Глава третья

   В день министерского визита стараниями Лилии Семеновны напряжение в НИИ достигло нехороших пределов. В музее института все еще обновляли экспозицию, потому как никто не знал, какими средствами следовало достойно представить вклад славного коллектива в ускорение темпов научно-технической революции. Кондрат Силыч под ее режиссурой с самого утра заучивал наизусть текст приветственной речи, поскольку подобные вещи он привык произносить по бумажке. Памяти у него никакой не осталось, и Лилия Семеновна боялась, как бы он в столь торжественный момент не вздумал выкрикивать с пафосом лозунги прежних пятилеток, а то и попросту нести чушь. 
   Потом, по ее предложению, Домкратьев дал команду устроить пробный митинг. Славный коллектив собирался пятнадцать минут. Был дан отбой, и вновь последовало распоряжение собраться перед  институтом. Меньше пятнадцати минут все равно не выходило - не справлялись лифты, и руководство НИИ ломало голову: каким же образом в обычные дни лифты управлялись в конце рабочего дня всего за пять минут? Ведь в пять минут седьмого в институте - ни души.
   Однако новостью номер один был не приезд нового министра, а сенсационное сообщение газет о том, что некий Муравейчик, который работал в пятьдесят шестом отделе на полставки старшего инженера, накануне принес своему парторгу взносы в размере почти ста тысяч рублей с месячного заработка более трех миллионов. Не мог повременить! Новость взбулгачила коллектив - этот Муравейчик один больше получал, чем весь институт, и вместо того, чтобы проникаться должной ответственностью, все были заняты поиском источников сверхдоходов. Председатель кооператива? В платных туалетах собрал? Девочек организовал? Каких девочек - взносы партийные! Не кооператива председатель, а хаапператива... Откуда такие деньги, даже Лилия Семеновна не могла дознаться - Муравейчик работал через день и, как назло, его в институте не было. 
   У нача-99 с утра пошли одни неприятности. Как обычно, Светлана опоздала на час сорок минут, и вахта ее не пропустила  и вообще задержала, подозревая в ней злоумышленницу, с какой-то преступной целью пытающуюся проникнуть в институт. Вохровцы сравнивали торжественный макияж с образцом внешнего вида, вклеенным в пропуск и не находили ничего общего.  Она рассвирепела, орала на вахтеров и начальника караула, что женщине нельзя быть красивой, ходить надо черно-белой из-за дурацкого режима, который неизвестно кем и зачем придуман, потому что и трям-трям, и бум-бум за границей лучше, так что шпионам выведывать тут нечего, разве что свистнуть технологию, как не надо делать и трям-трям, и бум-бум. Пришлось Толику спускаться вниз и удостоверять ее личность. 
   - Где люди? - спросил Толик Лану, которая занимала самую маленькую должность в отделе - старшего техника, и по этой причине отвечала в девяносто девятом отделе за все. 
   - Аэроплан Леонидович за шкафом, - доложила она, - Гриша, сами знаете, до одиннадцати даже при Андропове не приходил, у Вити - библиотечный день... Филя вчера в народную дружину ходил, у Рижского рынка дежурил до двенадцати ночи. Ему положен отгул... 
   - Его что, на борьбу с рэкетирами бросили? - съязвил начальник. - Вот что: вызывайте-ка всех их сюда. Есть распоряжение: сегодня всем быть на своих местах. 
   Первым объявился Витя, вывалил из ярко-красной спортивной сумки груду словарей и, закатывая глаза под лоб для лучшего запоминания, стал зубрить свои восемь языков. Затем на большой скорости в комнату ворвался Гриша - глаза пылают, в руках две стопки книг. Бросился к Светлане: 
   - Только тебе, Светочка, тебе и никому больше!
   Отвернулась, поскольку он приблизился на рискованное расстояние, проворчала: 
   - Господи, что он пьет? Гриша, ты освежал свою пасть явно не шанелью номер пять. 
  - Лапочка, какая тут шанель. Откуда?! Тут хотя бы тройного раздобыть. Возьми по дешевке собрание Мао Цзедуна. Мечта библиофила! 
   -   Нужна мне твоя антисоветчина. 
   - Какая антисоветчина? В нашем издательстве выпущено. Ты представляешь, приходит к тебе твой круг, а ты им так небрежно кидаешь: собрание сочинений основателя маоизма охабачила... 
   - Отстань... 
  - Светочка, теряешь меня как поставщика двора вашего величества. Если ты намерена и впредь с моей помощью комплектовать библиотеку, я прошу кредит в размере 10, десяти прописью, рублей.
   - Нет у меня сейчас десяти рублей. У Муравейчика стрельни. 
   - Муравейчик по идейным соображениям не субсидирует меня. Принципиальный гад. Светочка, если не ты, тогда - кто? 
   - Кто - хто - хто - вер - гуи - ке - нги - дарэ? - в автоматическом  режиме продублировал Витя. 
   - Вот именно - дарэ! Десять рублей всего! Может, Витя, ты, как знаток языков, возьмешь? 
   - Оно же на русском. 
   - Ах да, забыл. Тебе подавай на китайском. Я знаю, где есть на китайском «Лёнинским курсом» известного теоретика и практика застоя. А дома у меня на русском, с личным автографом моему предку. Возьми два, а? Сейчас читаешь, ну, фантаст, прямо-таки Жюль Верн, только с аплодисментами. 
   - В другой раз, - брезгливо поморщился Витя. 
   - Жаль, Фили нету. Ему бы эти книжки пригодились в качестве дополнительного пособия для политучебы. Ведь его без них еще на второй год оставят... О! А за шкафом? Аэроплан Леонидович, ау!.. 
   На лесной крик, как вечером пометит «ау!» Аэроплан Леонидович в «Параграфах бытия», он не отозвался. Муравейчик поколебал кое-какие значения льготных демократических коэффициентов, высчитанные им с таким трудом. По его замыслу все население должно было в обязательном порядке обладать льготами. И какие же льготы применимы к гражданину, размышлял он, когда Гриша кричал ему «ау!», если кто-то получает три миллиона в месяц? Тут разве есть наличие соответствия принципу: от каждого по способности, каждому - по труду? Что это за труд, если он оплачивается по двадцать пять тысяч рублей в час? Пусть он и Муравейчик, но пределы-то должны быть оформлены? Откуда такая тарифная ставка? От миллионов разило, как от Гриши перегаром, эксплуатацией человека человеком, точнее, человеком человеков. Надо же, размышлял он, это сразу и началось, как только классовый подход отменили... 
Не отозвался он на лесной крик еще и потому, что в девяносто  девятый зашел посетитель. Поздоровался скромненько, осведомился в тот ли отдел он попал, и сообщил, что проект строительства очистных сооружений их славного Изюмского тепловозо-ремонтного завода больше года здесь обретается... Нельзя ли выяснить... 
    - Нельзя, - категорически заявила Светлана. - Приходите в понедельник, прием посетителей с пятнадцати часов. 
   - Год, знаете, это еще не срок, - заверил посетителя Толик. 
   - Как это - не срок? Проект третий раз попадает в вашу контору, вторую пятилетку завод не может построить очистную систему. А что это значит? А то, что шесть тепловозов ежедневно разбирается до винтика, промывается, и все это течет в Донец, оттуда в Дон и в Азовское море. 
   - И все-таки приходите в понедельник, - убедительнейшим тоном попросил Толик. 
   - Я не смогу в понедельник. Разве вам трудно ответить: завизировали в вашем отделе проект или нет? 
   - Да, трудно, - сказала Светлана, вздумавшая взять реванш у общества за утреннюю неудачу с вохровцами. - Мы одни, а вас сколько? Извините, но вам придется придти в понедельник. У нас собрание. Так что, будьте любезны, очистите помещение. 
   - Что-о? - изумился посетитель, и по лицу у него пошли багровые пятна. 
   - А то, что слышали. 
   Насчет собрания Светлана приврала, но это был один из условных сигналов, с помощью которых сотрудникам отдела удавалось отделываться от особенно настырных посетителей. 
   - В таком случае, я не уйду отсюда, пока вы не ответите на мой вопрос. 
   - Мы уходим, - сказала Светлана, и все в отделе, кроме Аэроплана  Леонидовича, встали и выжидающе смотрели на посетителя. 
   - Ничего, я вас подожду, - заявил посетитель и уселся на стул посреди комнаты, заложил ногу за ногу, скрестил руки на груди. 
   - Мы уходим, - еще тверже сказала Светлана. 
   - Я вас не задерживаю, - последовал нахальный ответ. 
   - Да что же это такое? - возмутилась она. - Гриша, Витя, Анатолий Чукогекович, вы же мужчины! Выведите его отсюда, если он человеческого языка не понимает. 
   В самый неподходящий момент появился Филя - в брезентовом плаще и резиновых сапогах, за спиной - рюкзак, из которого торчал термос, на голове - треух, а в руках удочки в чехле. Для торжественной встречи нового министра экипировка лучше некуда. Толик выразительно взглянул на Лану, высказывая недовольство тем, поскольку Филя, судя по всему, собрался за город. Лана созвонилась с ним, пока тот не уснул, и выяснила, что Филя собрался копать картошку. Впрочем, Филя от физической работы был освобожден лет тридцать назад, да и картошку никогда в жизни не копал, а если выезжал за компанию, то ловил в ближайшей речке пескариков. 
   - В мае - копать картошку? - удивился посетитель. - Но ведь ее еще не всю посадили!.. 
   - Не ваше дело, - отрезала Светлана, злясь, что Филя все испортил. Да еще как: устроился поудобнее в кресле и мгновенно уснул, с посвистываниями ко всему прочему... 
   В виду чрезвычайных обстоятельств Толик решил поступиться принципами, гласившими, что всякого клиента следует выдержать, дабы в нем образовалось достаточно уважительного вещества к должностным лицам, находившимся при исполнении, но ни в коем случае не идти на поводу у клиента, если не хочешь поменяться с ним местами и превратиться из просимого в просителя. Черт с ним, подумал Толик, чем-то рисковать все равно в жизни приходится, может быть, Лана разыщет этот разнесчастный проект, пока в институт не прибыл министр. Ведь такой посетитель не остановится  ни перед чем и кем - обратится прямо к министру, и что тогда? Скандал на весь институт, если не на всю отрасль. 
   Невиданное дело: Толик сам подошел к Лане, попросил поискать в памяти компьютера проекты очистных систем и через несколько секунд экран показал, что искомый материал находится на рассмотрении у Фили. «Звоните ему», - велел Толик. 
   Филей Аккомодович еще до звонка, во сне, схватил трубку, прижал к уху, тут же извинился, попросил подождать минутку, положил трубку на стол, торопливо достал коробочку с нюхательным табаком, открыл глаза, чтобы сладить с коробочкой, взял щепоть пыли, всосал в левую ноздрю, взял вновь щепоть пыли, всосал в правую, застонал от удовольствия, засасывая теперь обеими ноздрями табак как можно глубже и - а-а-ап-чхи! - на какое-то мгновение сам скрылся в коричневато-зеленом облаке вперемешку с брызгами. А когда оно рассеялось, под носом, на бумагах, которые лежали на столе, остались следы, как от взрыва тунгусского метеорита.

            - Слушаю! - по-пионерски звонко, прочищенным голосом крикнул Филя в трубку.

- Филей Аккомодович, у вас проект тринадцать сто пятьдесят четыре эрос дробь пять?

- Ланочка, это вы? - посмотрел в ее сторону Филя и по обыкновению своему, если говорил по телефону в пределах одной комнаты, улыбнулся. - У меня. Он третий раз почему-то попадает  ко мне, лежит никому не нужный. Я трубочку кладу, хорошо? Я полагал, что это один из тех проектов, от которых давно отказались, а они ходят и ходят по кругу, как паразитические токи, обрастают визами, заключениями, ведут в сущности таинственную, никак не связанную с реальными проблемами, жизнь. Периодически я их отлавливаю и складываю в шкафу. У меня материал к Байкало-Амурской магистрали лежал с двадцатых годов и - удивительно - пригодился. Если бы все проекты утверждались, а еще хуже - претворялись бы в жизнь? Это было бы ужасно!

Во сне у Фили подзаряжались биоаккумуляторы, и поэтому после пробуждения он вдохновенно говорил и говорил, пока потенциалы не иссякали, и он не ударялся в спячку. Витийствуя, он вдруг заметил на стуле посетителя, заулыбался простодушно и раскованно, обвел всех присутствующих наивным взором и, ткнув указательным пальцем в незнакомца, продолжал:

- Этот человек мне только что снился! Я его видел прежде во сне, чем наяву. Вначале я летал. Летаю, летаю, летаю, как ангел. Прилетел в детство, осознаю себя юношей, который служит у золотого человека, у нэпмана товарища Гольдмана, дамское белье-с, ах, какая у него дочь была - Сонечка, женил бы он нас, если бы не индустриализация. И товарищ Гольдман воздевает  руки ко мне: не улетай, Филя, разве тебе у меня плохо? А я лечу, через годы и расстояния... Глядь вниз - парк нашего института, этот гражданин выстраивает всех нас в две шеренги и говорит: будем сокращать любую шеренгу, четную или нечетную, один, мол, черт, они друг друга стоят. И заставляет бросать меня монету, наклоняюсь к пятаку, хочу посмотреть: чет или нечет, но чувствую - в руке телефонная трубка!

Он продолжал рассуждать о своем необыкновенном сне, способностях, но, к счастью, вполнапряжения, может, и того меньше, так как в девяносто девятом появился товарищ Домкратьев с Лилией Семеновной в окружении всевозможного институтского начальства - по служебной и по разным общественным линиям. Тем не менее Филя не придал им значения, полагая, что самовыражение тоже чего-нибудь да стоит. Директор пожимал руку незнакомцу. Лилия Семеновна повернулась вдруг к нему, к Филе, зашипела, как рысь, и только после этого он понял, что в отделе происходят какие-то важные события. Он поднял трубку, набрал одну цифру - только бы был телефон! - и услышал, как незнакомец сказал директору:

- Много я слышал об этом институте. Слышал и то, что называют его не НИИ, а НИ-НИ. Или так называют другой институт? А насчет этого отдела - я получил вчера письмо о его работе, зашел познакомиться. Пожалуй, надо посмотреть на другие отделы.

Филя увидел, как за спиной у Домкратьева сжались и наверняка захрустели кулаки. Последней уходила Лилия Семеновна, задержалась и сказала тоном, не предвещающим ничего хорошего:

- Что вы здесь устроили, а? Ведь это же наш министр. М и н и с т р!

Воздев палец вверх и потрясая им в сильнейшем негодовании, Лилия Семеновна удалилась.

Последствия визита министра для НИИ были плачевны и радикальны. Коллегия Минтрямтрямнибумбума из двух институтов оставила один, да и то в очень урезанном виде. Публикатору романа доподлинно известно: появление нового министра в институте, и миллионы Муравейчика, и жалоба тепловозоремонтников, не желающих загрязнять Донец, Дон и Азовское море, и агрессивное поведение Светланы, и крутой, сивушный запах от Гриши, и невмешательство Аэроплана Леонидовича, когда он, человек абсолютно принципиальный, мог защитить незнакомого посетителя, но не защитил, и тем самым как бы подвел себя под сокращение штатов - все это ни что иное, как проделки Лукавого и его присных. Бес попутал!

У Вас недостаточно прав для комментирования