Глава пятая

   Аэроплан Леонидович украсил нижний левый угол каждого листа подписью с завитушками и подчерками, вложил очередную порцию нетленки в ярко-красную папку с золотым тиснением «Параграф 50 бытия в нашей жизни».
   Это произведение рядового генералиссимуса пера было настолько грандиозным по объему и безбрежию тематики, что Оноре де Бальзак с «Человеческой комедией» на его фоне мог смотреться лишь школяром со шпаргалкой. С юных лет, более полувека, изо дня в день несколько страниц наблюдений над самим собой и окружающими, каждый день эссе о жизни. Сегодня, правда, с витиеватым посвящением, что ж, «эпиграфии» - слабость Аэроплана Леонидовича. «Параграфы бытия» были необозримы, исполнены не только стихом, прозой, драмой, но и такими жанрами, далекими от изящной словесности, как письма Куда следует, в том числе и жалобы, а также анонимки даже на самого себя - этот исключительно самокритичный жанр был им освоен, без преувеличения, на невиданном уровне.
    Действенность иных порций «Параграфов бытия» была куда неотвратимее, чем фельетоны в центральных газетах, не говоря уж о постановлениях партии и правительства. 
   К примеру, во время своего знаменитого исследования всевозрастающей тяги населения к художественной литературе, Аэроплан Леонидович обнаружил, как у него принято выражаться, «многочисленные факты изданий совершенно ненужных изданий журнального типа». Установил факт издания журнала «Свиноводство», органа как бы общего типа, и «Свиноводство Нечерноземной полосы», издание географически более конкретное. Но чем, скажите на милость, провинились свиньи Черноземья или Сибири, Закавказья или Прибалтики, Средней Азии или Казахстана, спрашивал Аэроплан Леонидович в письме Куда следует. Мало ли что, Нечерноземье да Нечерноземье, можно подумать, что это основной свиноводческий район. 
   Короче говоря, попробуйте нынче купить или выписать этот славный журнал, чтобы убедиться в колоссальной силе Аэроплана Леонидовича Около-Бричко. 
   При встрече с любым недостатком он преисполнялся решимости добиться его безусловного исправления и непременно предлагал, с точки зрения самого Аэроплана Леонидовича, положительную программу. Очень нередко эти его программы казались кое-кому странными, может, даже дикими, но ведь это совсем другой вопрос, поскольку самое главное - творческое отношение к жизни. 
   Публикатор уже упоминал, что Аэроплан Леонидович блистательно владел многими жанрами, в том числе и анонимными. Прибегать к анонимкам он не считал предосудительным. Они совершенно незаменимы в случаях, когда по тактическим соображениям надо бы сокрыть свое имя, ведь какая разница - анонимка или не анонимка - проверяют их все равно, да еще с каким вдохновением. Аэроплан Леонидович написал Куда следует записку о необходимости дальнейшего улучшения анонимного дела, ссылаясь при этом на громадный моральный эффект, который оно дает в ходе борьбы за перестройку и против нетрудовых доходов, не говоря уж о трезвом образе жизни. 
   Однажды на работе, когда широко развернулась кампания по сбору взносов для разных добровольных обществ, и Аэроплана Леонидовича спросили, куда он желает вступить, в общество охраны или общество любителей, то получили глубокомысленный ответ: «В союз анонимных писателей». 
   И вечером того же дня в записке Куда следует поставил вопрос ребром: создайте такой союз по образу и подобию Союза писателей, не известно еще, кто больше пользы принесет; объедините анонимщика-кустаря в организацию, создайте в ней творческие объединения по интересам в разрезе специализации, проводите профессиональные занятия, создайте курсы повышения квалификации, а самое главное, возьмите анонимщика под охрану и дайте, наконец, ему полную свободу слова. Ведь в нашей конституции не сказано: анонимная это свобода или авторская. 
   Аэроплан Леонидович рассматривал будущий союз как мощный инструмент утверждения правды и социальной справедливости, средство борьбы с доносом и клеветой, потому что анонимщик кто? - всего-навсего безымянный автор. И лучшие народные песни написаны тоже анонимными авторами, и совершенно непонятно, отчего это во многих Куда следует стали стесняться вообще слова анонимный, заменяя его извинительно-бюрократическим оборотом «письмо без подписи»? Союз анонимных писателей нужен еще и потому, что анонимщик, существо бесправное, не знает даже о мерах, принятых по его сигналам, если знает, то случайно, тогда как остальные граждане, извольте, пожалуйста, ответ через месяц, и ни одним днем позже, на свою жалобу или заявление. Аэроплан Леонидович требовал закона, в соответствии с которым ответы на анонимки все организации, учреждения, министерства, ведомства, а также частные граждане, в месячный срок направляли бы Союзу анонимных писателей. В варианте: Союзу безымянных писателей. О-о, как он негодовал, когда к его удивлению был принят указ, поставивший анонимки вне закона! 
   Иногда своя фамилия казалась ему слишком незатейливой, и он доделывал ее так: Около-Бричко-В-Сентябре. На что заклятый враг рядового генералиссимуса пера поэт, редактор и литконсультант Иван Где-то, зная некоторые обстоятельства его биографии, однажды ядовито заметил: 
   - А не желаете добавить еще и «Под-Житомиром»? 
   Враг он и есть враг. «В-Сентябре» - красиво, осенне, загадочно, ну а что в этом «Под-Житомиром»?.. Только Бердичев.
   Оставив в покое ярко-красную папку с золотым тиснением, Аэроплан Леонидович взглянул на заоконную синь позднего вечера и решил прогуляться или, как у него принято выражаться, совершить прогуливание себя. На первом этаже открыл почтовый ящик, вынул письмо, вскрыл, прочитал, хмыкнул, сунул в карман и, толкнув входную дверь, вышел на оперативный простор. 
   Эх, как хочется публикатору жизнеописания героя героев, которое все больше становится похожим на современный пасквиль, круто повернуть повествование в сторону детектива! Ведь детективы начинаются с чего? Сразу с трупа. А скольких хороших людей, причем в юном возрасте, лишили жизни писатели-гуманисты?! Потому как автор - бог, он выше милиции и правосудия, а критику он не читает по причине ее практического отсутствия на протяжении многих пятилеток. 
   В отличие от автора «Параграфов бытия» публикатор его жизнеописания и неустанных трудов в сложном положении. Да, есть, есть искушение изобразить бешено мчащийся автомобиль, хищно и зловеще освещающий фарами неровности переулка в районе проспекта Мира. Сноп света выхватывает из тьмы вдохновенную фигуру Аэроплана Леонидовича, и автомобиль, купленный, разумеется, на нетрудовые доходы, не сворачивая, более того, не желая сворачивать... Удар, дребезжащий удар, предсмертный крик незабвенного рядового генералиссимуса пера. Автомобиль, не сбавляя скорости, мчится в сторону Останкинской башни, словно наперед зная судьбу детективного романа перевоплощаться в многосерийный мутьфильм. Тот самый, где зритель забывает, когда он начался, чем начался - наверное, с утра, не помнят даже и сами авторы, но чем кончится, все по опыту знают - уходом вдаль преодолевших всех и вся героев... 
Лежит бездыханно Аэроплан Леонидович на проезжей части, возле него люди в виде толпы - именно так бы он сказал, но теперь никогда не скажет, милиция, машина скорой помощи. Если отвлечься от эмоционально-траурного момента, то зачин, что надо, такой через день показывают. Не беда, еще раз покажут. Только подумал публикатор об этом, только представил распростертого Аэроплана Леонидовича, как раздался телефонный звонок. Длинный и требовательный, похожий на междугородний. 
   - Вас беспокоит поэт, редактор и литконсультант Иван Где-то, - заговорила трубка, хотя публикатор ее и не снимал. - Что вы задумали? Да, конечно, убить героя героев вы можете, даже вправе, хотя это не ахти как высоконравственно. Убить - не значит понять. Рукопись все равно попадет мне на рецензию, уж я распишу как вы завязку сделали развязкой, из романа - какой-то невразумительный очерк. 
   В голосе поэта и литконсультанта была не только тревога, но и угроза применить литературно-экономические санкции. Стало быть, возня с Аэропланом Леонидовичем может обернуться напрасной тратой времени и сил, невесело подумалось публикатору. Но истина дороже, впрочем, она почему-то всегда чертовски дорогая штука. 
   - Иван Петрович, если уж кто вам надоел, как мне представляется, так это Аэроплан Леонидович, - высказал предположение публикатор, по-прежнему не притрагиваясь к трубке в надежде, что голос Ивана Где-то просто послышался. С литераторами не то бывает. 
    - Вы ошибаетесь. Около-Бричко - это как бы определенный стиль в жизни. Образ жизни один, но в нем стилей много. А кто не за богатство стилей? Вообще Аэроплан Леонидович - явление серьезное и сложное. Скажем, он пользу может приносить через вред, косвенную пользу через непосредственный вред. Вы меня понимаете? Для ясности скажу, что он и его дела как бы совершенно неотличимы от правды, истины, справедливости, но это никакая не правда, не истина и не справедливость. У Луны ведь есть и обратная сторона, не будь ее, не было бы и лицевой стороны, иными словами, не существовало бы спутника у планеты. Однако Аэроплан Леонидович - никакая не обратная сторона, а лицевая. Это Зло, появившееся от желания сделать Добро. Зло по чертежам Добра, понятно? - в трубке раздался тяжкий вздох, и публикатор готов поклясться - бумаги на столе рядом с телефоном зашевелились и зашуршали. - Нет, вы ничегошеньки не поняли, оттого и хотите Аэроплана Леонидовича укокошить. Он тип не из приятных во всех отношениях, не из положительных, но из интересных и родных, с ним не соскучишься. Не будем ни хвалить, ни порицать Аэроплана Леонидовича - сами разберетесь. Ответьте, пожалуйста, на вопрос: в кармане у Аэроплана Леонидовича лежит письмо от Христины Элитовны Грыбовик и Галины Драмовны Пакулевой? 
   - Выходя на прогуливание себя он что-то взял в почтовом ящике. 
   - Вы уже заражены около-бричковизмами. У Аэроплана Леонидовича чудовищное количество собственных грамматических конструкций, бюрократизмов и канцеляризмов, самодельных метафор и попросту абракадабры, причем непременно с претензией. Он - графоман, не только в литературном, но и в самом широком смысле. Не исключено, что как графоман - он своеобразный гений, у него свой литературный стиль, кстати, весьма заразительный. Около-бричковизмами можно захламить великий и могучий, а можно и очистить, уберечь, как прививкой против оспы, если обратить внимание на их опасность. Скажите, а прочел ли он письмо? 
   - Мне все это кажется, - публикатору уж никогда не вспомнить: подумал ли он так про себя или же произнес вслух. 
   - Что вы бубните? Кажется да кажется, а вам надлежит знать точно. Ведь сегодня Аэроплан Леонидович должен сделать свое величайшее открытие. Вы опять ничего не знаете? Представьте, я уже читаю его поэму об этом. 
   - А вы не подозреваете, что времена перепутались? Немного странно иметь поэму до ее написания, не правда ли? 
   - Здесь не обошлось без парадокса, вы правы. Хотя ничего странного для нас, творческих людей, здесь нет. К тому же везде ускорение. Поднимайте-ка лучше героя героев с проезжей части, пусть он идет к моей бывшей квартире, в которой я, как вы должны догадаться, уже не живу. Не обижайте почтенного Аэроплана Леонидовича. Желаю успехов! 
   В телефонном аппарате щелкнуло, затрещало, вероятно, где-то на линии попались контакты с прозеленью, и вновь раздался голос Ивана Где-то: 
   - Впрочем, можете и не поднимать.
   Публикатор совершенно неосознанно, в каком-то сомнамбулическом состоянии, выдернул вилку из розетки, однако Иван Где-то уже из отключенного аппарата продолжал: 
   - В переносном смысле вам его поднять вообще не удастся. Я не пугаю вас трудностями с опубликованием, нет, вы создадите очередную серую вещь, ее прочтут несколько человек: машинистка, рецензент, редактор, корректор и наборщик. Подумайте, стоит ли ради всего этого вам поднимать для вас неподъемное? Для такой темы нужен автор, у которого в последнее время два-три раза вышло собрание сочинений, а вы и до избранного не дотянули. Здесь нужен умелец, предположим, Феникс Фуксинович, руководитель литературного процесса. Подумайте хорошенько, именно в этом занятии желаю успеха! 
   И опять щелчок, от него у публикатора волосы на голове стали значительно пышнее. Однако он нашел в себе сугубо принципиальные силы и прошептал: "Негодяй, как он смеет сталкивать меня с Фениксом Фуксиновичем! Но каков, а?" С Иваном Где-то у него было шапочное знакомство, попадались и его стишки в периодике, без поэзии, но рифмованные. Разве мог он предположить, что поэт и литконсультант, чье творчество не отмечено даже разгромной статьей, не говоря уж о хвалебных, герой всего одной эпиграммы-нескладехи «Иван - Где-то?! Что вы - Он-в-Буфете!», способен запросто говорить по телефону, когда собеседник не снимает трубку или когда вообще отключает аппарат? 
   Публикатор нащупал выемку в аппарате для пальцев, этакий загривочек, поднял, намереваясь отнести странный телефон от греха подальше, на кухню, однако не тут-то было - безотрывной розетки не существовало, провод был прикручен намертво, более того: аппарат стоял на столе, а в руке трубка издавала короткие гудки. «В самом деле, здесь какая-то несомненная парадоксальность», - подумал публикатор и хотел успокоиться, как вдруг его посетила совершенно необычная догадка. 
   - Балбес! - угостил он увесистым кулаком собственный лоб. 
   Звонили же о т т у д а! Только от кого конкретно - от Главного Лукавого или от Главного Домового? 
   Публикатор еще ничего не знал о величайшем открытии Аэроплана Леонидовича и не без грусти, не без обреченности разрешил герою героев подняться, отряхнуться, проверить на месте ли письмо, и направил его стопы в сторону Останкинской телебашни. Без какой-либо задней мысли, а исключительно из любопытства, из желания самому разобраться, с кем его свела беспощадная судьба. Пусть живет. Ведь прелюбопытный экземпляр, живуч, как Кощей Бессмертный, все равно, если попадет не в эту, так в другую историю.

У Вас недостаточно прав для комментирования