Серафима Аркадьевна, которую он знал не один год, а она - его, попросила вдруг переписать расходный ордер.

- Подпись не сходится, - объяснила она.

Иван Петрович заполнил еще один квиток, со всем старанием расписался, но от напряжения рука задрожала и вывела черт знает что. Пришлось заполнять еще один. На этот раз расписался размашисто, без всякого старания.

Серафима Аркадьевна вертела расходный ордер и так и сяк, улыбалась приветливо и отрицательно качала головой.

- Не сходится, - извиняющимся тоном сказала она.

- Серафима Аркадьевна, милая, да разве вы не знаете меня? - взмолился он.

- Иван Петрович, не отрицаю, что знаю вас, однако подпись не сходится.

- Как же так, - расстроился Иван Петрович, опять усаживаясь за стол заполнять квиток.

И снова Серафима Аркадьевна приветливо улыбалась, но отрицательно кивала головой.

- У меня в кармане - ни гроша, понимаете ли вы это?

- Охотно верю, - согласилась Серафима Аркадьевна. - Но я не могу выдать деньги. Может, у вас паспорт с собой и тогда попросим разрешения у заведующей переоформить вклад и выдать новую сберкнижку?

- А заведующая здесь?

- Да.

- Где она?

- Перед вами.

- Так за чем же дело стоит, Серафима Аркадьевна?!

- Но у вас же нет паспорта.

Она сказала это таким тоном, словно знала, что у него вообще нет его. Не в данный момент отсутствует, а вообще нет никакого паспорта. Серафима Аркадьевна умышленно устроила возню с расходными ордерами, и в этом Иван Петрович убедился, когда к сберкассе подкатила милицейская машина и навстречу ему бросились два мента со стволами наизготовку.

- И вы, святая простота?! - Серафима Аркадьевна любила поэзию и историю - Иван Петрович решил напомнить ей об этом как можно больней.

- Простите меня, Иван Петрович. Ради Бога простите, - говорила она ему вслед, когда его уводили, и в глазах у нее стояли слезы.

Его поместили в обезьянник вместе с бомжами, проститутками и карманниками. Он раньше бывал в обезьянниках, в том числе и в том, куда его поместили. Публика была не ахти какая, кто-то кому-то дал в рожу, подозревался в преступлениях, шлялся по столице без документов или не рассчитал возможностей в кабаке и попал за решетку пьяным и задолжавшим. Бродяг всегда тут было полно, встречались среди них и дамы, но чтобы в обезьянники толпами заталкивали раскрашенных, полуодетых и пропитанных духами проституток - такого придонного винегрета на его памяти не было.

Одна из них вплотную подошла к поэту и, дыхнув шашлычным зловонием, произнесла:

- Что-то фотка твоя мне очень знакома. Может, был моим клиентом? У меня память девичья, всех не помню, - она захохотала и вместе с нею заржало все стадо служительниц похоти. - Я - Машка-street, дарю всем СПИД. Ты должен, если я не ошибаюсь, хорошенько меня запомнить.

- Да это же поэт Иван Где-то! - воскликнула высокая девица с роскошными волосами.

Он хотел дать отповедь Машке-street на фене, но какая-то явно библиотекарша, подрабатывающая от безденежья панельным извозом, опознала его. Надо было заявить, что его все принимают за поэта, но на него с искренней радостью смотрели голубые глазищи, и он стушевался перед красавицей. Девица была прекрасна, как храм, и сознание того, что она по причине задержки зарплаты вынуждена торговать своим телом, еще больше ввергало его в смущение, словно прежде всего он был виноват в том, что выдача на руки его книг и книг многих тысяч таких же авторов больше ее не кормит. К библиотекарям, сеющим за нищенскую зарплату вечное, разумное, доброе, у него всегда было трепетное отношение. Это были святые служители культуры, но нашлись негодяи, которые польстились и на их гроши, оставив их на многие месяцы без зарплаты.

- Иван Петрович, извините меня за мое окружение, вы выступали у нас в библиотечном институте. Мне тогда очень понравились ваши стихи. Вы один из моих любимых поэтов...

Все, что происходило теперь с ним в обезьяннике, казалось сном. Среди грязи и порока, греха и духовного убожества отыскалась новая Магдалина и вела с ним беседу о поэзии.

- Я так рада, так рада, что вы живы, - говорила Магдалина, непроизвольно и нежно поглаживая его по предплечью. - Когда сообщили, что вы умерли, я плакала целый день... Но погодите, - глазищи у нее еще больше округлились, - я же была на ваших похоронах! Две роскошные розы положила вам в изголовье и поцеловала лоб. Он был холодным....

- Я находился в летаргическом сне, - прошептал Иван Петрович, не желая, чтобы по поводу его чудесного воскрешения возникала дискуссия в обезьяннике.

- А как вы здесь оказались?

- Длинная история.

- Насколько я знаю, у нас есть тут немного свободного времени. Или вы не желаете говорить с такой, как я?

- Господь с вами. Как вы можете так обо мне думать...

Они забились в уголок, сели на корточки, опершись спинами на стены, причем Иван Петрович удивился, как ей это удалось в своей супермини в обтяжку. Более того, заскрипев капроном, ее коленки теперь торчали у него перед носом - все-таки он был живой человек, не половой гигант, но и не портач с эректильной дисфункцией. Поэтому он, пересиливая себя, не смотрел на них, не отрывая взгляда от ее лица - вот уж действительно им нельзя было налюбоваться. Нежная кожа, пухлые детские губы, приветливая добрая улыбка никак не увязывались с родом ее занятий. Она была так красива и привлекательна, что Иван Петрович заподозрил ее появление в результате непонятных интриг своего двойника. Как бы невзначай он прошептал пароль «Кобир», и тут же включилась система сканирования ее мыслей.

«Господи, ну зачем его сюда?.. Ладно уж мы, профурсетки, поневоле или в погоне за удовольствием... Но он? Ведь он же талантливый, он же твой, Господи! Ты спас его от смерти, чтобы таскать по обезьянникам?.. Так у него и квартиру отобрали? Ему и жить, бедняге, негде... Какие же сволочи мы, бабы... Надо дать ему свой адрес и телефон, если он правильно расценит это... У меня нет брата, так пусть он будет мне братом, а ему - сестрой. Он ведь тоже, как и я, детдомовский. Если не сестрой, то буду его любовницей, женой... Кем угодно - прислугой, рабыней...»

Тут вошел сержант и, глупо улыбаясь, объявил:

- Иван, где ты, на выход...

- Не где ты, а Где-то! Стыдно не знать! - одернула сержанта Магдалина и, порывшись в сумочке, протянула визитную карточку Ивану Петровичу. - Звоните, заходите, если не сочтете это унижением.

- Опять вы за свое, - попенял ей на прощанье и поблагодарил за карточку.

Сержант привел его к капитану, который и глазом не повел в сторону задержанного. Иван Петрович мог, разумеется, на подмогу пригласить двойника и покинуть пределы отделения милиции, однако решил с держимордой потягаться сам. Тот перебирал на столе какие-то бумажки, а Иван Петрович стоял. «Кобир» - мысленно произнес он, и ему стал слышен внутренний голос капитана.

«Обещала, б.., не обидеть, если посадить этого мудака за мошенничество или в дурдом. И за попытку снять со счета чужие деньги. За год пребывания - тысяча зелененьких. Ишь ты, сколько расходных ордеров подписал. Все они пойдут в прикуп, в прикуп... А ведь обманет, сука!.. А этот пусть постоит, с ноги на ногу переминается...»

- Может, я сяду? - предложил поэт.

- Сядешь, ой, как сядешь, - засмеялся капитан, распространяя по комнатенке запах свежей водки.

- И сяду, - сказал Иван Петрович и на самом деле сел на стул.

- Встать! - заорал капитан, выкатив покрасневшие от гнева глаза.

«Встать!» - в свою очередь приказал поэт через свой компьютер, и капитан вскочил, вытянувшись в стойке «смирно». «Строевым, с отданием чести пустой голове, на месте вдоль стены - ша-агом марш!» - скомандовал Иван Петрович, и капитан, отдавая честь самому себе, не жалея ботинок, приступил к строевому шагу. Исполнять такой шаг на месте при такой грузной комплекции да еще в тесной комнатенке было чрезвычайно трудно - от напряжения он сразу же взмок, и капли пота залили красное лицо.

«Ать, два, ать, два...» - таков был внутренний голос капитана. Должно быть, подумал поэт, я вообще вырубил его очень скромные извилины. Пусть разомнется, застоялся... Иван Петрович как бы отмотал ленту его сознания назад, до того момента, когда капитан читал заявление гражданки Лапшиной-Где-то В.С., проживающей в г. Лимитграде, улица Варвары Лапшиной, дом 10. кв.1-64. Для него было новостью, что Варварьку принадлежал теперь весь шестнадцатиэтажный дом - так с какой же стати ей понадобилось лишать его последнего пристанища?

«После смерти моего мужа, знаменитого поэта Ивана Петровича Где-то, в нашем городе объявилось несколько мошенников, выдающих себя за него. Особенно меня донимает один из них, на самом деле очень похожий на моего безвременно усопшего мужа. У этого Лжеивана есть справка от вице-президента этой страны, что он, Ваня-бульдозерист, является защитником Белого дома. Этот Ваня-бульдозерист утверждает, что каким-то образом выбрался из могилы, потому что его, как Гоголя, похоронили, когда он находился в состоянии летаргического сна. Обманным путем проникнув в мой дом, мошенник выкрал сберегательную книжку из архива моего покойного супруга и бежал.

Прошу оградить меня от домогательств мошенников, выдающих себя за поэта Ивана-Где-то, особенно от мошенника по кличке Ваня-бульдозерист. Прошу также возбудить уголовное дело по фактам мошенничества или же направить самозванцев на принудительное лечение в психиатрическую больницу...»

- Хорьков, что ты как конь тут растопался? - в комнатенку заглянул начальник отделения Семиволосов.

Однако капитан, не обращая внимания на начальство, продолжал рубить строевой шаг.

- Что это с ним? - спросил Семиволос у Ивана Где-то.

- Не знаю, - пожал плечами тот. - Сидели, вроде бы нормально беседовали. Вдруг вскочил, заорал «Встать! Шагом марш...» и пошел куролесить.

- Пусть маленько прогуляется, а вас, Иван Петрович, прошу ко мне, - сказал Семиволос и по-дружески, взяв поэта под руку, повел в свой кабинет. Они были знакомы, так как Аэроплан Около-Бричко регулярно писал на Ивана Где-то доносы. Два-три раза их пути пересекались не в служебном формате - один раз в Центральном доме литераторов и не менее двух раз в кафе «Лель» на проспекте Мира. Освежали, как принято выражаться в литературных кругах, пасть шампанским.

Семиволос, показал поэту на стул, сел за стол тяжело. Перевел дух и спросил:

- Иван Петрович, скажи, как на духу, как тебя угораздило жениться на Варьке Лапшиной?

- Как на духу отвечаю: не женился я на ней. Когда лежал в больнице, она повела под венец с моим паспортом вместо меня своего родного отца.

- Ух ты!

- А потом закопала тебя на Хохряковском кладбище живьем?

- Похоронила. То ли в гипнозе, то ли в летаргическом сне.

- Она - главарь одной очень опасной банды. Твоя фамилия нужна ей как прикрытие, мол, она несчастная вдова известного поэта, а не бандитка. У нее за считанные месяцы проснулись хищность, жестокость, ненасытность... Продает технический спирт вместо питьевого. В этот момент она устраивает через папашу аренду автоколонны. Для челночных рейсов не с барахлом, а с наркотиками. У нее все куплено-перекуплено. Ты для нее представляешь угрозу, и она ни перед чем не остановится, чтобы засадить тебя в дурдом или же заказать киллеру.

Раздался требовательный междугородний телефонный звонок. Семиволос снял трубку. Иван Петрович без всякого компьютера узнал голос участкового Триконя:

- Товарищ подполковник...

- Майор, - поправил Семиволос

- Товарищ подполковник...- настаивал на своем Василий Филимонович.

- Вася, я же тебе сказал: майор. Со вчерашнего дня повысили в звании.

Иван Где-то только теперь обратил внимание на одинокие звезды на его погонах. Семиволос снял с них подполковничьи звезды, и теперь там, где они были, материал погон был потемнее.

- Товарищ... майор, это из-за меня? - спросил Триконь.

- Не болтай ерунду. Что тебе так приспичило?

- Здесь, товарищ Семиволосов, произошел государственный переворот. Самый настоящий.

- Ну и что? Сейчас у нас везде происходят государственные перевороты и самые настоящие. Я же тебе как сказал: замри, отдохни, если понадобишься - вызову.

- А если не понадоблюсь?

- Вася, успокойся. Мне сейчас не до тебя.

- Товарищ ма...

И связь прервалась.

- Вот как раз ваш участковый звонил. Написал бы рапорт, что твой паспорт по ошибке аннулирован... Теперь придется напрямую от себя давать указание начальнику паспортного стола, чтобы выдали паспорт. Семь бед - один ответ, не так ли?

- Но если это противоречит каким-то вашим служебным нормам...

- Ну и что если противоречит? Вон Вася звонит: государственный переворот, а мы паспорт не можем выдать? Фотографии с собой? Нет. Марш сфотографироваться и - ко мне.

Добавить комментарий