Глава девятая

Чтобы после государственного гимна в шесть утра сразу давали балет - такого Декрет Висусальевич Грыбовик отродясь не помнил. Собирался проехаться по полям, проверить, как идет в уезде уборка хлеба, и велел шоферу приехать пораньше. Тот явился, на кухне по радио как раз исполняли гимн. Супруга Кристина Элитовна в такую рань никогда не поднималась, поэтому Декрет Висусальевич пил чай в одиночестве - все шло как всегда своим чередом. И на тебе - «Лебединое озеро». Включил телевизор - на всех каналах шум да рябь. Попытался по радиоприемнику поймать Москву, но ни одна станция не вела передачи на русском языке. Декрет Висусальевич встревожился не на шутку. Надо было ждать до шести утра по московскому времени - ведь, идя навстречу пожеланиям прогрессивно ускоренным шарашенцам, местные власти во главе с самим Грыбовиком решили поместить свой славный город и уезд в другой часовой пояс. Так они оказались в процессе, который, как известно, пошел, на час раньше самой Москвы. И эта передовитость по отношению к столице повернулась вдруг неожиданно неприятной стороной.

Вообще-то большой специалист по балету дрых в спальне, однако будить супругу не решался. Еще не отошел от головомойки, которую устроили ему в губернии за проведение знаменитой балетно-бульдозерной композиции «Наша ода каждому огороду!» Поскольку Кристина Элитовна была художественным руководителем акции, то губернская интеллигенция тут же вспомнила, что ученый совет университета проводил выездное заседание в Шарашенске, на котором она и защитила докторскую диссертацию по лирическому придыханию.

Интеллигенция все еще бурлила, требуя от Высшей аттестационной комиссии лишить Кристину Элитовну докторской степени. Пришлось, чтобы самому удержаться, валить все на лендлорда Ширепшенкина, который был начальником штаба акции и под чьим непосредственным руководством в городе и районе уничтожили все теплицы. Шарашенский прокурор, ТКЗНП, то есть, Тот, Кого Здесь Называют Прокурором, и следователь Чего Изволите, сокращенно ЧеИ, по команде Грыбовика тут же упекли Ширепшенкина за решетку, поддержали иски предприятий и населения о взыскании с виновного нанесенного громадного ущерба.

А тут и «Лебединое озеро». С утра пораньше. Может, это своего рода «Над всей Испанией чистое небо» - условный сигнал? Как ни жаль, а Кристину Элитовну придется будить: вдруг этот балет что-нибудь еще означает? Он уже направился в спальню, как зазвонил телефон - Декрет Висусальевич даже обрадовался, надеясь, что звонят из губернии и что его тут же вооружат генеральной линией.

Но звонил коллега из соседнего уезда. Заходил издалека - какие виды на урожай, хватает ли в деревнях горючего и транспорта. Потом стал упрекать, мол, соседи, а уж и не помнят, когда в гостях друг у друга были.

- Так к губернии ближе - ты, мы к начальству ездим через уезд - твой. А приглашение такое впервые - от тебя. Спасибо, будем иметь в виду, соседушка дорогой, - Грыбовик не очень-то любезно обошелся с хитромудрым коллегой, вздумавшем в седьмом часу утра по межгороду трезвонить о погоде и о видах на урожай. Спросил бы напрямую, почему балет дают в такую рань, так нет, заюлил вокруг да около. Или позвонил бы дежурному в губернию. Видать, побаивается прослыть паникером, политически незрелым.

Супруга, не открывая глаз, перевернулась на другой бок и укрылась одеялом с головой.

- Да проснись же ты, ну! - тормошил ее Декрет Висусальевич.

- Дай поспать, Дека. Пожалуйста, - бормотала она, а потом вдруг вскочила, испуганно спросила: - Что случилось? Война? Кто-то умер?

- Если бы умер, траурную музыку передавали бы. А тут балет!

- Какой балет?

- «Лебединое озеро» с шести утра.

- И поэтому поднял меня с постели?! - возмутилась Кристина Элитовна.

- Так ведь балет вместо последних известий!

- Но меня-то зачем поднял в такую рань, Дека?

Она называла его Дека, когда была недовольна или хотела его позлить. Он тоже терпеть не мог этого прозвища, который расшифровывался как Дом культуры. «Но у тебя голова, Дека, как Дом Советов!» - язвила супруга.

- Да балет же! Спросить хочу: что еще может означать этот чертов балет? Может, намек какой, другой смысл...

- Господи, какой тут может быть намек, какой другой смысл! - продолжала возмущаться супруга.

- Ладно, спи.

- Как же я могу теперь спать?! - воскликнула она и отправилась в ванную комнату.

Декрет Висусальевич впервые за всю долгую номенклатурную жизнь почувствовал себя не в своей тарелке. В его деформированное сознание и такую же эмоционально-чувственную систему пыталась проникнуть элементарнейшая мысль о его праве в подобных ситуациях принимать свое решение, а вместе с мыслью прокрадывалось и чувство собственной ответственности за все, что происходит в уезде. Причем ответственности перед людьми, а не исключительно перед начальством, которое, судя по всему, его покинуло, не вооружило никакими указаниями. Такое чувство он никогда не испытывал - вместо него им руководили страх, боязнь, опасение за то, что не угодишь, не то скажешь, не туда повернешь. Да и ответственности, как таковой, он не ведал, поскольку для предотвращения ее было изобретено так называемое коллективное руководство, наделенное правом коллективной безответственности. Наказания были, но все эти выговоры, обычные и строгие, с занесением и без, с последним предупреждением - также были методом увода номенклатуры от подлинной ответственности перед народом. В действительности же кадр, в личном деле которого не было десятка всевозможных взысканий, в номенклатурной среде не пользовался уважением, а у начальства - доверием.

«Да где же этот Ширепшенкин?!» - с сильнейшим негодованием подумал Грыбовик и тут же вспомнил - в КПЗ. Схватил телефонную трубку, набрал номер ТКЗНП.

- Слушай, все кадры мне пересажаешь - ты! - закричал он. - Ширепшенкина немедленно ко мне. Какой охраны? Куда? В кабинет - ко мне! Ну!

Декрету Висусальевичу показалось, что ТКЗНП на другом конце провода еще раздумывает, поэтому и выдал ему громогласное «Ну!», от которого в уезде все трепетали от страха. После «Ну!», он не сомневался в этом, у прокуроришки искры из подошв посыпались.

- С самого утра нельзя на подчиненных так кричать, - подала голос из ванной комнаты супруга. - Тем более, что с помощью «Лебединого озера», по моему мнению, очень культурные силы знак подают.

- Какой?! - заорал Грыбовик, и хотя тут обошлось без «Ну!», Кристина Элитовна незамедлительно и предусмотрительно плотно захлопнула дверь.

В считанные минуты машина домчала Декрета Висусальевича до местного Белого домика. К нему тут же подбежал, несмотря на свои габариты, начальник милиции, зашептал на ухо новость: в милицию явился, сами знаете кто, приказал подчиняться ему, опечатал комнату с оружием и поставил возле нее своих подколодных с автоматами. «Сказал: «Приказ самой Лубянки»,- одними губами прошептал начальник и вытер влажным платком капли пота, обильно выступившие на красном мясистом лице.

- Как быть, Декрет Висусальевич? А тут еще прокурор из-под стражи освобождает подследственных. Что же это такое? - запричитал глава шарашенского органа внутренних дел.

- Что это такое - да? Как это - что это такое? Революция продолжается! - неожиданно ответил он, и ответ ему самому очень понравился.

Так понравился, что вошел в приемную уверенной походкой. Приемная была забита пэрами и всевозможным шарашенским начальством - его все ждали, слушая обращение государственного комитета по чрезвычайному положению.

- А-а, уже передают, - сказал он, и все присутствующие попросту обалдели оттого, что товарищу Грыбовику давно все известно.

Сопровождаемый восхищенными взглядами он прошествовал в кабинет и перед тем, как исчезнуть за массивной дубовой дверью, бросил небрежно помощнице:

- Занят. У меня селекторное совещание.

Эта фраза окончательно сразила шарашенский бомонд, вздымая в их душах священный трепет причастности к самой истории, которая будет твориться всего в нескольких метрах отсюда, за дубовой дверью.

Декрет Висусальевич, довольный тем, какое он произвел впечатление на подчиненных, включил на небольшую громкость радио и жадно вслушивался в обращение. Мысли ГКЧП ему нравились, и он так думал, хотя в пошатнувшееся здоровье генерального президента совсем не поверил, поскольку был убежден, что все болтуны страдают лишь одной болезнью - недержанием речи.

Насчет селекторного совещания ляпнул наобум, но напророчил - позвонил президент губернии и спросил, как он относится к созданию ГКЧП и к его обращению.

- Да я ничего толком пока не понял. Слушаю радио - вот, - ушел он от прямого ответа.

- А поддерживать ГКЧП думаешь? - спросил губернский президент.

- Команду дадите - поддержим кого угодно - вам! - выпалил Грыбовик.

- А если команду не дадим? Тогда как?

- Никак, - отрезал Грыбовик, а потом, чтобы смягчить ответ, добавил со смешком. - Мы люди маленькие, колебаемся вместях с генеральной линией. А иначе - как?..

Не успел положить трубку, как снова звонок из губернии - на этот раз от депутата Верховного Совета, бывшего сокурсника по мелиоративному техникуму, а ныне господина Бундовца.

- Грыбовик, не вздумай поддерживать ГКЧП! Слушай сюда - это государственный переворот! Пятнистый здоров как одесский амбал! ГКЧП ни одна из цивилизованных стран не поддержит. Мы можем оказаться в международной изоляции, снова за железным занавесом!

- Давид, Давид, ну Давид, да расскажи толком, что в верхах, а?

Однако парламентарий не слушал его и напоследок пригрозил:

- Мы власть не отдадим! Декрет, не вздумай! Посадим в тюрьму не только ГКЧП, но и всех пособников! Нас поддерживает все цивилизованное человечество!

«Хорошо господину Бундовцу - он со всем цивилизованным человечеством на «ты». А тут не знаешь, что выкинут не только Большие Синяки, но и лендлорд товарищ Ширепшенкин - вот! Свернуть весь Шарашенск в бараний рог можно, уменья тут не занимать, но на чью сторону рога закручивать - вот вопрос! Как тут не обмишулиться - нетрудовые доходы, нетрудовые доходы, все время талдычили, а бой им дали и что же? Да по мозгам же - нам!» - хмурил мощные брови Декрет Висусальевич.

В кабинет ворвался архитектор Собакер - вместе с помощницей, повисшей у него на рукаве. Строгий взгляд из-под бровей никак не подействовал на него, и Грыбовик дал знак помощнице отставить их вдвоем.

- От имени всей шарашенской интеллигенции, товарищ Грыбовик, от имени всей интеллигенции, - задыхался от накопившихся слов архитектор. - Бандерлоги готовятся к провозглашению независимости!

- А при чем здесь - мы? - грубо перебил его Декрет Висусальевич.

- Как - при чем?! На территории нашего уезда в древности жили два племени - ошарашей и ишеварнадов. Древние арии!

- Из какой оперы? «Лебединого озера» мало - тебе?

- Да нет же, это древние арийские племена.

- Фашисты что ли?

- Никакие они не фашисты, но свастикой вышивали.

- Чего нам сегодня не хватает, так это свастикой вышивать - вот!

- Да я не об этом, Декрет Висусальевич!

- А об чем?

- О том, что нам надо собрать курултай и провозгласить на нем суверенитет и государственную независимость республики Ошараш-Ишеварнад-кувырк! Я ведь Нью-Шарашенск проектировал с прицелом на столичное будущее. Вместе с другими представителями творческой интеллигенции герб, гимн и государственный флаг проработал. Мы полгубернии отхватим, а вас провозгласим великим шамхалом ошарашей и ишеварнадов. Время нельзя терять, великий шамхал!

- А это что такое - шамхал?

- В переводе с древнеошарашенского - повелитель и великий отец.

«А не лучше ли в подобной ситуации оставаться бездетным? - услышал предостерегающий голос Кристины Элитовны. - Как бы алименты потом не платить...»

- А курултай зачем?

- Так это же съезд.

- Извини, Собакер, но ты еще говорил - кувырк.

- Кувырк - в переводе «земля». Если говорить точно, то не шамхал будет, а ошамхал, соответственно - Ошараш-Ишеварнад-окувырк. Это тот же русский язык, но каждое слово начинается с букв «о» для ошарашского языка. А если желаете на шеварнаде говорить - надо впереди ставить букву «и»: Ишараш-Ишеварнад-икувырк.

- Как ловко и как просто - смотри-ка! Оа оверы окакой оэти осамые ошараши ии ишеварнады? - Грыбовик незамедлительно продемонстрировал глубокое знание новых суверенных государственных языков и засмеялся от этого фокуса.

- В среде интеллигенции есть две концепции. Одни считают их последовательными солнцепоклонниками, а другие - огнепоклонниками.

- Ов осмысле оогненной оводы?

- Нет. Они употребляли исключительно бузу. Точнее - обузу, извините. Жевали пшено, плевали в общий котел, потом оно бродило и его пили. Укрепляли таким образом родственные узы среди соплеменников.

«Разыгрывает, подлец! Не умник ли наш, нынешний московский министр, Владимир Николаевич Хванчкара, подговорил? Разыграть, осмеять и сместить? Не на мякине подлавливают, а на жеваном пшене?» - повеяло холодком в душе Декрета Висусальевича от подозрения.

- Хм... А ты мне тут ничего не набузил, а? - спросил он и пристально посмотрел Собакеру в глаза, словно хотел взглядом ввинтиться в его зрачки.

Редко кто выдерживал такое испытание, но Собакер не отвел взгляда и воскликнул:

- Как можно, Декрет Висусальевич! Такой исключительно исторический момент! Если мы его не используем, нам никогда не простят потомки. Так даете добро на окурултай, на оверховного ошамхала Ошараш-Ошеварнад-окувырк? Или на иверховного ишамхала Ишараш-Ишеварнад-икувырк?

Декрет Висусальевич, выигрывая время для обдумывания ответа, встал и пошел вокруг стола, сцепив руки сзади. «Вот что значит творческая интеллигенция - ну все тебе знает! Раскопали древних ариев - вот! - рассуждал Грыбовик. - Если не разыгрывает подлец, то быть верховным ошамхалом, должно быть, получше, чем уездным начальником. Членство в Организации Объединенных Наций - это хорошо, но одних послов две сотни взять - где? Сразу окувырк? А армия, полиция, секретные службы, а золотой запас где взять? И тут- икувырк? Стоп: а с чего это наш Молчи-Молчи оружие милицейское опечатал? Прознал что-то про Ошараш-окувырк? Ну и ну!»

- У нас, дорогой Собакер, что? - демократия. На полную катушку, а иначе - как? То-то. Любой вопрос готовить надо. Тем более при демократии. Как положено. Имеешь мнение - предлагай, на бюро обсудим. Но готовить вопрос надо, а не с бухты-барахты - чтобы окувырк не получился. Вернее, чтоб получился... Запутал меня вконец - ты! - Грыбовик наклонился над пультом, спросил помощницу. - Ширепшенкин прибыл?

- Здесь, - ответила помощница.

- Давай, - велел он, и почувствовал, как сердце у него от неожиданной догадки стало торчком: а Ширепшенкин - фамилия не из тех ли времен, когда пшено жевали? Он не раз задумывался: почему у этого Пшенкина необычная приставка - Шире? Может, предки его были Жевапшенкины, но решили расширить круг жующих пшено и плюющих в общий котел? Или расширил площади посевов проса для получения древнего национального напитка? Что-то тут не так. Сам Ширепшенкин знает наверняка происхождение своей фамилии, знает и о своих предках, которые, чего доброго, были ошамхалами - и молчит! А Собакин - что это за фамилия? Только и годится что в переделку на Собакера. Да и фамилия Грыбовик ничем не лучше.

Когда в дверях столкнулись Собакер с прокурором, то ТКЗНП взял архитектора за воротник и спросил уездного начальника:

- Посадить?

- КПЗ опустело у тебя, да? Побереги свободные места, побереги. Отпусти воротник, пусть работает. Ширепшенкин, заходи, заходи!

Нынешний Ширепшенкин ему не понравился: небрит, в помятом костюме и несвежей сорочке. Молчал, не благодарил за внезапное освобождение, а это означало, что он потерял способность под взглядом начальства уменьшаться. Раньше как было - посмотришь, а Ширепшенкин уменьшился в два, четыре, шестнадцать раз, в виде пыли готов был лечь перед начальством, а теперь? Не кровь ли предка-ошамхала взыграла? Более того, он, видимо, в КПЗ еще и своим мнением обзавелся - а страшнее всего именно это! Если так, то какой же смысл оставлять его в шарашенских лендлордах? Может, в пэры его по животноводству, пусть коровам хвосты покрутит новоявленный умник?

- Ты свободен, - ткнул пальцем Грыбовик в сторону ТКЗНП, и тот беспрекословно покинул кабинет. - А ты, дорогой наш лендлорд, после отсидки сильно теперь прибавил в авторитете. Кто о теплицах теперь вспомнит? Главное - сидел по политическим мотивам, жертва политических репрессий - вот кто ты! И скажи мне, отныне наш политический тяжеловес, оцениваешь нынешнюю ситуацию - как?

- Очень просто оцениваю - помыться бы, вши заели.

- Какие вши? - остановились глаза у Грыбовика.

- А вот такие, - Ширепшенкин свел ладони вместе и зашевелил пальцами.

И тут зазвонил прямой телефон.

- Декретик, - призывно и в то же время таинственно сказала Кристина Элитовна, - тебе срочно надо заболеть. Я все утро слушаю вражеские голоса и считаю, что надо, пока все не прояснится, полежать в больнице. Сейчас же положи руку на сердце, да не перепутай сторону - оно с левой! Достань лекарство, оно в верхнем ящике справа, и старайся на глазах у посетителей принимать его. Перевоплотись, милый, вспомни, что я тебе говорила о системе Станиславского, ты же можешь, иначе все это очень дорого обойдется. Еще неизвестно, кто тут кого. Через десять минут направляю к тебе бригаду «скорой помощи».

- Договорились, - согласился он и обратил свой взор на Ширепшенкина. - Ох, как мне тут без тебя доставалось. Значит, вшей, развели, да? У-у, сволочи... Они готовы любым способом сожрать нас с потрохами. Ой... сердце что-то...- Декрет Висусальевич, как и наставляла специалистка по лирическому придыханию, схватился за левую сторону груди, запустил правую руку в ящик стола и вынул пузырек с лекарством. - С тех пор только на таблетках и живу - вот...

- Может, воды?

- Угу.

- Цецилия Антоновна! - выбежал в приемную Ширепшенкин .- Шефу плохо, скорее воды. Воды!

Шарашенский лендлорд товарищ Ширепшенкин за время отсидки позабыл, что у начальника уезда всегда на столе стояло несколько бутылок минералки, и бросился в приемную. Тем самым очень убедительно подыграл Декрету Висусальевичу, который десять минут спустя уже с носилок воздавал должное своему спасителю, завещая слабеющим голосом:

- Остаешься за меня - ты... Не наломай дров, договорились? Не труси никому ни вшей, ни блох... Цецилия Антоновна, подготовь сейчас же решение и в больницу на подпись - мне...

Санитары уносили будущего великого ошамхала как героя, получившего свои священные раны в битве за счастье родного народа. Уносили под знаменитый танец маленьких лебедей.

Добавить комментарий