НИКОЛАЙ АЛЕШКОВ

 

В далекие семидесятые годы, возглавляя редакцию по работе с молодыми авторами издательства «Молодая гвардия», я любил ездить по большим, тогда они назывались всесоюзными комсомольскими, стройкам, куда стекался очень интересный народ, в том числе и начинающие литераторы. На строящийся Камский автомобильный завод поехал с известным русским поэтом Владимиром Павлиновым, выходцем из касимовских татар. А мы ехали в Татарстан…

Молодые литераторы-строители автозавода сгруппировались возле литобъединения «Орфей», ныне одного из самых известных лито в России, из недр которого вышла целая Набережно-Челнинская писательская организация. Нам запомнились Николай Алешков, Евгений Кувайцев, Инна Лимонова, Антонина Цвид с Украины… Все они поступят в Литинститут или на Высшие литературные курсы, станут настоящими мастерами слова.

Неожиданно Кувайцев, увлекающийся и громкий, и Алешков, всегда сдержанный и спокойный, предстали передо мной в издательстве, мало сказать, обескураженными. Они прошли творческий конкурс, но их не приняли в Литинститут! Уж кому-кому, а им Литинститут ох как был нужен. А Кувайцев, в знак того, что больше писать стихов не будет, даже рукопись свою стихов возле памятника Герцена закопал. Вместе с ними поехал на Тверской бульвар, 25, стал задавать институтскому начальству неприятные вопросы: если одаренным молодым поэтам-строителям КамАЗа не нашлось места на заочном отделении, так кого вы туда приняли? Начальство не стало упрямиться, ведь я мог скандал поднять на уровень ЦК ВЛКСМ, и Кувайцев с Алешковым стали студентами. Пришлось Кувайцеву рукопись откапывать…

Мне особенно приятно размещать стихи Николая Алешкова на своем сайте-литпортале. В 2015 году он будет отмечать семидесятилетний юбилей. Его стихи напоминают очень хорошее вино, которое чем старше,тем лучше. Алешков со времен литературной молодости отличался основательностью, характерной больше для прозаика, чем для поэта. Особенно это было видно на фоне Евгения Кувайцева, громкого, эмоционального и бесшабашного, который на творческом взлете куда-то, к величайшему сожалению, бесследно исчез.

Алешков из тех поэтов, кто не рвет рубаху на груди, являя читателям свои боли и душевные язвы, он целомудрен и даже застенчив. Он один из самых тонких лириков России, если не самый лучший лирик своего поколения, поколения детей победителей. О том, какие страсти бушуют в душе поэта, свидетельствует цикл стихов «Две красные розы на белом снегу», с подзаголовком «венок Светлане», посвященный памяти безвременно ушедшей любимой жены. У меня, прочитавшему не один десяток километров стихотворных строк, мороз по коже волнами ходил, когда «Венок…» читал впервые. Наверное, знаю плохо мировую поэзию, но подобного накала горя, безутешного и сдержанного мужского плача по любимой, ни у кого не встречал.

Вчитайтесь, вдумайтесь, вчувствуйтесь в стихи Николая Алешкова, и вы обогатитесь на целый мир прекрасного и большого поэта современной и настоящей России.

Публикуется по тексту книги Николая Алешкова "Дальние луга. Избранная лирика", которая выйдет в ближайшее время в издательстве "Маматов" в серии "Библиотека российской поэзии" (Санкт-Петербург - Пермь". К этому следует добавить, что  В 2015 году у Николая Алешкова в Казани вышла юбилейная книга избранных стихотворений,поэм и переводов с татарского, чувашского и башкирского языков под названием "Жизнь моя..."В 2018 году Татарское книжное издательство выпускает книгу стихотворений Николая Алешкова "Вдоль Млечного Пути".
С откликами, пожеланиями и предложениями посетители  сайта могут обратиться к Николаю 
Петровичу по адресу: Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.  

Александр Ольшанский

НИКОЛАЙ АЛЕШКОВ

ИЗБРАННОЕ

 

 

Николай Петрович Алешков родился в селе Орловка Челнинского района ТАССР 26 июня 1945 года. Работал монтёром связи, электриком, кровельщиком, диспетчером домостроительного комбината. Но основная трудовая деятельность связана с журналистикой. Через год после окончания средней школы был принят в в редакцию районной газеты «Знамя коммунизма» на должность литсотрудника. После службы в армии работал корреспондентом газеты Московского округа ПВО «На боевом посту». В 1972 году вернулся на родину. Был редактором набережночелнинской городской газеты «Время», а также редактором межрегиональной литературной газеты «Звезда полей». В настоящее время – главный редактор литературного журнала «Аргамак. Татарстан».

В 1982 году закончил заочное отделение Литературного института им. А.М. Горького (семинар Н.Н. Сидоренко). В 1984 году принят в Союз писателей СССР. Автор десяти книг стихов, изданных в Москве, в Казани и Набережных Челнах.

Живёт в Набережных Челнах. Лауреат литературных премий имени Г.Р. Державина (Казань, 2005), «Ладога» имени Александра Прокофьева (Санкт-Петербург, 2009), имени Марины Цветаевой (Елабуга, 2016), имени Николая Рыленкова (Смоленск, 2017). Заслуженный деятель искусств РТ, почётный гражданин города Набережные Челны...

 МУЗЫКА СМЫСЛА

Уже первое знакомство со стихами Алешкова приводит к выводу о том, что он – явный продолжатель классической традиции в русской поэзии. То, как русская душа любит и ненавидит, радуется и страдает, смеётся и плачет, сожалеет и надеется, проявляет удаль и тоскует, мечется и находит опору в любви к родине и в памяти о детстве – всё это нашло живое отражение в стихах Алешкова, особенно близких к лирике Есенина и Рубцова. И вместе с тем у Алешкова есть свой стиль и своя манера изложения, о чём хорошо написал литературный критик Вячеслав Лютый в свое статье, опубликованной в журнале «Наш современник». Алешков не подражатель, а именно продолжатель заявленной традиции. И он, конечно, не единственный. К этой традиции можно отнести таких замечательных поэтов, как Николай Тряпкин, Анатолий Жигулин, Владимир Соколов, Анатолий Передреев, Юрий Кузнецов, увы, уже ушедших из земной жизни. Несомненно влияние на поэтику Николая Алешкова и представителей современной ему русской прозы, прежде всего, Василия Шукшина, а также Василия Белова, Виктора Астафьева, Валентина Распутина, Юрия Казакова и Виктора Лихоносова.

Для меня лично наиболее значимым и интересным является то, как в поэзии Алешкова раскрыта тема единства земного и космического, единства жизни, смерти и бессмертия. Думается, есть основания говорить о поэтическом космизме Алешкова, поскольку в его стихах нередко выражаются космические измерения человеческих переживаний и мыслей, а земные события и дела соотносятся со звёздами, с небом и вечностью.

Кратко Алешков выразил это в следующем четверостишии:

Что я узнал? Что мир суров и прост.

Что жизнь и смерть – великая поэма.

Земная тяга и мерцанье звёзд –

поэзии единственная тема.

Он не сомневается в том, что «мир подвержен изначально влиянию звёзд» и считает, что «звёздами путь мой вышит». Ставит для себя такую поэтическую задачу:

Я настрою свой стих по-особому,

не ломая обычный размер,

различить сквозь помехи попробую

ту, небесную музыку сфер.

Неоднократно в стихотворениях Алешкова возникает образ-символ Млечного Пути, вызывающий у поэта разные ассоциации. Млечный Путь для него – это и небесная Отчизна, и возможность посмертного существования, и место встречи влюблённых друг в друга душ, утративших тела, и бесконечный путь к истине, и рождающиеся новые миры, несущие в себе другую жизнь, и звёздная печаль по умершим близким.

Но в главном Млечный Путь является символом единства земного и вселенского. Он есть небесная река, в которую втекает и река земной жизни, несмотря на все её сопротивления, стремления течь в другую сторону, дробиться на многие русла. Небо как бы свидетельствует в пользу того, что земная жизнь не кончается только гробом, могилой и крестом, а имеет вселенские перспективы.

Думы о вечности, о звёздном бессмертии души чаще всего возникают у поэта на берегу Камы, где сквозь «молоко туманов» видны золотые купола церквей и возникает желание помолиться за светлое будущее России. Мне кажется, что у Алешкова именно здесь родились ключевые для него строки: «Я по Каме впадаю в Волгу и взлетаю на Млечный Путь». Вероятнее всего интуитивно он ощутил себя небожителем ещё в подростковом возрасте, когда пас колхозных жеребят в закамских лугах и наблюдал, будучи в ночном, открытое звёздное небо. А в зрелом возрасте написались строки:

И наша юность не кончается.

За плёсом ухают сомы.

Созвездья в вечности качаются.

И лес. И озеро. И мы.

В другом стихотворении – чувствование уже дневного неба:

Нам Создателем небо подарено,

купол неба безмерно высок.

Наша память улыбкой Гагарина

озарила небесный чертог.

 

И не знает душа отторжения

от Вселенной на Божьих весах.

Неземной синевы отражение

я увидел у внучки в глазах.

Однако космизм поэзии Николая Алешкова есть только одна её сторона. Другая сторона выражает земные и житейские начала. Алешков совсем не космополит. Он – патриот, горячо любящий свою большую Родину – Россию и малую – село Орловку и город Набережные Челны. Это – человек, глубоко укоренённый в земле, жаждущий единства с природой, почитающий свои славянско-русские корни и бережно хранящий память о предках. Более того, он – локоцентрист, т.е. человек, желающий жить и умереть в одной местности и чувствующий себя свободно и уютно только на своей родине («я в Орловке родился и в Орловке умру»). Поэт абсолютно убеждён в том, что родина, мать, любовь, семья, память о детстве, вера в Бога – это базовые и священные опоры для каждого человека. Игнорирование или утрата этих опор неизбежно рано или поздно приводит человека в тупик, к духовной опустошённости и ощущению бессмысленности своей жизни.

И чтоб со мною в жизни не случилось,

на родине всегда я ко двору.

Ведь только здесь душа моя училась

открытости, веселью и добру.

Алешков, не забывающий «вкус молока» послевоенного детства, высказывает даже такое несбыточное желание:

… я б навсегда остался в детстве,

как ангел в сказочном раю.

Да, «родина одна у человека, словно сердце – родина одна», и поэт говорит своему сыну:

Вот мой наказ, серьёзный и простой –

нельзя менять ни родину, ни веру.

Я это знал. И ты на этом стой!

Не случайно Алешков с большим почтением очертил в стихах образы своих дедов Фёдора и Лаврентия, скончавшихся от ран, полученных на Первой мировой войне, посвятил трогательную поэму отцу Петру, участнику Отечественной войны, также получившему ранения, и матери Марине, уже ушедшим из жизни.

Поэт явно против тех, кто объявляет себя свободным от обязательств перед Родиной, своим народом и своей семьёй, ибо, живя в мире и обществе, нельзя быть свободным от них. Смена и эстафета поколений – это фундаментальный закон жизни, и каждый человек должен ощутить себя участником этой эстафеты. А каждое поколение несёт в себе не только печать своего времени, но и генетическую память, полученную от родителей. Про своё поколение Алешков говорит:

Мы из военного теста.

Боль Сталинграда и Бреста

спрятана в нашей крови.

Мы из родительской боли

вырвались, как из неволи,

Родина, благослови!

За этим поколением стоит советское прошлое, которое нельзя игнорировать, как бы к нему не относиться.

Кто ты есть, если не часть своего рода? На тебе лежит ноша долга как перед родителями, так и перед детьми, и перед роднёй. Прежде всего, родные люди придут к тебе на помощь в трудную минуту и поддержат тебя в горе. Распад родственных связей – это угроза будущему человека и устоям его общежития. Сам Алешков получил необходимую сердечную помощь и поддержку от сестёр и братьев тогда, когда умерла его любимая жена, оставив ему годовалого сына. Эта жизненная драма отражена в пронзительном драматическом цикле стихотворений «Две красные розы на белом снегу». Её лирический герой  не спился, не опустился, во многом благодаря поддержке родни и друзей, а через некоторое время встретил женщину, которая стала его новой женой, вырастившей и воспитавшей сына. Любимым женщинам посвящены многие стихи в книге «Дальние луга»... Алешков предлагает рецепт семейного счастья, прибегнув в стихах неожиданно для читателя к несвойственному вроде бы для себя верлибру:

Там,

где ступила нога

любимой женщины,

посадите берёзу.

Там,

где упала тень

от любимой женщины,

постройте красивый дом.

И на грубо сколоченном ложе,

пахнущем

свежей сосновой стружкой,

сотворите с любимой сына.

Вот и всё.

Секрет семейного счастья прост.

Будьте мужчиной!

Живой человек – не монах, ему присущи грехи, заблуждения, ошибки. Но он должен стремиться жить по Божьим законам. Как русскому, Алешкову важна православная вера, хотя поэт далеко не сторонник слепой веры, и у него к Богу есть свои вопросы:

Вот Божий храм. Стою перед порогом.

Я был счастливым, горе пережил.

Возможно ль оправдаться перед Богом

за все грехи, какие совершил?

И надо ли идти за оправданьем?

Что можно, а чего нельзя простить?

За счастье расплатился я страданьем

на этом свете. И на том платить?

Я отвергаю дьявола, но Бога

просить о снисхожденьи не берусь.

И у меня к нему вопросов много.

Порог переступлю. Душа, не трусь!

С рождения живя в Татарстане, Алешков хорошо понимает значение дружбы между русскими и татарами и вообще между разными народами. Непростая история связала народы, живущие в Татарстане. Символом этой истории является Казанский Кремль, о котором поэт говорит и возвышенно, и по сегодняшнему актуально:

Приветствую тебя, Казанский Кремль,

на взгорье белокаменное чудо,

республики моей оплот и крепь,

столетий гул доносится откуда!

 

Здесь хан и царь оспаривали трон.

И тот, и этот – в помыслах державных.

Но, кто кому сегодня подчинён,

не будем спорить – лучше жить на равных.

Интересуясь татарской поэзией, Алешков перевёл на русский язык стихи многих татарских поэтов, часть из которых вошла в его юбилейную книгу «Жизнь моя...», выпущенную Татарским книжным издательством в 2015 году. Но меня «зацепила» его «Баллада о любви», посвящённая судьбе выдающегося татарского поэта Хасана Туфана и его жены Луизы. Пятнадцать лет ни в чём не виновный Туфан просидел в сталинских лагерях,  чудом остался жив, а его жена, горько переживая разлуку с мужем,  постоянно отправляла ему посылки, приобретённые на деньги, полученные от сдачи донорской крови. Она умерла, не дождавшись мужа. А он, вернувшись из «мест, не столь отдалённых», нашёл только её могилу:

Ты крови не жалела,

пытаясь мне помочь,

Но я, как видишь, целый,

а ты навеки в ночь

ушла, того не зная,

что все твои харчи

присвоили, родная,

охранники-сычи.

Мой донор бескорыстный!

Твой дар – в моей крови,

Сильнее всяких истин

свет истинной любви.

Алешков - противник репрессий и тоталитарного режима, пережитых народом в прошлом, противник чьих бы то ни было попыток возродить всё это в настоящем и будущем: «От колючей сталинской шинели, Господи, помилуй и спаси!». Разве можно забыть о миллионах жертв? Как крестьянский сын, Алешков не может не помнить, как «десять лет за пуд пшеницы сорной схлопотать любой колхозник смог». И о насильственной коллективизации, о гибели от голода и холода огромного числа трудолюбивого сельского люда не стоит забывать: "Крестьянство уничтожено как класс. В селе одни колхозники остались".

Алешков, как редко кто из его поколения, никогда не был членом КПСС и ныне остаётся беспартийным, полагая, что поэт и должен быть таким. А что касается литературных группировок и манифестов, то есть у него любимые строки из Владимира Соколова: «Нет школ никаких. Только совесть. Да кем-то завещанный дар». Отвергая любую утопию, Алешков в то же время осознаёт, что в условиях возникшего рыночного общества жить многим не стало проще и легче:

При коммунистах мне, ребята.

жилось, конечно, хреновато.

В демократической стране

ещё хреновей стало мне.

         Кажущийся консерватизм Алешкова носит вполне здоровый характер. Общество, по его убеждению, не может строиться только на рыночных отношениях: «Как центр всемирного базара, ты мне не нравишься, Москва!». Алешков противится и вторжению чуждых, с его точки зрения, и уродующих начал в русскую жизнь, в культуру и литературу. По сути он своим творчеством борется за сохранение русской аутентичности, за недопущение разрушения генетически обусловленных культурных кодов в памяти и сознании русского народа. Засилие низкопробных образцов западной культуры в современной российской жизни ничего кроме отвращения у поэта не вызывает.

Пусть черти с экрана завыли,

у нас под окном – соловьи!

И мы, мужики, не забыли

славянские корни свои…

 

Не всё ещё продано, братья,

коль Родина – в каждом из нас!..

Содом изрыгает проклятья,

но смотрит с надеждою Спас.

Алешков отвергает шоу-бизнес, поп-культуру, «где Пушкин на Киркорова растрачен», сугубо негативно оценивает поэзию постмодерна в его сегодняшнем виде, видя в этом проявление духовного кризиса и распада.

Я, например, не столь категоричен, но всегда помню, что наш общий с Алешковым старший друг и наставник, незабвенный казанский поэт и мыслитель Виль Салахович Мустафин, называл поэзию музыкой смысла. Довольно часто в выступлениях приезжающих в Казань московских и петербургских мэтров от литературы звучит мысль, согласно которой эпоха традиционного стихосложения закончилась, и писать сейчас силлаботонические стихи – это значит следовать устарелой поэтической традиции. Дескать, хватит повторяться и перепевать старые песни. Долой вялую или монотонно барабанную рифмованную жвачку, да здравствует текст с полной свободой выраженных в нём ассоциаций и произвольной игрой слов! Последний лозунг, если прямо и не провозглашается, то подразумевается. Я не согласен с такой позицией. Мне кажется, что поэзия по определению не может быть беспредметной, бесцельной и тем более бессмысленной, сколько не кричи о полной поэтической свободе. Она выражает в речи, языке культурный код народа, его базовые духовные ценности.

Николай Алешков своим творчеством очень естественен и уместен в народной жизни, в русской культуре и литературе. Поэтому его стихи любят в народе, и он – достаточно известный и популярный поэт и за пределами нашей республики. Его поэзия и есть музыка смысла. Пожелаю Николаю Петровичу новых творческих успехов на поэтическом поприще, а также плодотворной работы на посту главного редактора литературного журнала «Аргамак. Татарстан», выпуска каждого номера которого ждут с интересом читатели.

Камиль ХАЙРУЛЛИН,
кандидат философских наук,

г. Казань

 

ЛЕГКО ЛИ ДУШЕ ВОЗВРАЩАТЬСЯ…

 

Что отличает поэта русского от русскоязычного? Отличий не так много, как порою кажется, и не так мало, как того бы хотелось. Но едва ли не основным из отличий, на мой взгляд, является отношение поэта к теме возвращения. Для кого-то «возвращаться – плохая примета», и, казалось бы, это не входит в противоречие с народным мировоззрением. Но лишь на бытовом уровне, где укоренилось присловье «хуже нет догонять и ждать». А если отрешиться от «бытовухи» в сторону бытийного, то каждый из нас, грешных, по сути, блудный сын, и момент возвращения является просто вопросом времени. Все мы однажды «измысливаем побег». Все мы побеги родового древа. Сначала «сбегаем» в момент рождения на свет, покидая материнское лоно. Потом, взрослея, неизбежно правим свой путь, ибо воспитание детей есть ни что иное, как наука обходиться без родителей, которую призваны преподать детям отцы. Русский национальный поэт, не только плоть от плоти, но и дух от духа своего народа.  Как бы ни была пышна крона нашей жизни, она немыслима без корней. Сколь бы ни был «резов и мил» побег, он неотделим от родового древа в принципе. Хочет человек того или не хочет, но и убегая от родового древа, он питает родовое древо.

Детство. Матери тёплые руки

и колючие щёки отца…

После долгой и горькой разлуки

постою у родного крыльца.

Братья, сёстры! Ругаться не станем.

Неделим этот старенький дом.

Мы родителей наших помянем,

их любимые песни споём.

Я объехал и сушу, и море.

Я устал от вселенских забот.

Пусть калитка в тесовом заборе

на лужайку опять позовёт.

Пронесу сквозь утраты любые,

(эту память ничем не избыть):

Боже, как же нас в детстве любили!

Нам бы, Господи так же любить.

Но ушли мы от прежних заветов,

вот и просятся слёзы из глаз.

А родители смотрят с портретов

прямо в душу любому из нас…

Ну а любой русский поэт, как говорится, Богом «заточен» сначала выйти из народных глубин с тем, чтобы потом постоянно возвращаться к этим глубинам, если хочет, чтобы творчество его питалось соками родной земли, а не стало «гидропоникой». Так и крона, как бы пышна ни была, понимает свою непреложную и неотменяемую зависимость от корней, иначе бы не возвращалась к ним ежегодно, опадая листвой у подножья дерева и становясь почвой, питающей дерево…

Тема возвращения едва ли не титульна для автора этой книги с красивым и точным названием. «Дальние луга» для Николая Алешкова - это метафора райского сада, счастливое пребывание в котором он ощутил в детстве.

В поисках ответа на вопрос – откуда мы идём – он, похоже, не строит из себя великоросса, а опирается на гениальную есенинскую строку: «Затерялась Русь в мордве и чуди…» Во его стихотворение «Родословная»:

В лесах зверьё, а в реках рыба.

Богат мой край – и ешь, и пей!

Пойдём со мною, неулыба,

жить вместе будет веселей.

Не видишь разве – ты мне люба.

Уйду, коль я тебе не мил...»

Мой дальний предок не был грубым –

слова медовые дарил:

«Цыганка ты или татарка –

Поверь – мне это всё равно».

И целовались двое жарко

в былых веках. Давным-давно...

Алешковы – русоволосы.

У Пашенковых кудри – смоль.

Каких кровей они? Вопросы

задать столетиям изволь.

Вот мой отец двадцатилетний

на снимке – чистый славянин.

А в маме тюркское заметней.

В большой семье я – третий сын.

Храню их свадебное фото.

Его дороже сердцу нет.

Красивы оба. Жить охота.

И до войны – аж восемь лет…

         Отцовский дом... Сижу на камне

у речки, названной Челной.

Разноязыкое Прикамье,

где жизнь прошла, – мой край родной…

Я сам себе слуга и барин.

Я не чуваш и не мордвин,

и не удмурт, и не татарин,

а равный с ними гражданин.

Я на прищур прицельно-узкий,

не опуская глаз смотрю.

Кто я такой? Конечно, русский.

Не видно разве – говорю…

Русский тот, кто любит Россию – такой вывод напрашивается из этого стихотворения. В советское время русскими называли всех живущих в России. Мир не забыл ещё фразу "Русские идут!» Особенно часто она употреблялась во времена великих сражений – от Отечественной войны 1812 года до Великой Отечественной войны 1941 – 1945 годов. Существенно, что Николай является ровесником великой Победы. И сегодня  его стихи подчёркивают: русский мир – это многонациональный мир.

Прирастая год от года опытом жизненным и философским, тема возвращения постепенно становится одной из  стрежневых  в творчестве Алешкова. Впрочем, разве только в творчестве? Жизнь автора книги «Дальние луга», что нечасто ныне случается, не расходится с творчеством. Алешков настолько «заточен» свыше и изнутри на свои истоки, что порой возвращается, даже не успев уехать!  Сегодня его родовое село Орловка и речка Челнинка – центр полумиллионного города Набережные Челны. Алешкова минула весьма сомнительная с моей точки зрения тема, что в 80-ые годы была едва ли не главной в творчестве поэтов его поколения. Сбежав в большие города от своих «орловок», эти блудные дети литературы главной тенденцией своего творчества сделали плач по потерянной сельской родине. Живя на городских асфальтах, они вдохновенно сетовали, что оказались оторванными цивилизацией от родной земли, но сама изначальная спекулятивность подобного рода стихов становилась очевиднее год от года. И потому из этой ностальгической тучки творческого поэтического дождя, по сути, так не состоялось.

Вспоминается в связи с этим великий философ античности, живший в маленьком городке Беотия. Когда его спрашивали, почему он, став знаменитым в своём малюсеньком городке, не покидает его, философ отвечал: «Я люблю свой городок и живу тут, чтобы он не стал ещё меньше на одного человека». Знаменитое стихотворение Анатолия Передреева про околицу, ставшее практически диагнозом целому поколению оторвавшихся от корней литераторов, и говорит нам о том, чем чреват отрыв от корней человека вообще, а поэта в особенности: «И города из нас не получилось, и навсегда потеряно село». Или ещё один из слоганов безкорневого шестидесятничества, сформулированный другим поэтом несчастной судьбы: «По несчастью и по счастью истина проста// Никогда не возвращайся в прежние места» (Геннадий Шпаликов). По сути творческая несостоятельность литературы шестидесятничества проистекает из этой вот «фобии возвращения».

Любопытно, что у нынешних литераторов, не переселившихся в Москву, а оставшихся в своей «глубинке» или вернувшихся из столицы в неё, как это и случилось с Алешковым, возникает иная точка зрения. Вот как, например, выразил её нижегородский писатель Олег Рябов: «Когда обрезается ребёнку пуповина, и он делает первый самостоятельный вздох, в определённых участках его организма фиксируются напряжённости и векторы всех геофизических полей, существующих на Земле: гравитационного, магнитного, электромагнитного, космического излучений и ещё массы параметров, присущих данной точке Земли и никакой другой. И эта точка Земли – его родина, и будет ему хорошо только здесь».

Алешкова либо Бог охранил от «точки невозврата», либо нутро корневого национального человека не позволило ему сбежать далеко и навсегда. Хотя ныне Алешков горожанин, но так уж судьба его сложилась, что город сам пришёл к Алешкову, заключив его тихую старинную Орловку в свои крепкие КАМАЗовские объятия. Орловка обнять-то себя позволила, но крепкая корневая система помогла ей удержаться  в объятиях мегаполиса и сохранить свою неповторимость хотя бы в творчестве своего сына. Недаром Николай Петрович признался однажды, что Орловка для него то же, что для Маркеса его колумбийская деревня Макондо в "Сто лет одиночества" - в ней для него заключена вся история человечества. Думается, так в малом жёлуде таится история и судьба могучего дуба.

Ещё Николай Петрович уверен, что главная, по сути, во всём мировом искусстве тема – возвращение на родину, к самому себе ("точка возврата"),  в итоге - возвращение к Отцу небесному... Что тут греха таить: все мы, блудные сыны и дочери, в какое- то «время икс» понимаем, что слоган «возвращаться – плохая примета» не для нас… И вот уже автор этой книги, убелённый сединами отец, смотрит на рвущегося за пределы родительского дома сына глазами переживающего, но и понимающего отца, чётко осознающего, что сын повторит его путь, улетая из отчего дома, чтобы однажды вернуться, принеся на крыльях новые горизонты.

 В столицы рвётся сын, в тот муравейник,

где жил и я бездомным босяком...

А по спине моей дубовый веник

под липовым гуляет потолком.

Испив кваску в предбаннике, продолжим

мы разговор о странствиях земных.

Отец предостеречь, конечно, должен,

но сын исполнен замыслов иных.

Там лучше, где нас нет... В житейском море

и я держал глазами горизонт.

Казалось, что не зря с судьбою спорил

и был готов не возвращаться в порт.

Но молодость прошла. Следы скитаний

остались позади. Как блудный сын

и я вернулся к маминой сметане,

под шум берёз и клёнов, и осин...

Идёт к закату жизнь. Но дом построен.

И семена, посеянные мной,

 пока живу, от холода укрою

и влагой напитаю в летний зной.

Но сын твердит, что дом ему не нужен,

что он найдёт призванье в городах,

Поймёт ли – стать отцом, надёжным мужем

превыше всех призваний, вертопрах?

Его не удержать. И завтра поезд.

Под веник спину подставляй, студент!

Ты выбрал путь. Судьба напишет повесть.

Её сюжет – небес эксперимент...

Давай-ка, сын, пройдёмся после бани

вдоль речки, вдоль оврага, вдоль оград.

Вот церковь, где крестился твой папаня,

вот кладбище, где наши предки спят.

Под стук колёс лети навстречу ветру!

Вот мой наказ, серьёзный и простой –

нельзя менять ни родину, ни веру.

Я это знал. И ты на этом стой!

         Отдельно хотелось бы сказать о любовной лирике Николая Алешкова. Ценю её не только как представительница женского «сословия», что само собой разумеется, но и с позиций  чистоты восприятия женщины-мадонны, которая идёт от Пушкина, а после как-то  странно трансформируется у наших классиков, которые предпочитали на темы любви преимущественно отмалчиваться – это в лучшем, как говорится, случае - а порой такое выдавали о женщинах, что хоть стой, хоть падай. Цитировать хоть и гениальные, но  жёсткие и жестокие по отношению к женщине, как парадоксальному явлению природы, строки других поэтов я не буду, сейчас, как говорится, не они герои моего исследования. Я немало размышляла и писала по этому поводу, находя объяснение феномену в шекспировском: «Я не хочу хвалить любовь мою. Я никому её не продаю» или в народной пословице: «Кто хвалит женщину – тот дурак, кто ругает – тот подлец». А поскольку, видимо, у наших поэтов-мужчин нет охоты быть ни тем, ни другим, вот и творят они так, что порой создаётся ощущение, что любовь к женщине волнует их едва ли не в последнюю очередь. Порой эти поэты напоминают мне этаких Степанов Разиных, что взяли да и бросили любовную лирику, как ту персидскую княжну, в набежавшую волну патриотической, гражданской, духовной, пейзажной и прочей лирики… Не хочу выглядеть «литературной бабёнкой», порицая поэтов-мужчин, но считаю своим долгом напомнить им, что Пушкин-то при всей многожанровости находил время и желание не обделять женщин своим вниманием поэта. И не считал любовную лирику чем-то второстепенным. Николай Алешков в этом правиле почти табуированной любовной лирики является счастливым исключением. Николай Петрович попутно к тому, что отличный певец державности и прочее (об этом написано много и напишут и без меня), ещё и тонкий лирик в том чистом виде, в каком поэзия о любви редкое явление. Впрочем, и тонкий лиризм Алешкова не отменяет завет классика «Не верь, не верь поэту, дева…»:

         Бес в ребро! Это финиш, наверно.

Плотский грех даже стыд не берёт.

И поэт, что любимой отвергнут,

втихаря к проститутке идёт.

Вот такая житейская драма.

Только славу в поэте любя,

даже Блока Прекрасная дама

к падшим сёстрам гнала от себя.

Маяковский, униженный Лилей,

наш Есенин, ушедший в запой...

Сколько пролито слёз на могиле!

А могли ведь спасти, Боже мой!..

На любовном, на чувственном фронте

лицедействуй — заплатишь судьбой...

Ночь. Фонарь. Из любой подворотни

кто-то в чёрном следит за тобой.

         Что ж, с одной стороны неприступная Прекрасная Дама, с другой неизбежный для каждого поэта Чёрный человек…Но при всех неизбежных «странностях» любви стихотворения Николая Алешкова даже там, где они хлёсткие, проникнуты неподдельной любовью, уважением, и даже преклонением перед той, которая наделена великим правом дарить жизнь. Это идёт у него от мамы, мудрой труженицы Марины Лаврентьевны, поднявшей и поставившей на ноги вместе с вернувшимся с фронта мужем, сельским кузнецом Петром Фёдоровичем, трёх сыновей и двух дочерей в трудные послевоенные годы:

             Вспомню детство у ласковой речки,

             что петляет, ключами звеня

             вдоль села, где на летнем крылечке

             дожидается мама меня.

             Не она ли, в реке полоская

              вперемежку с бельём облака

              и меня от себя отпуская,

              вслед крестила? Ты помнишь, река?

              Я вернулся, а мамы уж нету.

              И река укоряет с тоской,

              что напрасно я рыскал по свету

              за добычей, неясно какой… 

        В стихотворениях Алешкова о любви просто необходимо учитывать аспект материнства – святого предназначения женщины на Земле. В них практически любая лирическая героиня, даже не будучи возведена в статус Прекрасной Дамы, окружена ныне столь редким рыцарским отношением поэта к ней – поистине Блоковским отношением. И это делает творчество автора своего рода феноменом в наш-то век продажности и маркетинговости женской красоты. Читая стихотворения Алешкова о любви, любой из нас невольно хочется соответствовать тому идеалу, что видит в женщинах автор этой книги. Не могу не привести пример из драматического цикла  «Две красные розы на белом снегу», посвящённого возлюбленной поэта, умершей от рака через год после рождения сына:

             Возвращайся! В пшеничном поле

             ложе брачное расстелю,

             как хотела ты. Здесь, на воле

             крикнем небу:

             - Люблю!

             -Люблю!

     
              Примерещилось… А проснёшься:

              жизнь уходит – в песок вода!

              Знаю – ты уже не вернёшься

              никогда.

            

               Убывает моя дорога,

               хоть и сам-то я не спешу.

               ТАМ о встрече с тобой у Бога,

                на колени встав, попрошу.

               Через драму, через личную трагедию в стихи приходит составляющая метафизическая. Она-то, собственно, и придаёт любовной лирике Алешкова тот нерв и тот драйв, без которых немыслима востребованность лирики. Любовь у Николая Алешкова – не дифирамбическая и не мадригальная, а живая, противоречивая, часто «неудобная». Ведь и жизнь, и отношения между людьми невозможны без противоречивости. Алешков словно говорит нам, что не надо бояться этой противоречивости, ведь именно она и является «ракетным топливом», движущим и жизнь, и отношения людей:

И с нами случится — навеки проститься,

любовь ты моя, перелётная птица!

А знаешь — и в тридцать, и в семьдесят лет

от страсти греховной спасения нет!

Мученье — не видеть. И возненавидеть.

Мученье — обидеться или обидеть.

Мученье — в разлуке, мучение — рядом.

Мученье — ласкать тебя только лишь взглядом…

 

Но песня, что будет тобой недопета,

прольётся слезой над могилой поэта.

Собственно, любовная лирика Николая Алешкова не есть в чистом виде любовная, а есть часть любви поэта к родному и родным – любви, которая единственная даёт нам шанс бессмертия через возвращение к изначалию. Ведь даже повествуя о своих вроде бы сугубо любовных увлечениях, поэт говорит нам о том, что способность увлечь и увлекаться есть главный признак того, что жива в нас душа неоскуделая:

Пора отвыкать потихоньку

от жизни. Пора привыкать

к тому, что ни Клавку, ни Тоньку

не надобно в грех вовлекать.

Смиряя бунтующий Эрос,

ты взор устремляешь к меже,

за коей в бессмертие вера

нужнее смиренной душе.

Обличье судьба поменяет,

оставив землицу в горсти.

Не рано ль душа вспоминает

забытые к звёздам пути?

Легко ли прощать и прощаться?

Равнина, как саван, бела…

Легко ли душе возвращаться,

откуда однажды пришла?..

Возвращение – не наказание, а счастливая спасительная неизбежность, данная нам свыше и помогающая осознавать себя не в качестве «самодостаточного» от кроны и корня побега, но - частью вечного родового древа жизни, в которой побег потому и называется побегом, что обречён вернуться к корням и истокам.

Диана КАН,

Член Союза писателей России,

лауреат литературных премий,

член редколлегии литературного журнала «Аргамак»,

г. Оренбург

 

 

 

 

 

 

 

 

                                       С любовью и нежностью

     Простые и нежные слова, соединённые между собой искусно  и в то же время незатейливо. Слова, прильнувшие друг к другу с отчаянной силой страсти, счастья и страдания. Слова, родившиеся в сердечном пекле и прошедшие через мозг только для того, чтобы облачиться в форму высокой поэзии. Открыть страницы этой книги – всё равно, что тихонечко открыть душу чужого человека. Чужого? Да уже через мгновение он становится таким близким, что, кажется, ощущаешь тепло его ладони.

    Вот что я увидела в стихах Николая Алешкова.

                                                                                                  

                                                                                                      Марьям ЛАРИНА,

                                                                                                       Журналист, Елабуга.

                                                                           

                 

Долгое эхо

ГОД РОЖДЕНИЯ

Над тесовою крышей

пели ветры в трубе.

Сын Петра и Мариши,

я родился в избе.

Ветры весело пели

и качали звезду

над моей колыбелью

в сорок пятом году.

И салюта зарницы,

что зажглись над Москвой,

расцвели, как жар-птицы,

над моей головой.

Чуть подрос – засверкали

на груди сорванца

боевые медали

с гимнастёрки отца.

- Батя, вспомни!

- Не надо…

Был отец молодым.

Из блокадного ада

возвратился седым.

Всё, что в детстве случилось,

я запомню навек.

В нашем классе училось

только семь человек.

Подсекали мы ловко

пескарей на реке.

Нас растила Орловка

на парном молоке.

Деревенские вдовы,

как пригоним коров,

скажут, потчуя вдоволь:

- Будь, сыночек, здоров!

Вытрут влажные веки

уголками платка.

Не забуду вовеки

вкус того молока!

Нас всем миром растили,

пересилив беду.

Я родился в России,

в сорок пятом году.

1975

* * *

Даль – не окинуть оком.

Родина – Божья милость.

Детство моё в далёком

августе затаилось.

Тайному зову внемлю.

Сердце живёт мечтами.

Падают звёзды на землю

и прорастают цветами.

2005

 

* * *

Среди берёз, ромашек и полыни

катилось к речке детства колесо.

Отсеребрились солнечные ливни,

и вырос я, как в поле колосок.

Как щедро мир наполнен тихим светом!

Как бродит сок в берёзовом стволе!

И навсегда в круговороте этом

осталось моё детство на земле.

1976

 

* * *

Меж сосен по пыльной тропинке

на речку бегу босиком.

Язя, пескаря ли в Челнинке,

авось, заманю червяком.

Челнинка меня заманила!

Тону, как Чапаев в кино.

Какая-то тёмная сила

меня затащила на дно.

Порог неулыбчивой смерти

я б запросто перешагнул,

но вовремя Саша Осетрин

в тот омут холодный нырнул.

Сон в бездне, я помню, был сладок.

Зачем я вернулся на свет?

Шестой доживаю десяток,

а Саши Осетрина нет.

Меня мужики откачали,

спасённого Сашей со дна.

Я слышал, как маму кричали,

и с поля бежала она…

А в Сашином образе светлом

мой ангел-хранитель не раз

беду отводил, но об этом

живому неведом рассказ.

И всё ж не устану я верить:

однажды на Млечном Пути

откроются вечные двери,

чтоб отрокам рядом идти

по лунной, заветной тропинке,

что снится не зря по ночам,

к небесной пречистой Челнинке

к истоку, к началу начал…

Поодаль созвездья дымятся,

и тьму рассекает рассвет.

Мне шесть, Александру двенадцать

Немыслимых ангельских лет.

2013

 

* * *

                                                       Памяти брата Саши

Только услышу – гармонь заиграла,

сердце на миг встрепенётся в груди…

Лёгкое пёрышко с неба упало,

утро настало, вся жизнь впереди.

Песня исчезнет и… снова приснится.

Вот я бегу босиком по тропе

сквозь золотистое поле пшеницы

солнцу навстречу, навстречу судьбе.

А за околицей, а на лужайке –

праздник престольный, Кузьма и Демьян*

Там на гармошке и на балалайке

брат мой играет – не нужен баян.

Песню подхватят и бабы, и девки.

Сдвинут стаканы молчком мужики.

И далеко разлетятся припевки –

до горизонта, до самой реки…

Вдруг – из района товарищ. Вопросы:

- Что за гулянка?

 Ответят ему:

- Это Орловка вернулась с покоса,

с дальних лугов аккурат на Кузьму.

Небо в глазах опрокинется навзничь.

Воздух июльский полынью горчит.

И одноногий Максим Афанасьич:

- Мы победили! – сквозь слёзы кричит.-

Руку подай, одногодок Петруха!

Мне деревяшка житья не даёт!

Мы-то живые… Другим – невезуха -

тем, кто с войны никогда не придёт.

На зиму хватит и сена, и хлеба.

Раны болят? Потерплю, заживёт…

Русская песня – дороженька в небо –

только услышу – зовёт и зовёт.

Спеет пшеница. Луга покосили.

И нагулялись. Пора и домой!

Как же охота вернуться в Россию

*14 июля моё родное село Орловка отмечает престольный праздник святых бессребренников Космы и Дамиана, в честь которых названа церковь.

2015

 

* * *

Дрогнет рябины ветка

вдруг за моим окном…

Я к середине века

добрым пророс зерном

сквозь чернозём с навозом

в послевоенный быт.

В нашей семье колхозом

не был никто забыт.

В кузнице утром ранним

батька огонь вздувал.

В правую руку ранен,

левой рукой ковал.

Засветло мне на конный

двор - жеребят пасти.

Молится у иконы

мама: «Господь, спаси!»

В зыбке сестрёнка – помню –

сладко спала тогда.

Братья в лугах и в поле –

лето, покос, страда.

Старшей сестре работа –

веялка на току.

И от жары охота -

с берега да в реку…

Детство за мной живое

катится по судьбе…

Слышали вы, как воет

ветер зимой в трубе?

Десять коленок острых

рядышком на скамье:

братья мои и сёстры –

пятеро нас в семье.

С печи да на полати,

кубарем утром вниз:

сёстры мои и братья –

Люба, за ней Борис,

а за Борисом Саша,

значит, за Сашей я,

следом Верунька. Наша

вся на виду семья…

Дрогнет рябины ветка,

и разомкнётся круг.

Видимся, братья, редко,

видимся, сёстры, вдруг.

Сельское всё, простое

вижу теперь во сне.

Солнышко золотое

светит оттуда мне.

2015

В НОЧНОМ

Луга за Камой. Полночь. Блеск зарниц.

И быль, и небыль!

Над всей рекой отсутствие границ

между землёй и небом.

На крыльях сна в ту ночь хочу вспорхнуть –

там ангелы летали.

И вспыхивал над миром Млечный Путь

не для меня ли?

Ведь помню, помню до сих пор не зря,

как небо пело,

как надо мной волшебная заря

горела…

2014

 

* * *

Свалив на бугре недомётанный стог,

взбесившийся ветер скатился в низы,

и в тёплую пыль деревенских дорог

упали тяжёлые капли грозы.

Ворчала, ворочалась туча-зыбун.

Вдруг ливень ударил, ручьи потекли.

И мчался пришпоренный громом табун,

вздымая копытами комья земли.

Летели галопом мои стригунки,

а ливень по спинам вовсю молотил,

с колхозной машиной наперегонки

летели они, выбиваясь из сил.

Я к рыжему крупу трёхлетка прирос,

пока не возник конный двор перед ним,

а там среди пахнущих дёгтем колёс

мы долго дышали восторгом одним.

Исхлёстан дождём от макушки до пят,

я видел – сверкала небес круговерть

в безумных и влажных глазах жеребят,

что сбились, дрожа, под сухую поветь…

1973

 

* * *

Выпью горькую, вспомню истоки

и печали своей, и любви…

Меж озёр луговые протоки –

рыбы в них, хоть руками лови!

И песок, и прибрежные ивы

память сердца берут в оборот:

дикий лук, сенокосные гривы,

жеребята, бредущие вброд

через годы, речушки и реки,

утопая в рассветных лучах…

Пусть останется с ними навеки

и душа моя в дальних лугах!

2010

 

* * *

Начинается мир за порогом,

а за печкой сверчок верещит.

Вечер. Мама беседует с Богом.

На божнице лампадка горит.

Я лежу на скрипучих полатях.

У святых озаряются лбы.

И сливается мамино платье

с полумраком вечерней избы.

Мамин шёпот доносится еле.

Просит: дружно жила бы родня,

и чтоб раны отца не болели,

и ещё что-то там – про меня…

За окошком звезда-недотрога.

Я шепчу ей: «Поярче свети!»

Засыпаю. И снится дорога,

по которой из дома идти.

1975

 

УРОКИ РУССКОГО

Самовар остывал неохотно.

И беседа, как речка, текла.

А лиловые сумерки плотно

опускались на крыши села.

- Ночевать-то оставишь, Мариша?

- На ночь глядя, куда ж ты пойдёшь?

Вот и жизнь пролетела, а слышу

на два голоса оканье сплошь:

- Понесёт – не догонишь на паре,-

о подружке судачат они:

наша мама и тётенька Варя,

наша гостья из дальней родни.

Мне давно уж пора за тетрадки.

Утром в школу. Что ж, делаю вид…

Не могу не подслушать украдкой –

Тётя Варя опять говорит:

- Пусть Петруха поправит тычинник –

в огурешнике вашем дыра.

- Сам-то в кузнице. Борька починит.

Или Санька – обоим пора.

- Трудно с ними? Семья-то большая:

трое неслухов, пара невест.

- Нет! Живём, никому не мешая –

Бог не выдаст, а нехристь не съест.

Чашку чая с гостинцем откушав,

я залезу на тёплую печь.

Пусть вливается в детскую душу

деревенская русская речь.

2014

 

НАДЬКА

Рос бедовым, не пугливым, на реку – чуть свет – бежал.

Там, в низине под обрывом до июня снег лежал.

Если прыгну в снег с обрыва,- «Подвиг!» - скажут пацаны.

Надька лыбится игриво: все веснушки мне видны:

- Не вчера ль Серёжка Спрыгин поборол тебя при всех?

Вот зараза! Как – не прыгнуть? Не стерплю я Надькин смех…

Разбегаюсь. А Валерка – без разбега, камнем – вниз.

Тоже Надькина проверка, или собственный каприз?

Так иль нет – герои оба. Смелость негде взять взаймы.

В грязной мякоти сугроба оказались вместе мы.

Ноги целы, руки тоже. А в свидетелях друзья.

Поборол меня Серёжа, но с обрыва прыгнул я.

Что Валерка? Мы не пара! На два года старше он.

Несчитово! Без базара – я сегодня чемпион!

Мы с Валеркой даже в омут прыгнем… Надьку не пойму.

Надька как-то по-другому улыбается ему.

2017

 

* * *

                                                                   Виктору Дмитриеву

Новостей в деревне – ворох. Сядут бабки у крыльца:

- У него характер – порох! Хлопнет дверью… Весь в отца!

Моют косточки соседки то ли брату, то ли мне…

А у Токаревой Светки расцвела герань в окне.

Брошу камешек в окошко. Светка высунет язык.

А вечерняя гармошка в сад зовёт. В саду – турник.

Крутанусь на нём для форсу, или ради куражу.

- Я в райцентре вместо морсу выпил пива,- расскажу…

Светка вздрогнет, слыша шорох в темноте за городьбой.

- У меня характер – порох! Ты не бойся, я с тобой.

Ты мне рада иль не рада? Лезть под юбку не спешу.

Поцелуемся?

- Не надо! Может, завтра разрешу.

2016

 

ЛУКОМОРЬЕ

Между сосен тропинка лесная

В Лукоморье зовёт, на траву.

Ничего о свободе не знаю –

я по воле небесной живу.

Это облако белое – чудо!

Реки – правда? – впадают в моря?

- Мама, мама, я взялся откуда?

Улыбается мама моя…

Мне б увидеть любимого брата!

Брат играет – гармошка поёт.

В смерть не верю. Есть точка возврата.

В детство выбегу я из неё…

2014

 

КОГДА…

Когда стрижей вечерних стайка

над тихой речкой пролетит,

а деревенская лужайка

сверчков поющих приютит;

когда ремённая уздечка

повиснет в сенцах, у дверей,

а солнце сядет на крылечко

с мамулей рядышком моей,

и поведут они беседу –

им есть о чём поговорить?

Когда я вновь сюда приеду,

свяжу оборванную нить

с тем невозвратным добрым миром,

где безопасно босиком

пройтись по тропам, сердцу милым,

в заветный край, в родимый дом,

где был счастливым и безвинным,

как Божьей ласточки полёт?

Не зря же память-пуповина

забыть об этом не даёт…

2004

 

* * *

И вечер тихий. И в парках пусто.

Грибы не в рощах, а в погребах.

Свежо. Прохладно. Немножко грустно.

И привкус горечи на губах.

И шорох листьев в аллеях мглистых,

как чей-то голос меня зовёт.

Вот-вот с рябины последний листик

колючим ветром ноябрь сорвёт.

Меж клёнов вьётся тропинка узкая,

и всюду иней блестит уже.

Стихает осень, как песня русская,

и долгим эхом звучит в душе.

1965

 

* * *

                                      Юрию Дулесову

Я тоже в демона играл,

был молодым и одиноким,

в себе старательно стирал

грань между низким и высоким.

Я умереть хотел во сне,

когда луна в окошко светит.

Мир не нуждается во мне.

Уйду – никто и не заметит.

Мир был действительно жесток.

Ревел бульдозер меж развалин.

Сверчок, забывший свой шесток,

я этим рёвом был раздавлен.

Но наступала тишина.

Окно вечернее темнело.

И демон плакал у окна

неартистично, неумело.

Но даже тех светлейших слёз

мир не увидеть умудрился.

А лунный свет в листве берёз,

переливаясь, серебрился…

1981

 

* * *

Торт разрезан. Извольте откушать!

Кто-то кофе по чашкам разлил.

Человек, не умеющий слушать,

говорил, говорил, говорил.

О сверхнациях, супердержавах,

о великих народных вождях.

На идеях, затасканных, ржавых.

поднимался он, как на дрожжах.

И возвысился – солнце в зените,

мавр в трагедии – прямо, беда!..

Встал я с кресла, сказал: извините,

и ушёл от него. Навсегда.

1982

 

* * *

Смеюсь, прикрыв устало веки.

Доволен. Не впадаю в раж.

Я трезво стал смотреть на вещи.

Прощай, жар-птица! Ты – мираж…

Так думал я в осенней роще.

Но осень, листьями звеня,

была сильней, мудрей и проще,

и откровеннее меня.

На листьях – золото преданья,

в котором истины зерно.

О чём-то близком и недавнем

костёр рассказывал земно.

Костёр горел. И с грустью тихой,

с немым укором из огня

глаза несбывшейся жар-птицы

глядели долго на меня.

1970

 

* * *

Уж листья ржавые стряхнули

дубы. Их ветер подхватил.

И то ли гвозди, то ли пули

в суглинок ветер вколотил.

И по исхлёстанной дороге

вода катилась, пузырясь,

и на родительском пороге

я ждал, когда просохнет грязь.

А осень, ветреная дама,

всё хохотала надо мной:

«Герой! Сиди уж лучше дома,

покуда непогодь стеной…»

Куда рвалась, о чём томилась

моя душа… давным-давно?

Исход один. Скажи на милость,

не всё ль равно?..

Наверно, верил – не случайно –

там, за дождём, в туманной мгле

когда-нибудь открою тайну,

зачем я нужен на земле.

2014

 

УРОКИ БОКСА

Мне семнадцать. И Васька Евтеев –

пустомеля, оглобля, дурак –

метит в челюсть. Пустая затея!

Я ныряю под бьющий кулак…

Вырос я. Ты не думай, Василий,

Что, как раньше, обиду стерплю.

если хочешь помериться силой,

я готов, хоть и драк не люблю.

И теперь моя правая, Вася,

бьёт по «солнышку» - тренер учил.

Ты давно на скандал нарвался –

сбоку левой ещё получи!

На чужую девчонку позарился?

На меня – изувечу! – орал?

Отсвирепствовал, друг, отбазарился.

Всё по-честному. Ты проиграл.

Всё по-честному. Чисто и чётко.
Отдохни, корешок, у плетня.

Зря твоя прибежавшая тётка

сельсоветом стращает меня.

1975

 

* * *

                                                       Речка за мною туманная

                                                       Будет бежать и бежать…

                                                                                Николай Рубцов

Помню: топится банька

между белых берёз,

и соседская Танька

всё смеётся до слёз

над собой, неумехой,

поправляя плетень.

Что ж ей вдруг не до смеха

стало в памятный день?..

Под дугой расписною

тройка рвётся в полёт.

Попрощайся со мною,

Танька, возле ворот.

Не печалься, соседка,

край платка теребя.

Ты ещё малолетка –

я не трону тебя.

Под гармонь на пороге

запою «Сармака»1.

Побежит вдоль дороги

вслед за тройкой река

и Танюшка с платочком

вплоть до самой межи…

Понесёт нас по кочкам.

Впереди – миражи.

Лишь на миг обернёмся

где-нибудь на шоссе:

- Мы вернёмся, вернёмся!

А вернутся не все…

Под асфальт на стремнине

закатали село.

Только память доныне

илом не занесло.

Всё мне видится банька

между белых берёз,

и соседская Танька

1. Так назывался цикл рекрутских частушек на родине автора.

2006

* * *

Всё дозволено – дуй до горы,

убегай из родимого дома!

Зарастают полынью дворы

И гниёт на повети солома.

Медь звенит за далёким холмом,

там ликуют победные трубы.

Ты не промах, ты парень с умом –

Берегите, соперники зубы!

Поезда разорвут тишину,

как брезент, с оглушительным треском.
Что ж ты мать оставляешь одну
за мелькнувшим в окне перелеском?

Позабыта дорога домой.

где старуха осталась молиться,

чтобы ты ни с тюрьмой, ни с сумой

не встречался в далёких столицах….

Ты напрасно затеял игру,

провалившись в пучину азарта.

На чужом и постылом пиру

будет бита последняя карта.

Ты завоешь, как волк, от тоски

и дорогу забытую вспомнишь.

И опять разорвёт на куски

тишину захолустную поезд.

Дым Отечества. Запах костра.

И развязка банальнейшей драмы:

ни кола у тебя, ни двора,

только крест на могиле у мамы.

1995

 

* * *

Как тебе живётся, городская лошадь?

Цокаешь подковами – слышно за версту.

И детишкам радостно, объезжая площадь,

шарики привязывать к сбруе и хвосту.

Помнишь ли, каурая, детство тонконогое

с пастушком весёлым, с резвым табунком?

Не узнала, милая, хлеб с ладони трогая, –

с благодатной вольницей был и я знаком?

Ты сыта, ухожена. Да и мне, наверное,

грех – а было всякое – плакать над судьбой.

 О лугах нескошенных грусть-печаль безмерную

не покажем городу, помолчим с тобой…

2012

 

ЛИМИТ

                                             Николаю Перовскому

Сломан дом. И срублена берёзка –

память невозвратных светлых дней.

Хорошо, что есть на свете тёзка,

чьи стихи всё ближе и нужней.

Встретиться бы с ним да покалякать.

Жаль, что врозь дороги пролегли.

Кто же нас по всей России в слякоть

гонит, отрывая от земли?

«Широка страна моя родная…»

Словно с горки катятся по ней,

участи иной уже не зная,

существа, лишённые корней.

На какой-нибудь «ударной» стройке

загляни, поэт, в любой барак:

перегар процеживая стойкий,

спит он, твой герой, Иван-дурак.

Спят Илья, Добрыня и Алёша

рядом у холодных батарей,

позабыв о прошлом. Что за ноша

подкосила трёх богатырей?

Их теперь стихами не разбудишь.

Сон между добром и злом глубок.

Мучиться бессонницею будешь

ты, поэт. Разматывай клубок

собственной судьбы. Суровой нитью

мы незримо связаны с тобой.

Мы нашли друг друга по наитью –

Как нам не помериться судьбой!

Оглянись: за нами миллионы

по стране кочующих бродяг

через все препоны, зоны, шмоны

голосят из камер и общаг.

Пасынки космического века:

алкаши, лимитчики, бичи.

Днём с огнём не сыщешь человека.

Злись на них, ругайся и кричи!

Только не суди. Мы им не судьи.

Видишь, как, запутавшись впотьмах

эти переломанные судьбы

возбуждают ненависть в умах…

В сотый раз судьбу обманут карты.

Сломан дом. Нигде приюта нет.

Мы не судьи и не адвокаты.

Брат для всех отверженных поэт.

К берегу, чьи контуры размыты,

Мы плывём. Небесный гром гремит.

Вместе с вами дышим по лимиту.

Ждём, когда он кончится, лимит.

1986

 

ПИСЬМО ИЗ ЧЕРНОБЫЛЯ

                                                    Летом 1986 года в Киеве я встретился с людьми,

                                                    перед мужеством которых преклоняюсь.

                                                    Они работали на захоронении аварийного

                                                     реактора Чернобыльской АЭС. Эти стихи

                                                     написаны от имени одного из них.

                                                                                                     Автор

Пишу тебе последнее письмо.

Прости – его по почте не отправлю.

Оно к тебе когда-нибудь само

стихом ворвётся и расскажет правду.

Не жди меня! Пожалуйста, не жди!

Я призрак, я не муж тебе отныне!

Я радиоактивные дожди

хотел остановить на Украине.

Нелеп в двадцатом веке Дон Кихот.

Ты мне всегда об этом говорила.

Как ты права! Но я не доброхот.

Поэтому меня и зацепило.

Преодолев отчаянье и страх,

я шёл туда, куда и не просили.

Мир держится на храбрых дураках –

всегда, везде, особенно в России.

Но кто-то должен… И пошли в огонь

в пожарных робах юные ребята.

Дежурной одой их, поэт, не тронь!

Их подвиг – это страшная расплата

за разгильдяйство. Атомный оскал

былых плакатов стал реальным фактом.

Я б не под суд виновников отдал,

я б их ползти заставил под реактор.

К полураспаду стронция привёл

распад полнейший совести и духа.

Был сдан досрочно атомный котёл.

Победу отмечала показуха.

Брешь прикрывала кумачом страна,

когда на митинг выносили знамя.

И пахли кровью чьи-то ордена.

И полыхнуло атомное пламя.

В том, что случилось, виноваты все:

политик, академик и рабочий.

Сегодня на нейтральной полосе

не уцелеть. Опасна пыль обочин.

Чернобыль – рана. Пусть она болит!

Волна былых «успехов» всех качала.

Молчать об этом совесть не велит.

Преступно долго совесть в нас молчала.

И мне подумать страшно, господа,

что будет, если вновь беда случится –

похлеще той? Выходит, я тогда

напрасно торопился облучиться?

Не знаю. Я в ответе за своё

трагическое, кризисное время.

Беда над миром! Отведём её,

ведь сквозь золу не прорастает семя!

1987

 

* * *

Где-то в Колпино мимо оград

не спешу в одинокой прогулке…

Мой отец защищал Ленинград,

я сегодня в гостях в Петербурге.

Триколор над «Авророй» врастяг.

Медный всадник, вернись-ка на царство,

чтобы снова на русских костях

укреплялся оплот государства!..

Ты прости нас, отец, мы живём

в самой подлой базарной эпохе.

Торг уместен. Всемирным жульём

всё наследство дробится на крохи…

Захлебнулся вдруг твой миномёт.

И – ранение, голод, блокада…

Нет, отец, нас никто не поймёт.

Стыдно мне – я ровесник Парада.

Но Победа сегодня в распыл

отдана лжеучёным патлатым.

Виновато стоим у могил

мы, прощаясь с последним солдатом.

Где же наш неподкупный свинец?

Где отборные русские части?

Вся Россия в блокаде, отец,

потому что иуды у власти.

2009

 

* * *

                                                                         За гранью самого себя…

                                             Поль Элюар

Над песчаной отмелью прибрежной

журавли прощаются трубя…

Замени отчаянье надеждой,

быть за гранью самого себя

не пытайся, вспомни – в подсознаньи                                                    

жуткой точкой ты уже летал…

Есть прощенье, есть и наказанье

всем, кто жить в расцвете сил устал.

Продолжай свой путь, как ты умеешь –

не благодаря, а вопреки…

Журавли курлычут – ты немеешь.

Журавлиный клин, как две строки.

Кто их для тебя на небосклоне

начертал от родины вдали?

Не за счастьем призрачным в погоне

пролетят над морем журавли.

Помаши им – и тебе простится

твой побег. У бездны на краю

проплывают медленные птицы

к северу, на родину твою.

2005

 

СВЕЧА

Оглянусь на родительский дом

из немыслимых лет, издалёка,

и увижу стрижей над прудом,

и порежет мне память осока!

Оглянусь на метельной версте:

материнские слёзы напрасны!

А любовь, как свеча в темноте,

всё горит и никак не погаснет…

2012

 

* * *

Ты крепким парнишкой рос,

мой клён на крутом юру:

переносил мороз,

переносил жару.

Досталось хлебнуть и мне:

то пайка, то гонорар.

Я в уличной толкотне

учился держать удар.

Но всё ж не в чужом тепле

отогревались мы.

И спас на родной земле

Господь от сумы-тюрьмы.

Здесь поровну – хлеб и груз.

Хватало всего на всех.

И радость была, и грусть.

И святость была, и грех

И ты не замёрз зимой,

доверяясь своей судьбе…

Я скоро вернусь домой

и в гости приду к тебе

2004

 

* * *

Детство. Матери тёплые руки

и колючие щёки отца.

После долгой и горькой разлуки

постою у родного крыльца.

Братья, сёстры! Ругаться не станем.

Неделим этот старенький дом!

Мы родителей наших помянем.

Их любимые песни споём.

Я объехал и сушу, и море.

Я устал от вселенских забот.

Пусть калитка в тесовом заборе

на лужайку опять позовёт.

Пронесём сквозь утраты любые

(эту память ничем не избыть):

Боже, как же нас в детстве любили!

Нам бы, Господи, так же любить!

Но ушли мы от прежних заветов,

вот и просятся слёзы из глаз.

А родители смотрят с портретов

прямо в душу любому из нас.

Мы у прошлого, как попрошайки.

Брось гармошку хрипящую, брат!

За калиткою вместо лужайки –

мрак и холод потерь и утрат.

2003

 

* * *

 Сестре Любе

Здравствуй, мама! И снова

я счастливый стою.

Вид родимого крова

лечит душу мою.

Я недаром по свету

гнал коня своего.

Кроме родины,

нету у меня ничего.

Здравствуй, батя! Давно ли

с двухпудовкой играл?

Что ж ты замер от боли:

кто здоровье украл?..

Но по крови и хватке

я ведь тоже кузнец.

Положить на лопатки

нас не смогут, отец!

Где вы, братья и сёстры?

Голос слышите мой?

Через годы и вёрсты

соберёмся домой.

Вместе баньку починим

на отцовском дворе

и споём про лучину

на вечерней заре.

Здравствуй, светлая Кама!

Проплывают века.

Наша память упряма

и, как ты, глубока.

Пусть апрельские льдины

(не уйти от судьбы!)

бьются в тело плотины

и встают на дыбы.

От берёзки вихрастой

до седых облаков

здравствуй, родина, здравствуй,

будь во веки веков!

1986

ГРАЧИ

1.

Отгорели снега снегирями.

На поля опустились грачи.

- Солнце жаркое там, за морями?

- Жаль, не греют чужие лучи.

Некрасивые, добрые птицы!

Вы и сами, как пашня, черны.

Вот и мне суждено возвратиться

в дом родимый вначале весны.

Хватит! Я намотался по свету.

Слава Богу, забыть не успел

это поле и кузницу эту –

батьке горн раздувать я умел.

Вместе с вами, крикливые стаи,

снова чувствую – жизнь хороша!

Вот земля от морозов оттает –

отогреется с нею душа.

Снова в самое лучшее верю.

Разбудите, грачи, поутру!

Открывается сердце апрелю,

открывается сердце добру.

2.

                                          Брату Борису

Учи меня терпенью, жизнь, учи!

В родном селе я от столиц очнулся.

Летят, летят на родину грачи,

и я, как грач, на родину вернулся.

Нахохлившись, сижу на бугорке,

тянусь душой в круговорот весенний.

Пусть горький дым потерь и потрясений

растает здесь, в родимом уголке.

Ну что ж, я рад услышать птичий грай.

Откройся, сердце, вешнему раздолью!

Я вновь к тебе вернулся, отчий край,

с невыплаканной радостью и болью.

3.

                                                                 Светлане

- Здравствуй, друг мой! Грачи прилетели! –

в телефонную трубку кричу. –

Выйди встретить весну, в самом деле,

улыбнись бедолаге-грачу!

Жив! Улыбка от уха до уха,

Хоть лететь приходилось впотьмах,

хоть и «шла косяком невезуха»

на далёких подножных кормах.

Даже райские прелести Крыма

заменить мужику не смогли

терпкий запах весеннего дыма

с тёмных пашен родимой земли.

Наши души, конечно, оттают.

Все обиды нелепые, прочь!

Не напрасно грачиная стая

зыбь морскую смогла превозмочь!

Так распахивай двери, родная!

Капли солнца стекают с ветвей.

Мир не полон – и я это знаю –

без счастливой улыбки твоей!

1972 – 1986

 

* * *

Если б снова проснуться влюблённым,

ощущая покой и тепло,

чтоб зелёное облачко клёна

над лицом удивлённым взошло!

Под стрехой деревенского крова

вдруг объявятся, как воробьи,

из заветных потёмок былого

позабытые тайны мои.

Знаю, знаю я, что облетели

медоносные липы уже…

Ах, какие желания зрели

в несмышлёной, зелёной душе!

Как манили вечерние тени

оторваться от тёплой земли!

Потемневшие, старые стены

То, что я не сберёг, сберегли.

Ты всё ждал меня, дом деревянный,

ты не верил, что я пропаду!..

В мир доверчивый и безобманный

дверь открою и тихо войду.

1972

 

* * *

Пройду босиком вдоль оврага,

пройду босиком вдоль плетня.

Зазвякает цепью дворняга –

не сразу узнает меня.

И, кланяясь, голову свесит,

подсолнух, от зноя тяжёл.

Я буду беспечен и весел:

- Сестрёнка, накрой-ка на стол!

Я выпью холодную водку,

горячих пельменей поем.

И брат меня спросит: «Ты в отпуск?»

Отвечу: «Теперь насовсем».

Как будто вчера расставался –

от дома на крыльях летел,

легко от корней оторвался,

с асфальтом срастись не сумел…

А мама заботливо встретит,

согреет теплом дорогим

и только печально заметит,

что сын возвратился другим.

1972

 

ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

На Центральной улице стою.

Три армейских года за плечами.

Пожалейте молодость мою,

девушки с небесными очами!

                                              

Марш-бросками юность пронеслась.

В двадцать два уже не верю в чудо.

Первая любовь не дождалась,

а второй и не было покуда.

Знаю – дембеля меня поймут.

Мемуар оставлю для потомства…

Очень кстати оказалось тут

с Тосей-парикмахершей знакомство.

– Будь со мною ласков и не груб, –

мне шептала Тося (верьте, други!)

Высока была у Тоси грудь,

бёдра были жарки и упруги.

Так во мне проснулся Дон Жуан –

даже без армейской подготовки.

И всё лето длился наш роман,

но не обошлось без потасовки.

Были танцы. Был «базар-вокзал».

Крутизна челнинского масштаба,

Федька Элеваторский сказал:

– Подари, – сказал мне, – эту бабу!

И меня легонько по щеке

потрепал. По «фене» я не «ботал».

Молча я на нём, как на мешке,

серию ударов отработал.

Федя был, конечно, не один.

Мне б, наверно, здорово досталось…

Тося вбила между нами клин –

закричать истошно догадалась.

Тут как тут – челнинские менты.

И не обошлось без протокола.

Сам майор Кавеев «жёг мосты»

абитуриенту высшей школы.

Вот служака! Чёрт ему не брат!

Разобрался! Вы меня простите!

– Кто ударил первым – виноват.

Остальных, – сказал он, – отпустите…

Это было в шестьдесят восьмом

(первый секретарь горкома – Шкатов).

Тося обаяньем и умом

помогала мне без адвокатов.

Я не знал о встречах тет-а-тет.

Протокол изъяли. Очень скоро

я уехал в университет.

Тося вышла замуж. За майора.

2010

 

* * *

В день рожденья

никто моей маме

цветов не дарил.

Это было не принято

в нашей деревне.

Я с цветами стою

у родительских скромных могил.

И шумят надо мной,

и меня утешают деревья.

1996

 

* * *

                                                                            Ты жива ещё, моя старушка… 

                                                                                                         Сергей Есенин

                                                                            В России поэтов любят только после смерти  

                                                                                                          Михаил Анищенко

Вернуть соловьиные годы,

упасть в луговую траву...

Хотелось любви и свободы,

хотелось в Казань и в Москву

из Богом забытой Орловки.

Вперёд! И Казань, и Москва

капканы свои и уловки

расставили - выжил едва.

Вернулся, аж мать не узнала,

смурным из незваных гостей:

- Чьё солнце тебя обжигало,

чей холод прошиб до костей?

Родная! Ни солнце, ни вьюга

меня не свалили бы с ног,

я сам из похмельного круга

вернулся к тебе на порог.

В столицах чужие бульдоги

российскую славу пасут.

Рванёшься по скользкой дороге –

всю душу тебе растресут.

Тебе не расскажешь об этом,

но я занесу на скрижаль

вослед за великим поэтом

слезы материнской печаль.

Я вырвался из круговерти!

Спас матери иконостас.

И кто там кого после смерти

полюбит – неважно для нас…

2011

 

* * *

Помнишь ты не одно поколение.

Что же ныне с тобою, река?

Вот течёшь – воробью по колено.

Мне ль забыть, как была глубока?

Я бежал за тобой огородами.

Пятки мне щекотала трава…

Я бы тоже гордился заводами,

если б речка осталась жива.

1976

 

* * *

Вспомню детство у ласковой речки,

что петляет, ключами звеня,

вдоль села, где на летнем крылечке

дожидается мама меня.

Не она ли, в реке полоская

вперемежку с бельём облака,

и меня от себя отпуская,

вслед крестила? Ты помнишь, река?..

Я вернулся, а мамы уж нету.

И река укоряет с тоской.

что напрасно я рыскал по свету

за удачей, неясно какой.

Где друзья, где былые подруги?

На кого опереться в тоске?

Все вернёмся на вечные круги,

проплывая в небесной реке.

А земная река захирела,

и обрушился сгнивший мосток.

Что стоишь? Принимайся за дело!

Кто очистит родимый исток?

2014

 

МАМИНА ГОДОВЩИНА

Жизнь моя, ты не поле для битвы –

не о битве поют соловьи!

Уважаю чужие молитвы,

уповаю всегда на свои.

Каюсь – редко со свечкою в храме

с прихожанами вместе стою,

чтоб Христу и покойнице маме

за судьбу поклониться мою.

Понапрасну я их не тревожу,

но и совесть не зря ворошу.

Я прошу только милости Божьей,

а у мамы прощенья прошу.

Только в старости понял я, «неслух»,

всю печаль материнской слезы,

потому, может быть, и воскресну

от Христовой росы.

2012

 

* * *

Вдоль тропинок, что в детстве пройдены,-

то ромашки, то васильки.

От душистых кустов смородины

босиком бегу до реки.

Светом солнечным полдень полнится.

От макушки до пят – загар.

Безмятежное детство помнится,

как судьбы драгоценный дар…

Улетали в края далёкие:

рёв моторов да стук колёс.

Кареглазые, синеокие,

мы вернёмся!.. А поезд нёс.

Возвращались, крапивой жгучею

обжигаясь на всём пути,

только дважды в реку текучую

никому не дано войти.

Плачь не плачь, а дорога пройдена:

то ромашки, то васильки.

Как прекрасна ты, наша родина!

Жаль, что мы у тебя дураки…

2003

 

* * *

Трава, прибитая морозцем,

похрустывает под ногой

и чаги тёмные наросты

мелькают в рощице нагой.

И небо с отблеском металла

глядит в покорные глаза

берёз. Давно ли в них метала

и гром, и молнии гроза?

И, выворачивая корни,

валил подружек ураган.

Кричали гуси, ржали кони,

и выл из будки пёс Полкан.

В избе у камских побережий

молилась мать, целуя крест.

А сын, нежданный гость приезжий,

не узнавал знакомых мест.

И мнилось сыну – этой роще,

с небесной волею мирясь,

и тяжелее жить, и проще

в любую стынь, в любую грязь.

О чём же Господу молиться

под солнцем или под луной,

коль неизбежное случится

с природой, с вами и со мной?

О чём молчат и лес, и Кама,

а журавли летят, трубя?

О чём твоя молитва, мама?

- Я, сын, молилась за тебя…

Утихнет ветер, зимний, хлёсткий.

Весной воскреснет мир живой,

и зашумят опять берёзки

своей окрепшею листвой.

2015

 

* * *

 Брату Александру

 и его жене Дине

Брат! Я полвека сбросить рад бы

за этим праздничным столом.

Я помню, помню вашу свадьбу –

три дня гуляли всем селом.

О, как же я тогда гордился,

пацан четырнадцати лет:

– Ура! Мой старший брат женился –

в селе невесты краше нет.

И к сельсовету тройка ловко

несла кошёвку под дугой.

И восхищалась вся Орловка

счастливой парой молодой.

Ах, не вчера ли это было?

Ужель полвека пронеслось?

Что было – сплыло? Нет, не сплыло,

а на родной земле сбылось.

И в сыновьях сбылось, и в внуках –

вы вместе прожили не зря.

Пусть на речных горит излуках

для вас весенняя заря,

пусть светлый ангел, пролетая,

зажжёт за здравие свечу!

У брата свадьба золотая,

и «Горько! Горько!» я кричу.

2010

 

ВСТРЕЧА С ДРУГОМ

                                                                     Виктору Утробину

Ну вот и мы, дружище, пообтёрлись,

узнали, что почём и что к чему.

Давно не рвём воротники на горле,

доверившись всезнанью своему.

А помнишь – в рукопашной за плетнями

доказывали местным фраерам,

что к девушкам, чья честь хранима нами,

не надо приставать по вечерам?

Поднимем же гранёные стаканы

за всё, чего в душе не сберегли!

Пусть наши заурядные «романы»

в любовь до гроба не переросли,

но в памяти останется живою

былой любви немеркнущая власть!

Вон там, вдали с берёзовой листвою

навек её косыночка слилась…

1975

 

* * *

А за рекой, на непаханом поле,

глядя на облако из-под руки,

девочке Кате и мальчику Коле

добрые люди сплетали венки

из васильков и душистого хмеля.

Пел соловей и гудели шмели.

Сидя на облаке, ехал Емеля,

жаром от печки касаясь земли.

Лето звенело густым разнотравьем.

 В хоре лягушек солист – коростель.

Нюх и чутьё мне уже не исправить:

запах полыни милей, чем «Шанель»…

Жил я в столице, бродил я у моря,

радость искал, а тоску находил.

Полною чашей и счастье, и горе,

жажду любви утоляя, испил.

Стайка стрижей прочертила однажды –

песня твоя, как и жизнь, коротка.

Чистый исток утолит твою жажду,

к берегу детства поманит река.

Я возвратился – смотреть на закаты.

Здесь оборвутся земные пути.

Мы перед родиной все виноваты –

чистых истоков уже не найти.

Лишь за рекой, на некошеном поле,

Глядя на облако из-под руки,

девочке Кате и мальчику Коле

добрые люди сплетают венки.

2013

 

* * *

Сергею Бычкову

Крикну – эхо отзовётся…

То ли сказка, то ли быль…

Ветерок над пашней вьётся,

завивая в кольца пыль.

Отзовётся детство гулко:

с лёгкой удочкой в руке

по Широкому проулку

босиком бегу к реке.

Камыши в туман одеты.

Между ними островок.

Золотая рыбка, где ты?

Пусть качнётся поплавок.

Пусть качнётся, пусть утонет.

А утонет – подсекай…

Щука плещется в затоне.

На крючке висит пескарь.

Над рекою, над обрывом

вьются, кружатся стрижи.

Как на свете стать счастливым?

Эй, премудрый, подскажи!..

Зарастут травой тропинки…

Через много-много лет

я вернусь к реке Челнинке,

как вполне солидный дед.

Обмелела… боль не скрою –

память в сердце берегу.

С сыновьями дом построю

на пологом берегу.

И увижу: по проулку

босиком бежит к реке,

на ходу кусая булку,

внук мой с удочкой в руке.

2012

 

* * *

По морозцу, хрустя снежком.

через лес прохожу пешком.

Иней, как серебро седин,

с ёлок падает и осин.

Замечаю на склоне лет,

одолев не одну версту:

седина переходит в свет –

в абсолютную чистоту.

1991

 

* * *

Люблю крестьянскую работу:

косить траву, колоть дрова.

Поставь поленницу к заплоту,

а сам – в луга, на острова.

На островах трава по пояс.

Литовка новая востра.

Живи, зимой не беспокоясь,

что тёлка рвётся со двора…

Солёный пот щекочет спину,

а сталь блестит в траве, как ртуть.

Себя ты чувствуешь мужчиной.

который вправе отдохнуть.

Звенит кузнечик прямо в ухо.

Полдневный жар томит реку,

а дома жёнка-молодуха

готовит баньку к вечерку…

Невозвратима эта доля.

Я в новом городе, как все,

с балкона вижу луг и поле.

Но руки помнят о косе.

1985

 

* * *

Павлу Юлаеву

Становится всё холоднее.

Дружище, в окошко взгляни:

землёю опять завладели

просторные зимние дни.

Впусти в просветлевшую душу

снегов исцеляющий свет

и музыку ветра послушай,

которой названия нет.

О чём этот ветер? О боли,

что спрятана в серой золе,

о тех, кто не встретится боле

друг с другом на этой земле…

Покуда живые – за встречу!

Не будем о том горевать,

что тягу свою человечью

к теплу не умеем скрывать.

Порадуйся чистому снегу,

взгляни на сплетенье ветвей,

воздетых к высокому небу

Отчизны твоей и моей!

1983

 

НА МАСЛЕНИЦУ

От зимнего солнца закапало с крыши

уютного домика бабы Мариши.

С карниза сосульки висят, как свирели.

С них в марте капели вовсю зазвенели.

А к бабе Марише скворцы прилетели,

уселись на крыше…

И внук её, Юрка, беспечен и весел,

на старой рябине скворечник повесил.

Мариша и рада – чирикают пусть

и в дом не пускают унынье и грусть.

Хоть место известно на сельском погосте,

ещё в домовину не просятся кости.

Из города – видишь – нагрянули гости:

три сына, две дочери: мама, встречай,

в твоём самоваре особенный чай!

Все взрослые стали. И хлеба не просят.

Мариша смеётся: «Наверно, не бросят.

Видать, пятерых поднимала недаром…

А Юрка: «Бабуля, следи за базаром!

Ты самая главная в нашем роду!»

На яблонях почки набухли в саду…

Найдут сыновья молоток да топор,

починят калитку, поправят забор.

А в горнице снохи – и хохот, и топот –

пельменей настряпают, баньку натопят.

Румяны бабёнки, румяны блины!

Сто лет бы жила – от весны до весны…

2015

 

ЛЕТНИЙ СОН

Душа в тепле и ласке

найдёт себе приют,

и соловьи, как в сказке,

в округе запоют…

               

Среди берёз и сосен,

мелькнув листом резным,

прольётся с неба просинь

над озером лесным.

Прильнут к ногам травинки,

и так легко идти

по луговой тропинке

вдоль Млечного пути.

В печали нету проку.

Небесная река

несёт меня к истоку

в избушке лесника…

2015

 

* * *

Весны трепещет знамя,

волнует вновь умы…

А дети что-то знают,

чего не знаем мы.

Они к первопричине

таинственно близки,

как почки на рябине,

не знающей тоски.

Мы рядом с ними встанем,

когда и ты, и я

окажемся на грани

иного бытия.

Бог даст иные веси,

иную круговерть.

И всё уравновесят

рождение и смерть.

2004

 

Я ХОТЕЛ БЫ…

Вот настанет мой срок – распрощаюсь я с вами.

Хорошо бы, чтоб пели в саду соловьи…

Я хотел бы дожить до Серёжкиной свадьбы

и с внучонком на море заплыть за буи.

Я хотел бы… Ах, мало чего я хотел бы!..

Невозможно прожить без потерь и утрат.

Вслед, как сёстры, помашут мне ветками вербы.

Клён посмотрит с холма и проводит, как брат.

Свет померкнет – волшебную лампу задули.

Я уйду, никого ни за что не виня…

Я хотел бы, чтоб женщины тихо всплакнули,

а мужчины вином помянули меня.

Ах, душа, о бессмертьи не скажешь словами!

Может, ждёт меня где-то другая звезда?

Вот настанет мой срок – распрощаюсь я с вами.

Как хотелось бы верить, что не навсегда…

2004

 

ЮБИЛЕЙНОЕ

Живу – не скурвился, не спился,

хоть шансов было – сто из ста.

Я, как мальчишка, прыгну с пирса –

вода морская так чиста.

Я буду плыть судьбе навстречу,

и кто-то спросит невпопад:

– Вам сколько лет?

И я отвечу,

что мне всего лишь шестьдесят.

2005

 

* * *

 По холмам задремавшей Отчизны…

 Николай Рубцов

Автострада моя, автострада!

Четверть века уже за рулём.

Наказание или награда –

по асфальту лететь напролом.

К восходящему древнему Солнцу

направляю смертельный разбег.

Я б хотел, пролетев горизонты,

угодить в восемнадцатый век.

Там волшебники и великаны

из тумана бредут по росе.

Здесь гаишники, как тараканы,

выползают с утра по шоссе.

Долог путь ли до финишной тризны?..

Вдруг из детства (пригрезилось мне?)

по холмам задремавшей отчизны

скачет отрок на белом коне.

Уж не я ли, двенадцатилетний,

упредить захотевший беду,

пастушок-коновод не последний

в пятьдесят деревенском году?

Нет! Мираж! Лошадиные силы –

под капотом машины моей.

Рву напрасно последние жилы –

не догнать мне живых лошадей…

2010

 

ПОКОЛЕНИЕ

Под шум дождя, под свист метели,

в кругу проверенных друзей

мы Окуджаву хором пели,

а годы мимо пролетели –

пора гитары сдать в музей.

Не зная брода, лезли в воду

и оказались не у дел.

Мы пели песни про свободу,

а балом правил беспредел.

Гуляй, рванина, вправо, влево,

гуляй по всей стране родной!

Но «комиссары в пыльных шлемах»

всегда маячат за спиной.

2004

 

* * *

                        Я устал от двадцатого века…

                                                                                              Владимир Соколов

В сине море впадают реки.

Божьи храмы зовут к добру.

Я останусь в двадцатом веке,

в двадцать первом я лишь умру.

Видишь, Кама и, видишь, Волга,

продолжают вершить свой бег…

Был Серебряным он недолго,

век двадцатый, Свинцовый век.

Я подброшу в костёр поленья.

Вот и жизнь пролетела, друг,

в промежуточном поколеньи

между хлёстких смертельных вьюг.

Наши батьки в гранте, в бронзе

иль с крестов посреди могил

смотрят пристально: дети, бросьте

нашу славу пускать в распыл!

Мы профукали вашу славу.

Ваши внуки взрослеют, но

на Кавказе спасать державу

им под пулями суждено.

Поздно, друг мой, чесать в затылке.

Сядь к огню, если ты продрог

в междуречье, как на развилке

вековых, столбовых дорог.

Помолчим-ка давай с тобою,

коль ответить не можем им.

Перед ними с пустой сумою

на пороге почти стоим.

Или вправду мы виноваты,

что Россия трещит по швам?

Над простором речным закаты

злые слёзы подсушат нам…

В сине море впадают реки.

Божьи храмы зовут к добру.

Я останусь в двадцатом веке,

в двадцать первом я лишь умру.

2012

 

* * *

Зари пылает пламень

над лесом за рекой.

Ты в той реке поплавай

и сердце успокой.

Забыл, Алешков Коля:

«На свете счастья нет,

а есть покой и воля?»

Так говорил поэт,

которому в подмётки

ты не годишься, брат.

Плыви на старой лодке

с теченьем Камы в лад.

Судьбы твоей дорога

лишь тем и дорога,

что ты поверил в Бога,

что ты простил врага.

Печаль твою излечат

река, притихший лес,

и тёплый летний вечер,

и звёздочка с небес…

Пиши стихи, на Млечный

поглядывай покой.

И, может быть, за вечность

зацепишься строкой.

2006

 

ПОСВЯЩЕНИЕ СЫНУ

Чувствую, боль отпустила.

Значит, ещё поживём.

Сердце моё не остыло.

Светом наполнился дом.

Стала мне помощью скорой,

если я падал на льду,

женщина, рядом с которой

жизни остаток пройду.

Боль отпустила. Отныне –

думы тоскливые прочь!

Буду с любовью о сыне

думать в осеннюю ночь.

Скоро шагнёшь от порога,

мальчик единственный мой:

ляжет от дома дорога,

ляжет дорога домой.

Всё ли я сделаю, чтобы

ты не сбивался с пути,

через любые сугробы

смог бы достойно пройти?

Значит, мне грех торопиться

за роковую черту.

Сын! Существует жар-птица!

Ты набирай высоту.

Я постараюсь подольше

с кручи смотреть тебе вслед,

чтобы – ни меньше ни больше –

ты уберёгся от бед.

Чтобы запомнил счастливым

ты напоследок отца,

белым платком сиротливо

 слёзы стирая с лица.

2006

 

* * *

И солнце, и дождик! Грибная пора –

порадуйся, милая, – скоро наступит.

Пусть леший лохматые брови насупит,

но выдаст лисичек четыре ведра,

а может, и больше. Кукушку дразня,

наш сын засмеётся на светлой поляне.

А я вдруг услышу: «Коляня, Коляня!»

Не мама ли это окликнет меня

из детства далёкого? Август погож.

Вот-вот журавли пролетят над рекою.

Плеча моего ты коснёшься щекою:

«А сын на тебя как две капли похож».

                                                                          1999

 

* * *

Были морозы. Но не было снега.

Яблони мёрзли в саду…

Как марафонец, уставший от бега,

тихо по жизни бреду.

Что-то не сладилось, что-то не спелось.

Господи! Сам виноват.

Удаль былую, кулачную смелость

вспомнить я всё-таки рад.

Пусть пеленой покрываются зыбкой –

прошлое я не сужу.

Друга старинного грустной улыбкой

я до ворот провожу.

Жизнь позади. Все клубки не распутать.

Сын незаметно подрос…

Надо бы яблоньки к ночи укутать.

Снова крепчает мороз.

2012

 

* * *

 Памяти Леонида Остапенко

Солнце печёт ли, засвищет ли вьюга –

в лютый мороз и в любую жару

дятел стучит над могилою друга

в Тарловском светлом сосновом бору.

Вспомню былое, сорву подорожник.

Друг, твой талант в сыновьях не угас!

Как тебе в вечном приюте, художник?

Мне здесь пока ещё верен Пегас…

Жили, стихи и картины творили,

женщин любили и пили вино.

Мало о вечном с тобой говорили,

но через нас говорило оно.

Друг, мне покуда на свете не тесно:

ангел хранит и сияет звезда.

Если же встретимся в граде небесном,

значит, и я не умру никогда.

Ты не забыт, но с небесного круга

видишь ли – снова сады расцвели?..

Дятел стучит над могилою друга,

годы считает кукушка вдали.

2009

 

* * *

Не мечтая о будущих вёснах,

я по осени тихо бреду.

Чья-то лодка тоскует о вёслах

на заброшенном старом пруду.

Может, кто-то её и починит

и на остров, где будет любим,

погребёт, пропадая в пучине

вод летейских – будь, Господи, с ним!

2013

 

НАКАНУНЕ РОЖДЕСТВА         

Каждый день хожу пешком,

сочиняю по дороге,

как однажды с вещмешком

навсегда уйду от многих

в неизвестность. Как Толстой

(и с поэтами бывало) –

от грехов, от жизни той,

что мне сердце разрывала.

По дороге без затей,

буду птиц небесных слушать,

позабыв лихих людей,

что не раз плевали в душу…

Ох, не мало на Руси

было калик перехожих!

Самого себя спроси –

жизнь напрасно, что ли, прожил?

Иль не стоит (парень, стой!)

жизнь изношенной рубахи?

Я сумею. Как Толстой.

Да простят меня монахи!..

Рана ль в сердце зажила,

иль судьба решила строго,

но зачем-то привела

в Божий храм меня дорога.

И никак не обойти –

заходи, не празднуй труса!

Сам прощён, других прости

перед ликом Иисуса.

Скоро праздник – Рождество.

Знала, нет ли Матерь Божья:

подвиг жертвенный его

и любовь – одно и то же?

Не напрасно церковь путь

преградила – прочь сомненья!

Мне отец Владимир пусть

даст святое причащенье.

Он далёк от чепухи –

бороды не тронет бритва.

Чем не исповедь – стихи?

Что ни строчка, то молитва…

Позади собачий лай,

впереди Христова вера.

И святитель Николай

на иконе – не химера.

«Бунт – не грех ли это мой?» –

я спрошу с поклоном низким…

От икон вернусь домой,

помолясь, к родным и близким.

2012

 

КАТЯ, ЛЕНА И НАСТЯ

И разгонят ненастье,

и беду отведут

Катя, Лена и Настя,

мой семейный редут.

Их небесной красою

я горжусь, как пиит.

И Христовой росою

с их ладоней умыт…

Я нечасто любимой

о любви говорю.

Через тернии шли мы

с ней вдвоём к алтарю.

Катя, русское имя!

Катя, царская стать!

Бог устами твоими

наградил целовать

чад домашних и мужа.

В нашей доброй семье –

я с поэзией дружен

под Христом, на скамье.

Ты дана мне судьбою.

Память не ворошу.

За грехи пред тобою

я прощенья прошу…

А заступница – знаю –

между Катей и мной –

Лена, дочь неродная,

но роднее родной!

Терпеливо и нежно,

и всегда без обид

лечит нас и, конечно,

мир меж нами хранит.

Заплетёт ли косички

Лена дочке своей,

чьи глаза, словно птички, –

не бывает синей.

Будет в платьице ярком

внучка речь говорить:

– Дед, живи, чтоб подарки

мне почаще дарить.

Что ж! подарков не жалко.

Не нарадуюсь я –

как лесная фиалка,

Настя, внучка моя…

И разгонят ненастье,

и беду отведут

Катя, Лена и Настя –

мой семейный редут.

Я им жизнью обязан

и любовью большой.

К ним навеки привязан

сердцем, кровью, душой.

2012

 

* * *

Первокласснице Настюшке

как сберечь свою красу,

если вылезли веснушки

у Настюшки на носу?

Как свести? Рецепт неведом

ни маманьке, ни отцу.

Утверждают бабка с дедом,

что веснушки ей к лицу.

2015

 

19 МАЯ

И распахнутся двери,

в них сын, как ясный свет.

Я сам себе не верю:

Серёжке двадцать лет?

Шагну навстречу вёснам

и сына обниму.

И Настя с криком: «Крёстный!»

уже бежит к нему.

Родню лучистым взглядом

окинет наш орёл

и с мамой Катей рядом

усядется за стол.

И вот – сирени майской

букет в её руках.

И благодатью райской

повеет сразу – ах!

Гуляет честь по чести

семья в конце весны,

коль день рожденья вместе

у сына и жены.

И спрашивать не надо,

где я кафе сниму –

гуляй, моя отрада,

в высоком терему!

Стоит, как на картинке

(играет солнце в нём),

на берегу Челнинки

наш деревенский дом.

Вприсядку гости ловко

запляшут – ух, держись!

Благослови, Орловка,

мою семью на жизнь!

Гармошка с переливом

волнует кровь, звеня.

Запомните счастливым,

пожалуйста, меня!

2012

 

БЕЗ МЕТАФОР

Вижу с балкона – Кама медленно катит воды.

Думаю, неслучайно жизнь у реки прошла…

Я вспоминаю детство, я вспоминаю юность,

я вспоминаю… зрелость. Кто объяснит – зачем?

Я объяснить не в силах. Возраст – не для метафор.

Путь мой земной продолжит (верю в бессмертье!) сын.

Вот он взбежит по трапу – пристань давно другая –

весел, самонадеян, я помашу рукой…

Кама впадает в Волгу. Волга впадает в море.

Море куда впадает – надо узнать ему.

Мне – привыкать к разлуке. Жизнь, как река родная,

не потечёт обратно, не повернётся вспять.

Мне долюбить осталось всё, что люблю на свете.

Здесь я родился, вырос. Здесь обрету покой.

Белые пароходы, таинство встреч, утраты –

не сомневайся, парень, – всё впереди. Прощай!

2007

 

НАКАЗ

В столицы рвётся сын, в тот муравейник,

где жил и я бездомным босяком…

А по спине моей дубовый веник

под липовым гуляет потолком.

Испив кваску в предбаннике, продолжим

мы разговор о странствиях земных.

Отец предостеречь, конечно, должен,

но сын исполнен замыслов иных.

Там лучше, где нас нет… В житейском море

и я держал глазами горизонт.

Казалось, что не зря с судьбою спорил

и был готов не возвращаться в порт.

Но молодость прошла. Следы скитаний

остались позади. Как блудный сын,

и я вернулся к маминой сметане,

под шум берёз, и клёнов, и осин…

Идёт к закату жизнь. Но дом построен.

И семена, посеянные мной,

пока живу, от холода укрою

и влагой напитаю в летний зной.

Но сын твердит, что дом ему не нужен,

что он найдёт призванье в городах.

Поймёт ли – стать отцом, надёжным мужем

превыше всех призваний, вертопрах?

Его не удержать. И завтра поезд.

Под веник спину подставляй, студент!

Ты выбрал путь. Судьба напишет повесть.

Её сюжет – небес эксперимент…

Давай-ка, сын, пройдёмся после бани

вдоль речки, вдоль оврага, вдоль оград.

Вот церковь, где крестился твой папаня,

вот кладбище, где наши предки спят.

Под стук колёс лети навстречу ветру!

Вот мой наказ, серьёзный и простой –

нельзя менять ни родину, ни веру.

Я это знал. И ты на этом стой!

2012

 

СРЕДИ СОЗВЕЗДИЙ

Смотри на звёзды чаще.

Их свету нет преград.

В их бездне леденящей

сокрыт небесный град.

Ты Господа, как инок,

о милости моли.

Звёзд больше, чем песчинок

на пляжах всей Земли.

И звёздам там не тесно.

Душа, как астроном,

тоскует о небесном,

а тело – о земном!

В лучах звезды нетленной

почувствуешь полней

величие Вселенной,

своё слиянье с ней!

Пусть ночь подольше длится –

увидишь, как во мгле

Вселенная ветвится

созвездьями к Земле.

К тебе из поднебесья

летит благая весть:

и там, среди созвездий,

твоя Отчизна есть.

2012

 

ПАМЯТЬ

 Спит Земля в сиянье голубом...

 Михаил Лермонтов

Сундуками, ларями, сусеками

не измерить богатство её.

Далеко-далеко, за парсеками,

под звездой золотится жнивьё.

Золотится? Вы в этом уверены?

Да! Безверье сумей превозмочь!

Пусть года световые немерены,

память – царственной Вечности дочь!

Мы давно бы забыли, наверное,

след кометы с павлиньим хвостом, –

нашу память небесную Лермонтов

разбудил, возносясь за Христом.

Небо – зеркало. В нём отражение

всей планеты и каждой судьбы.

В тайне смерти есть тайна рождения –

и летят верстовые столбы

в бесконечность. Стихами Есенина

ныне, присно, во веки веков

столько жизни и света посеяно,

что не страшно могильных оков.

Пусть кому-то во что-то не верится –

нашу Землю Творец освятил,

и не зря она всё-таки вертится

в сонме прочих небесных светил.

Все мы – в космосе, все – небожители.

Утром, чуть заалеет восток,

улыбнитесь – вы Солнце увидели! –

и в земной окунитесь исток.

Нам Создателем небо подарено.

Купол неба безмерно высок.

Наша память улыбкой Гагарина

озарила небесный чертог.

И не знает душа отторжения

от Вселенной на Божьих весах.

Неземной синевы отражение

я увидел у внучки в глазах.

2013

 

* * *

Молодость, как вешняя вода!

Не гонись за нею, друг-приятель!

Время уклоняться от объятий

всё же наступает, господа!

                  

Пусть осенний дождь тебя не злит,

если лето жизни было знойно.

Уходить с дистанции достойно

нам природа-матушка велит.

Если же, как счастье, как беда,

как гроза внезапная, накатит

страсть любви у жизни на закате –

от неё не деться никуда…

Улыбнись! Мгновение продлится

в вечности. И ты себя готовь,

чтобы умереть и вновь родиться.

Смертно всё. Бессмертна лишь любовь.

2014

 

РОДОСЛОВНАЯ

«В лесах зверьё, а в реках рыба.

Богат мой край – и ешь, и пей!

Пойдём со мною, неулыба,

жить вместе будет веселей.

Не видишь разве – ты мне люба.

Уйду, коль я тебе не мил…»

Мой дальний предок был не грубым –

слова медовые дарил.

«Цыганка ты или татарка –

поверь – мне это всё равно».

И целовались двое жарко

в былых веках. Давным-давно…

Алешковы – русоволосы.

У Пашенковых кудри – смоль.

Каких кровей они? Вопросы

задать столетиям изволь.

Вот мой отец двадцатилетний

на снимке – чистый славянин.

А в маме тюркское заметней.

В большой семье я – третий сын.

Храню их свадебное фото –

его дороже сердцу нет.

Красивы оба. Жить охота.

И до войны – аж восемь лет.

Отцовский дом… Сижу на камне

у речки, названной Челной.

Разноязыкое Прикамье,

где жизнь прошла, – мой край родной.

Я сам себе слуга и барин.

Я не чуваш и не мордвин,

и не удмурт, и не татарин,

а равный с ними гражданин.

Я на прищур прицельно-узкий,

не опуская глаз, смотрю.

Кто я такой? Конечно, русский.

Не видно разве – говорю…

2013

 

АНГЕЛ

Вы простите меня, православные русские люди!

Причащаюсь не в церкви, а в роще – у зимней реки.

Верю в то, что Господь и поэтов, как призванных, любит,

хоть и правда: они – нерадивые ученики…

На прибрежном холме молодая сосновая роща –

два десятка подружек – печали мои приютит.

Здесь сквозит ветерок – дескать, жизнь тяжелее и проще,

и секущая крупка по ветру летит и летит.

Подниму воротник и порадуюсь белому полю,

что на камском просторе уже расстелила зима.

Пусть ведёт меня дальше по жизни небесная воля,

что не раз даже смерть от меня отводила сама!

Значит, нужен я ей. И тропинка не будет кривою.

Я душой не кривлю, сокровенное в сердце храня,

как зелёная роща хранит драгоценную хвою.

Мне привиделось – ангел смотрел сквозь неё на меня.

2013

 

* * *

После страсти жизнь кажется пресной.

Я уже ничего не хочу.

И умру. И, конечно, воскресну.

И за ангелом вслед полечу.

Мне открылось – к земному порогу

подступая, не бойся пропасть.

Мне открылось – и к Господу Богу

поднимает великая страсть.

2012

 

ПАСХАЛЬНОЕ

                                                                            Полюбите живого Христа!

                                                                                                         Юрий Кузнецов

Куда б ни привела меня дорога,

к чему бы ни стремился я в тщете,

я в храме ощутил: нас, русских, много

живущих во Христе.

Чертоги мироздания разверсты,

когда звучит божественный мотив.

Как сладостно молиться, братья, сестры,

живого Господа душою возлюбив!

2017

 

* * *

Вне времени, ни летом, ни зимой,

на грани чуда пересотворенья

лишь после смерти я вернусь домой –

туда, где жил когда-то до рожденья.

И буду ждать, томиться в том раю,

на той далёкой Млечной переправе,

куда же в этот раз печаль мою

рука Отца Небесного направит.

2015

 

* * *

 Кате

Когда моя душа простится с телом,

не сразу мне закрой глаза, скорбя.

Я, может быть, ребёнком оробелым

в последний миг почувствую себя.

Я, может быть, увижу, как вдали

душа летит к таинственному лону,

и медленные птицы – журавли –

за нею вслед летят по небосклону…

2007

 

Огонь в печи

 

ЗДЕСЬ

                                                                      Роману Солнцеву

Правый берег, поросший лесом,

левый берег – цветущий луг.

Здесь крестьянским ржаным замесом

был я втянут в житейский круг.

От истока реки до устья

рыба плещется под волной.

Если вдуматься, каждый кустик

мне с рождения здесь родной.

Здесь отец мой всю жизнь трудился.

Здесь мой дом и моя родня.

«Где родился, там пригодился» -

это всё-таки про меня…

Долго смерти ждать иль недолго –

здесь меня похоронят пусть!

Я по Каме впадаю в Волгу

и взлетаю на Млечный Путь.

Зачерпнув из реки небесной

благодати, увижу вдруг

правый берег, поросший лесом,

левый берег – цветущий луг.

2005

 

ОГОНЬ В ПЕЧИ

На небосклоне звёзды тают.

Печь спозаранок затоплю.

Оттуда искры вылетают –

я на огонь смотреть люблю.

Вчерашний праздник подытожу,

под нос куплетик пропою.

Не мне судить, достойно ль прожил

я жизнь свою…

Друзей берёг, врагов не нажил,

и, трезвый в дым,

за все грехи былые, скажем,

прощён и, может быть, любим.

Сквозь закоулочки кривые

к вершинам шёл, был и на дне.

В минуты жизни роковые

вдруг улыбался ангел мне.

Огонь в печи, твой отблеск алый,

в глаза уставшие ловлю…

Я ближе к вечеру, пожалуй,

ещё и баньку затоплю.

2015

 

* * *

Утренней росой в лугах умыться

и зерном, созревшим в колоске,

к солнышку лучами прицепиться,

повисеть на тонком волоске...

А, сорвавшись звёздочкой неяркой,

осветить реку, за ней леса

и село с оврагом за пожаркой,

и свою тропинку в небеса.

2015

 

* * *
Приснилась осенью весна,
приснилась Пасха.
В далёком детстве тишина
сиренью пахла.
Что ж, та весёлая пора
теперь у внучки.
А мне за пенсией пора -

целую ручки!

Я чаще грусть теперь терплю -
удел поэта -
и осень всё-таки люблю,
и бабье лето.
Но верю: вновь придёт весна.
И внучка ахнет:
- Дед! За калиткой тишина
сиренью пахнет...

2014

 

* * *

                                                                                   Виктору Суворову

Вот и мы постарели, мой друг, но не будем о грустном.

Для самих-то себя мы давно ничего не хотим,

лишь бы вновь увидать – журавли пролетели над Русью.

Только где она, Русь? Мы в сердцах ей молча храним.

Нам с тобою, наверно, счастливое детство досталось.

После самой свирепой и самой великой войны

из окопов промёрзших сквозь боль и тоску, и усталость

возвратились отцы, чтобы мы появились, сыны…

                          

И когда мы вдвоём держим путь к православному храму –

помолиться за них и поставить к распятью свечу

за ушедших любимых и – каждый – конечно, за маму,

вдруг заплачет душа: «Я от них уходить не хочу!..»

Не спеша за столом поминальные чарки наполним –

впереди и у нас предназначенный Господом срок.

А рождественский снег всё летит на житейское поле.

Мы идём по нему. Горизонт – как небесный порог…

2015

 

ДЕРЖАВА

Нет, не империя и не страна...

Детям отцы завещали:

родина Богом на то и дана,

чтобы её защищали.

Наши отцы заплатили сполна -

заживо в танках сгорали.

Родина, значит, на то и дана,

чтоб за неё умирали.

Род — от макушки до самых корней -

древо из плоти и стали.

Родина — почва. Недаром на ней

внуки твои вырастали.

Места другого тебе не дано.

Здесь твои сила и слава.

Впрочем, в России ещё есть одно

точное слово — держава...

2015

ХАРАКТЕР

Он крепок ещё, мой сосед-инвалид.

спроси про житьё-бытьё,

Он сразу ответит: «Протез не болит,

А всё, что при мне, моё!»

Спроси про войну, и начнётся рассказ:

«Был виден уже Берлин.

Накрыл, аж посыпались искры из глаз,

осколочным, сукин сын!

И от бинтов, что о крови черны,

от кастелянш

в двадцать два года пришёл я с войны –

на костылях.

Гляжу на девок. Тяжёл мой глаз.

Я – колос, срезанный на корню!

Прижал бы к сердцу любую из вас –

не догоню.

Со мной не расплатятся все ордена

за молодость на войне.

Но вдруг улыбнулась смущённо одна

И подошла ко мне…»

Он крепок ещё, мой сосед-инвалид.

Не злобна его душа.

Он лодку на солнце весеннем смолит

сноровисто, не спеша.

Обедать его приглашает жена.

Глаза у неё ясны.

А на лице постаревшем видна

улыбка из той весны.

                                                         1975

БЕССМЕРТНЫЙ ПОЛК

Идём одной колонной. И у каждого

в руках портрет – реликвия своя.

Не господа – товарищи и граждане –

единая российская семья.

Знамёна и хоругви здесь не лишние.

Отцы и деды с нами! Мы – народ.

Они – в Небесном войске у Всевышнего,

мы на Земле свершаем Крестный ход.

Враги, вы зря протестами полощите,-

идут богатыри, а с ними Бог!

Вся ваша мелюзга с Болотной площади

осядет пылью пройденных дорог…

Со мною внучка, сын, жена любимая,

и вся моя Орловка, вся родня.

Идёт по свету рать неодолимая!

Отец родной, ты слышишь ли меня?

Ты плачешь ТАМ слезами чистой радости,

ты не забыт, и пахарь, и солдат!

Не надо фейерверков – из-под радуги

на нас, живых, бессмертные глядят!

Державный шаг с молитвами великими –

единства очищающий момент!

Вглядись в людей – их лица стали ликами,

и впереди колонны – президент.

А лучше – вождь, вернувший Крым Отечеству,

и у него в руках – родной портрет.

Бессмертный полк – спаситель человечества.

Другой опоры не было и нет.

2015

 

* * *

Молодость – белая птица.

Где ты, счастливая, где?..

Солнце за Каму садится,

тает в вечерней воде.

Мёдом повеет прохлада

в терпкой, густой тишине.

Господи! Что ещё надо

в жизни стремительной мне?

Рано ещё про усталость

сердцу сигналить в груди.

Господи! Сколько осталось

дней золотых впереди?

Что в этой жизни беспечной

вспомнится, если она

здесь, в тишине бесконечной

лопнет, как будто струна?

Перед неведомой дверью

мне б оглянуться назад.

Многое вспомнится – верю…

Птицы летят на закат.

Кама торопится к Волге.

Звёзды мерцают во мгле.

Хочется всё-таки долго

жить на родимой земле.

1987

 

* * *

У глухой обшарпанной стены,

на сухом спрессованном песке,

рядом с грудой ржавого железа,

как свеча, трепещет на ветру

на зелёном сильном стебельке

аленький (откуда взялся он?) цветочек…

Господи, спаси и эту жизнь!

1990

 

ВПЕЧАТЛЕНИЕ

Белая Калитва:

тихая молитва,

светлый городок.

Хочется остаться,

но не подверстаться

под чужой шесток.

                

Проезжаю мимо.

Взгляду всё любимо -

не чужое мне.

Ведь меня Россия

в гости пригласила

к южной стороне.

Все дороги торны.

Небеса просторны.

Купола, кресты...

За родные лица

Богу помолиться

не стесняйся ты!

2014

 

Я УСПЕЮ

Не пугай меня летальным вздором!
Я успею смерти вопреки
надышаться луговым простором
возле Камы, матушки-реки.
Здесь косил траву мой дальний предок,
рвал цветы мальчишка озорной.
Я успею в бане напоследок
от души напариться с женой.
А надеюсь всё-таки на случай:
грудь вперёд - и к чёрту на рога...
Только не под капельницей! Лучше
умереть от выстрела врага.

2014

 

КАЗАЧИЙ ПРАЗДНИК В ТАМАНИ

Не холодит поседевший висок
старое горе!
Чистое небо, горячий песок,
солнце и море...
Сердце моё, атамань, хулигань,
удаль не пряча!
Вон - собирается снова в Тамань
сила казачья.
Мне подадут  гонорар за стихи -
рыбу на блюде.
Рад я отведать кубанской ухи,
добрые люди!
Гости из Крыма:
 - В Судак приезжай !
- Ладно, приеду.
Выпьем за нашу ("Славянку" играй!),
братья, победу!
- Порох сухим, стихотворец, держи -
правда в таланте.
Мы не уступим свои рубежи 
новой Антанте!
Лермонтов с нами. И Бородино,
где б ни спросили.
И одолеть никому не дано
силу России.

2014

 

НЕ РАЗМИНУТЬСЯ
Он свернул налево, я шёл прямо.
Кто кого задел? И в чьей стране?
Человек, похожий на Обаму,
по Анапе шёл навстречу мне. 

Я сдержался. А вот он с нахрапом
по английски что-то говорил.
За моей спиной была Анапа,
а за ней Россия - до Курил...

А потом был суд. Снимите шляпу!
Вы мне подскажите, Ваша честь,-
городок, похожий на Анапу,
рядом с Вашингтоном тоже есть?

В Штаты я, конечно, не поеду.
Русский в тех краях - незваный гость.
Над фашизмом праздновать победу
нам придётся в этот раз поврозь.

Русь моя, цветочки полевые!
Я не толерантен, может быть...
Штраф платить? Так это не впервые,
я готов и негру заплатить.

А наутро (оба мы упрямы.
Угадайте, кто из нас свернёт?)
Человек, похожий на Обаму
мне навстречу по морю плывёт.

2014

 

МОЛИТВА ОПОЛЧЕНЦА

Не образумятся наши враги.

Господи, выстоять нам помоги.

Чтобы звездой путеводной взошла

истина Божья над силами зла!

                                                         

Лезет «укроп» - не отступим ни шагу.

Сдаться на милость? И думать не смей!

Разве не нам завещали отвагу

наши отцы, победившие смерть?

С верой и совестью не разминёмся -

Русскому сердцу сие не дано.

К жёнам и детям с победой вернёмся -

жёнам и детям в подвалах темно.

Горе Москве, если клятву нарушит!

Не отсидеться в столичном тепле!

Битва ведётся за каждую душу

на небесах и на грешной земле.

Смелым, умелым и не оробелым

время забыть о «молчаньи ягнят».

Войско небесное, всадники в белом,

чёрное войско к обрыву теснят.

Русские люди, мы все в ополченьи!

Наши святые (так было не раз)

Новым заветом — Христовым ученьем -

благословляют на подвиги нас.

За океаном и рядом — враги!

Господи, выстоять нам помоги,

чтобы звездой путеводной взошла

русская правда над силами зла!

2014

 

* * *

И мириться умели, и драться,

береглись от сумы да тюрьмы,

обживая по-свойски пространства

от Прибалтики до Колымы.

Пропадали в свирепой метели,

задыхались в горячей пыли –

по-другому мы жить не умели,

по-другому мы жить не могли.

Ничего нам враги не забыли,

победившим в священной войне.

Ненавидя, нас всё же любили

за отвагу и честность вдвойне.

Что же ныне? Морока такая…

Устоим ли – над нами гроза?

Враг отступит, глаза опуская,

если русский поднимет глаза.

2004

 

* * *

 Душа верна неведомым пределам,

             В кольце врагов займёмся русским делом.

                                                                                                     Юрий Кузнецов

Богатым можно быть, тупым и сытым,

с экранов чушь позорную нести,

когда на радость всем антисемитам

у власти русофобия в чести.

Под нами бездна. Мост над нею узкий.

Нам пятки лижут адские огни.

Труднее всех в России снова русским.

О, Господи! Надежду сохрани!

Лишь на тебя, Спаситель, уповаю:

в святое дело веру укрепи!

Твой огонёк мелькнёт в ночной степи –

я все свои обиды забываю.

Иду к нему. Я памятью не бедный.

Рассудит Бог – храбрец или хитрец –

душой спасётся, пролетев над бездной.

Всему начало есть, всему конец…

2004

 

* * *

                                                                 Памяти Вадима Кожинова

Кто нам помог во мгле непроходимой

с пути не сбиться, к бесам не свернуть?

Конечно, он, Вадим необходимый¹,

нас, молодых, наставивший на путь.

Судьба его не гаснет перед нами,

как с двух сторон зажжённая свеча.

И на ветру трепещет наше знамя,

наш триколор на фоне кумача…

Куняев с ним, Рубцов и Передреев,

и Кузнецов. И родина одна.

Стихами, братья, души отогреем –

да будут святы эти имена!

Вновь голоса слышны – Вадим в ударе.

И для друзей открыт их узкий круг:

«Настрой же струны на своей гитаре…

Ещё не всё потеряно, мой друг»².

Ещё чисты закаты и рассветы,

и, кроме правды, нету ничего.

Объединимся, русские поэты,

вокруг высокой памяти его!

2004

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

¹ «Пил я с Вадимом необходимым…» – строка из стихотворения Владимира Соколова.

² Строки из стихотворения «Романс» Анатолия Передреева.

 

* * *

Вам говорят условия игры,

игры жестокой, но сулящей прибыль,

и карты в руки: дуйте до горы,

а после Вас и мрак, и тлен, и гибель.

Вы – джентльмен, Вы вовсе не подлец.

Но вот Вам место уступили с краю…

Найдите ж в себе силы, наконец,

сказать: «Я в эти игры не играю».

1990

 

* * *
За свободу слова все мы сдуру
бились, закусивши удила.
Вслед за толерантностью цензура
к нам неукоснительно пришла.

И теперь цензура вне закона!
Стал фашистом прежний либерал.
Правила обком из Вашингтона
через интернет надиктовал.

2014

 

К ЧИТАТЕЛЮ

                                                          Наедине с тобою, брат…

                                                                                Михаил Лермонтов

Наедине с тобою, брат,

хоть в бане с веничком

позволь (молчать уж я не рад)

пооткровенничать.                      

Наедине с тобою, брат,

словами старыми

я расскажу, как виноват

перед татарами.

Бродя с тобой наедине

между осинами,

признаюсь – грешен я вполне

перед грузинами.

Послушай, брат, вдвоём с тобой

поймём острее мы,

как я виновен всей судьбой

перед евреями…

Несу, горбатясь – знак вопрос! –

вину напрасную,

что не могу смотреть без слёз

«Калину красную».

И оскорбления терплю,

терплю истерику

за то, что Родину люблю,

а не Америку…

Наедине с тобою, брат,

мы покумекаем –

перед какими виноват

ещё чучмеками?

Давай поднимем щит стиха

от взгляда узкого:

не доводите до греха

медведя русского!

1999

 

      ПРИВЕТ, МОСКВА!

                                                        Москва! Как много в этом звуке…

                                                                                  Александр Пушкин

Толпа. И сплошь чужие лица.

Бреду с поникшей головой.

Привет, нерусская столица,

когда-то бывшая Москвой!

Не узнаю тебя. Давно ли

всё так знакомо было тут.

Родными виделись до боли

Тверской бульвар, Литинститут.

Но труд поэта обесценен.

К кому взывать? Болеть о ком?

Застыли Пушкин и Есенин,

Как чужестранцы, на Тверском.

Звонарь лихой, со смутным сердцем

пером ударивший в набат,

из-за ограды смотрит Герцен,

как будто в чём-то виноват.

Сверкает мраморная глыба,

сусальным золотом маня.

За храм Христа Москве спасибо,

но он помпезен для меня.

И я не буду здесь молиться –

душе в провинции светлей.

Ведь чем богаче ты, столица,

тем равнодушней и подлей

ко всей России, что веками,

страдая, мучаясь, любя,

несла за пазухой не камень –

последний грошик для тебя.

Нет и теперь ни слёз, ни муки

за всю Россию у Москвы…

Москва! Как мало в этом звуке

осталось русского. Увы…

2001

 

* * *

Беженцы, беженцы... Слёзы и кровь...

Мир обретут потерявшие кров?

Кто это выдумал, Боже?

Нищие духом блаженны? О, да!

Щедро даруются хлеб и вода

им на посмертное ложе.

- Демон! Священное слово не трожь!

- Рад бы, но мир пулемётная дрожь

кашей свинцовою кормит.

Поздно терпеть, сомневаться, не сметь,

если безжалостно подлая смерть

косит и косит покорных!

Истину Слову, о, Боже, верни,

правых помилуй, виновных казни,

чтоб на Земле, как в купели,

не проливалась невинная кровь,

дом обрели потерявшие кров,

нищие духом — прозрели!..

2015

 

МОНОЛОГ РУССКОГО ПОЭТА НА ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИИ

... и, пожалуйста, без оваций,
поумерьте, коллеги, пыл!
В чём прикажете мне признаться,

в чём я грешен пред вами был?

Эту жизнь я на вкус изведал.
Позади крутой перевал.
Никого не убил, не предал,
миллиарды не воровал.

Вот пшеничку в колхозном поле
подворовывал, признаюсь.
Незавидной крестьянской доле
в пояс, знаючи, поклонюсь.

Знал я радости, знал утраты,
знал к поэзии интерес.
В коммунисты и в депутаты,
извините, не лез.

Знал и рытвины, и ухабы,
прыгал в проруби нагишом.
"Бабник он!" - утверждают бабы.
Мужики зовут алкашом.

А других грехов и не знаю,
и надеюсь, пока дышу:
в рай не пустят - присяду с краю 
и стихи напишу...

2015

 

* * *

Шёл я лесом, вышел к озеру.

Лето. Солнышко. Теплынь!

Носом к носу с Лёшей Козновым

нас в кустах свела полынь.

Поплевавши на крючок,

ловит рыбу землячок.

Мужики мы с ним орловские.

Он поэт, и я поэт.

– Как дела?

– Дела хреновские.

Рыба есть, а клёва нет.

Щука в озере купается,

с Лёшей Козновым шутя,

на червя не «покупается»,

чешуёй своей блестя.

Но в ведёрке что-то плещется.

– Мелочь, друг! С рыбалки всей –

вон, смотри – пяток подлещиков

и десяток карасей…

И пошли в Орловку оба мы,

по пути зашли в сельмаг…

Карасей в сметане пробовать

под зубровку – самый смак!

2013

 

ПОХМЕЛЬЕ

                                                   Подхожу к родному дому -

                                                   дом невесело стоит.

                                                                              Частушка

Где я был? Не помню точно.

Что я делал, хрен с бугра?

С кем я пил минувшей ночью?

Голова гудит с утра...

Тучи низкие висели

над моею головой...

Возвращаюсь еле-еле,

весь помятый, чуть живой.

Подхожу к родному дому -

дом невесело стоит.

А супруга (грянуть грому?)

даже губки не кривит.

Боже, как она красива!

И броня её крепка.

- Чемодан, вокзал!

 Россия,

спрячь от гнева мужика!

Погляжу, как враг народа,

на четыре стороны.

На какой мне хрен свобода

без детей и без жены?

Помолчим. А время — к полдню.

Сердце ёкает в груди.

- Где ты был?

 - Убей, не помню!

- Вспомнишь! Ладно, проходи...

2015

 

* * *

Время года — бабье лето.

Грузди, рыжики в лесу.

Два лирических куплета

к ним впридачу принесу.

Время жизни — тоже осень.

Лодка ждёт на берегу.

Не курю. И пьянку бросил.

Катю бросить не могу.

Смерть придёт — слезу уронят

дети, внуки и родня.

Честь по чести похоронят -

только первым, чур, меня...

А пока — живу, однако...

Под ногами-то (ура!)

груздь зарылся в мох, собака!

Вылезай, в ведро пора!

2015

 

* * *

Елабуга. Взгорье. На Каму смотрю,

как свет предвечерний ласкает зарю.

Озёра, протоки – во весь окоём –

под небом высоким и в сердце моём.

И радостно сердцу. И прошлого нет.

Есть только малиновый ласковый свет.

И взор простирается так далеко –

я вижу туманов парных молоко.

Сквозь них золотятся церквей купола.

Молюсь, чтоб Россия навеки была.

О вечности думаю здесь, не спеша.

И верю – конечно, бессмертна душа…

2011

 

ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТОВ

Чиркну спичкой – папиросу

И огонь в печи зажгу…

Задаю себе вопросы,

а ответить не могу.

Всё – от радости до злобы

должен я перетерпеть:

человек родился, чтобы

жизнь прожить и умереть.

Хорошо… Варю пельмени.

Жду гостей к исходу дня…

Если я актёр на сцене,

роль какая у меня?

Гуманоиды-умельцы,

экстрасенсы и пришельцы,

растолкуйте, что к чему,-

принимаю на дому!

Залетают. Но обидно:

среди них, как не крути,

Божьих ангелов не видно,

а вот бесов – пруд пруди.

Чёрта с два они помогут!

Вот зароюсь, как медведь,

навсегда в свою берлогу –

жизнь прожить и умереть.

Стану к старости премудрым,

жизнь – пойму – бесценный дар!

Но приснится мне под утро

термоядерный кошмар.

Значит, всё – дошёл до точки…

Тем счастливый, что дышу,

я на беленьком листочке

эти строчки напишу:        

я живу не ради злобы,

человек родился, чтобы

жизнь прожить и умереть,

но не в пламени сгореть!

1985

 

* * *

От горизонта, землю накрывая,

ползла на город тёмною стеной

не туча, а стихия грозовая,

как будто вал клубился нефтяной.

Вершила туча грозное движенье,

пытая человека наяву:

мол, выдержать такое напряженье

по силам ли живому существу?

И серою дымящейся завесой

(над головою крыша не спасёт!)

тяжёлый ливень шёл над ближним лесом,

казалось, лес потоками снесёт.

Казалось, гром земли разбудит недра,

казалось, молнии разрежут вдруг поля…

И карусель, раскрученная ветром,

скрипела осью, как сама земля.

1976

 

ФЕВРАЛЬ
Много веток сосновых набросано
в старом парке на чистом снегу.
Это ветры вчера поматросили -
на лету, на скаку, на бегу.
По верхушкам хлестал ураган
и плясал на сугробах буран.

Заметелено всё, запорошено.
На вечерних аллеях - огни.
Только галки кричат огорошено,
собираются в стаю они.
А вдали над замёрзшей рекой
воцаряется зимний покой...

2015

 

ЛЕСНОЕ ОЗЕРО

1.

В зеркале стылой осенней воды,

словно в предчувствии близкой беды,

лес отражается золотом к вечеру.

В сумерках вязнут скитаний следы,

наши земные труды и плоды

между мгновением жизни и вечностью.

Озеро! Родина! Осень-краса!

Нам ли, уставшим молить небеса

о сокровенном, заветном, несбыточном,

ждать и надеяться – все голоса

будут услышаны, если леса

через какие-нибудь полчаса

тьмой занавесятся, ужасом пыточным?..

Вырву из тьмы на скрещенье дорог

скромненький, синий, осенний цветок –

как он мерцает в своей одинокости!

Утром опять заалеет восток,

с ветки сорвётся последний листок,

хватит на всех и любви, и жестокости…

2.

Лесное озеро замёрзло.

И по зеркальной глади льда –

я видел – кот учёный ёрзал.

Под носом рыбка! Но – беда:

коту никак не расцарапать

заледеневшее «стекло».

И смех, и грех, едрёный лапоть!

Мороз! Коту не повезло!

И полыхает у котяры

зелено-жёлтых глаз пожар.

Оголодал, видать. Недаром

из Лукоморья убежал.

Куда ни кинься – сплошь преграды.

И сказки кончились давно.

Златую цепь спилили, гады,

и дуб спилили заодно…

Худющий, голодом кручёный

(не жаль ему когтей и лап)

добычу ищет кот учёный,

а от людей бежит стремглав.

Воспел бы я в стихах и в прозе

прогулки в лесополосе,

но мёрзнет муза на морозе,

да и слова застыли все.

Лёд отражает облака.

А снега нет ещё пока.

3.

Лесное озеро растаяло.

И по небесной глади вод

со мной на лодочке Наталия,

как лебедь белая плывёт.

И вслед за лодкою по озеру

плывут, качаясь облака,

а мой напарник Сашка Прозоров

зовёт к костру издалека.

Мы молоды. Нам делать нечего!

Какой-то тайны ждёт душа!

Мы здесь останемся до вечера,

сиренью сорванной дыша.

И пусть подружки наши юные,

прикрыв платком стыдливо грудь,

увидят, как дорожки лунные

перетекают в Млечный путь.

И наша юность не кончается.

За плёсом ухают сомы…

Созвездья в вечности качаются.

И лес. И озеро. И мы.

2013

 

* * *

Прогулки в одиночестве прекрасны.

Сквозит предзимок в лесополосе.

Я знаю – оправдания напрасны

за то, что жил не так, как жили все.

Я не монах, чей подвиг непреклонен,

не деспот я, чей грех непоправим.

Я счастлив был, когда купался в лоне

земной любви, отнюдь не херувим…

Судьбы страницы распечатай, принтер,

чтоб – от и до, а не – от сих до сих…

Меня Господь провёл по лабиринтам,

и я стихами рассказал о них.

2012

 

МАЙСКИЙ СНЕГОПАД

Ветер тучи гнал на запад,

ветер солнышко закрыл.

Зелень майскую внезапно

снегопад посеребрил.

Снег валился на дорожки,

хулиганил на траве,

и жемчужные серёжки

снег раздаривал листве.

Как невесты, встали чинно

с жемчугами да с фатой

и берёзы, и осины

вдоль дороженьки пустой.

Женихи – дубки да клёны –

подбоченились в лесу.

И рубашкам их зелёным

шапки белые – к лицу…

Я несу любимой розы.

Может, это невпопад?

Чувств моих не заморозит

даже майский снегопад.

2012

 

* * *

Декабрьский дождь и майский снегопад

ворвутся в жизнь и всё переиначат.

Вон в конуре безмолвствует Пират,

а внучка – ей три года – чуть не плачет…

Черту смиренья не переступи,

живи в ладу с надеждою незримой!

«Всё будет хорошо. Ты потерпи,-

скажи спокойно женщине любимой.-

Земля прекрасна, наша жизнь на ней

устроена – счастливей не бывает…»

Неясная тревога всё сильней,

всё явственней тебя одолевает.

2015

 

ЗИМНЕЕ НАСТРОЕНИЕ

Метель за окном завывает,

уснуть до утра не даёт.

Кого она там отпевает

и скоро совсем отпоёт?

Иль путник бредёт по сугробам?

Но как бедолаге помочь,

чтоб после за медленным гробом

на кладбище снег не толочь?

В такую погоду и зверю

не жалко тепла своего!

Эй, кто там скребётся за дверью?

Я дверь распахну. Никого…

2007

 

ПАМЯТИ ДРУГА

- С глаз долой, из сердца вон! –

крикнул я тебе вдогон.

Этот крик услышал ты

У погибельной черты.

Оглянулся на меня,

боль внезапную храня,

и пропал, махнув рукой,

за невидимой чертой.

- Воротись! Я – сгоряча…

Гаснет эхо, как свеча.

1985

 

ОБ УСТОЯВШИХСЯ СЛОВОСОЧЕТАНИЯХ

Всё понимаю, кроме одного.

Витии, объясните всё же, что есть

свобода совести? Скажите, от чего

освободить хотите вашу совесть?

Коль совесть есть, свободною её

вам вопреки считать я не осмелюсь.

Я знаю вседозволенность, как мерзость,

не в этом ли проблемы остриё?

Я не хочу ни чёртом, ни ослом

остаться в чьей-то памяти, поскольку

свобода – выбор. Меж добром и злом.

И только.

2002

 

ДВАЖДЫ ДВА

О свободе толкуют много.

О свободе мечтает всяк.

Отрекись от себя, от Бога,

и – свободен… Иначе – как?

Будь ума у тебя палата,

будь ты круглый совсем дурак…

Одиночество – это плата

за свободу. Иначе – как?

Был, как ветер, вчера свободен

путешественник и моряк.

Где он ныне? Вернулся вроде

к миру, к людям. Иначе – как?

В одиночку тебе и вьюга

в снежном поле – смертельный враг.

Несвободны мы друг от друга

и от Бога. Иначе – как?

2007

 

* * *

Человек не вписался в систему,

и система отвергла его.

Человек с одиночеством свыкся,

опустился на самое дно.

Что ж, бывает. И это печально.

Есть, однако, монашеский подвиг:

человек отвергает систему      

и по Божьим законам живёт.

2008

 

* * *

Вот Божий храм. Стою перед порогом.

Я был счастливым, горе пережил.

Возможно ль оправдаться перед Богом

за все грехи, какие совершил?

И надо ли идти за оправданьем?

Что можно, а чего нельзя простить?

За счастье расплатился я страданьем

на этом свете. И на том платить?

Я отвергаю дьявола, но Бога

молить о снисхожденьи не берусь.

И у меня к нему вопросов много.

Порог переступлю. Душа, не трусь!

2009

 

ВЕНЮШКА

Встретить старость на родине –

лучшей доли и нет.

Ближе к Богу – юродивый

и, быть может, поэт.

В церкви двери не заперты –

заходи туда всяк.

Я иду. А на паперти –

мой ровесник, земляк.

Поздороваюсь. Венюшка

мне отвесит поклон.

Положу ему денежку –

пусть помолится он.

А в глазах его – вешняя

поднебесная высь.

И подскажет он грешнику:

– Сам-то тоже молись…

2007

 

ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

Тыщу лет, а может, больше
богатырь приказа ждал

от царя или от Бога –

не дождавшись, задремал.

 

А когда проснулся – поздно!

Наяву, а не во сне

лютый враг с ухмылкой постной

аж по всей гулял стране.

 

Надо сжить врага со свету!

Но… России больше нету.

2012

* * *

Скрип шагов за спиной не люблю.

Русский снег чужаками утоптан.

На всемирном базаре жулью

продаётся Отечество оптом.

Но моя-то душа вам – на кой?

Ухмыляются вместо ответа.

Это Рок или морок людской

день и ночь настигают поэта.

2010

travelwithgirls.com 

* * *

По субботам включу наудачу

телевизор – а ради чего?

Заволокина слушаю – плачу

от небесной гармони его.

Пусть земные закончатся сроки!

Только в сердце, как вечный огонь,

уходящая Русь, Заволокин,

деревенская наша гармонь…

2009

 

СТИХИ, НАПИСАННЫЕ В ПОСЁЛКЕ ВАСИЛЬЕВО

Улица Ленина, улица Маркса,

Крестовоздвиженский храм на углу…

Сколько на родине бедной ни майся,

наши мольбы перетрутся в золу.

Ветер осенний в лугах колобродит,

мелкой волною по Волге рябит.

Что-то родное навеки уходит –

горькие гроздья срываю с рябин.

Где ты, Россия? В забытых деревнях,

в тёмных лесах, на излуках речных?

Уж не оттуда ли пращур мой древний

смотрит с укором в потёмках ночных…

Улица Ленина, улица Маркса.

Время сотрёт эти надписи в прах.

И Джугашвили посмертная маска

детям внушит интерес, но не страх.

Вольному – воля. В Отечестве душно

от изуверских «свобод» сатаны.

Русь моя, где ты? Пошто равнодушно

смотришь, как гибнут твои же сыны?

Копишь ли силы? В ристалище тесном

не обойтись без святого огня.

Вместе с ушедшими в граде небесном

ждёшь ли меня?

2005

 

* * *

Наверно, не ради забавы

вопрос задают старику:

– Хватило ли денег и славы

тебе на суровом веку?

Ответ:

– За могильной оградой,

где путь я земной завершу,

ни денег, ни славы не надо –

лишь милости Божьей прошу…

2007

 

* * *
Что ж, поваляться на сене
рад я, покуда тепло.
Кроны берёз предосенних
солнце уже обожгло.

Не ухватиться за лето
роще в прощальном огне.
Вечная тема поэта
снова стучится ко мне.

Ветер багряное знамя
вскинет, листвою шурша.
Много об осени знает,
встав на пороге, душа.

Есть в красоте увяданья
отзвуки горестных тем.
Мир обещает свиданье
будущим летом не всем...

2015

 

В БОЛЬНИЧНОЙ ПАЛАТЕ

Диагноз – трепетание предсердий…

Поэзия! Нужны ли тут врачи?

В палате смех. И кто-то из соседей

Сказал, шутя: «Не хочешь – не лечи!

Люби и будь любим, покуда ноги

несут – и о пощаде не моли!»

И Женщина возникла на пороге.

Трепещут вновь предсердия мои.

2016

 

ТОСТ

Если рай вернётся к человеку,

как его почувствует душа?

Упразднятся вера и надежда,

навсегда восцарствует любовь.

Так иль нет изрёк апостол Павел

в Библии священной, в Книге книг?

Время остановится. Объемлет

вечность всё живое навсегда.

И Господь пребудет с нами вместе,

И Земли орбита — в небесах.

За любовь, друзья! Пусть плод запретный

в этот раз праматерь не сорвёт!

2015

 

ЛЕТЯТ ПЕРЕЛЁТНЫЕ ПТИЦЫ

Вернулся из Турции Ваня.

Поёт, чтоб тоску превозмочь:

– Нужна мне турецкая баня,

нужна мне «Турецкая ночь»¹.

Наведал деревню родную

он в первый же свой выходной,

и песню свою удалую

исполнил деревне родной.

Друзьям декларировал: турки –

 весёлый и добрый народ.

– И мы, вроде, Ваня, не чурки…

– А ты помолчи, обормот!

На фактах доказывал Ваня

про баню турецкую ту.

И стала мерещиться баня

и Верке, и Пашке Свисту…

Рванут по бутылке «Стрелецкой»

и хором уже запоют,

как нужен им берег турецкий –

в России житья не дают.

И только не слышит столица,

как песня звенит над страной.

Летят перелётные птицы,

а с ними наш Ванька блажной.

2004

¹ «Турецкая ночь» – название шоу.

 

В ЧЕТЫРЕ СТРОКИ

* * *

Сердцем в сердце нацелюсь без промаха,

буду дерзок: и ласков, и груб,

запах рано созревшей черёмухи

поцелуем сорву с твоих губ.

* * *

Стихов не стыжусь. В круговерти любой –

не гордость, не злоба, не зависти жжение –

пером моим двигала только любовь

к родине, к матери, к женщине.

СЕНТЯБРЬ

Последнее – тревожное – тепло.

Душе созвучна мука листопада.

Как будто душу музыкой свело,

и ничего разгадывать не надо.

* * *

Звезда мелькнула вспышкой робкой.

Мы след её не отыскали.

Была любовь, как вздох, короткой.

Как долго боль не отпускает!

* * *

Учись не морщиться от боли.

Живи. Судьбе не прекословь.

Душа болит? Не оттого ли,

что жизнь длиннее, чем любовь?

* * *

Звёздной пылью проносится Млечный –

в даль какую зовёт заглянуть?

Нету истины – есть бесконечный

и взыскующий к истине Путь…

ВДОВА

Вечный сюжет

– Сиди и жди. Когда-нибудь вернусь.

Сказал и сгинул, словно прыгнул в пропасть.

Что делать ей? Она сидит и ждёт,

окаменев навеки у дороги…

АВТОРСКИЙ ВЕЧЕР

Вино на банкет выгружали канистрами.

Учителя не было. Был «высший свет»…

Поэт, окруживший себя министрами,

уже не поэт.

* * *

При коммунистах мне, ребята,

жилось, конечно, хреновато.

В демократической стране

ещё хреновей стало мне.

* * *

– Ах, Вернадский! Это мой кумир! –

и упёрлась в небо взором жадным.

– Ах, мадам! Не лезьте в тонкий мир,

а не то он станет плотоядным.

* * *

Поэт с трагической судьбой:

всю жизнь воюет сам с собой,

а в плен идёт к жене сдаваться…

И это будет издаваться.

* * *

Пришла болезнь – ворочаюсь в постели…

В дом радости нежданно залетели…

– Друзья мои, да где ж вы, в самом деле?

Иных уж нет, а те… разбогатели.

 

* * *

Мысль, постой!

Я тебе не рад.

Был застой,

а теперь распад.

* * *

Гонясь за призраком свободы,

поэт прошёл огни и воды,

а медных труб не одолел –

от фимиама околел.

БЕРЁЗЫ

По закамским лугам проскакал я верхом,

зрячим сердцем увидел (что может быть проще?) –

два десятка подружек взбежали на холм

и остались там бело-зелёною рощей…

ПРИВАТИЗАЦИЯ

С молотка всю страну продают под овации.

Я ж, как русский, не вижу иного пути:

иль на старости лет прозябать в эмиграции,

иль до срока в родимую землю уйти.

* * *

Приходит мысль. А с нею не до смеха.

Она меня тревожит поутру:

ужель придётся с родины уехать –

с кремлёвской властью жить не по нутру.

* * *

Что Толстой, что Солженицын –

оба учат жить.

Достоевский же страдает

с нами заодно.

* * *

Сентябрьское солнце восходит в зенит.

На пашне струной паутинка звенит.

И всем обещает осенняя Русь

короткое счастье и долгую грусть.

* * *

Сказал пророк во время оно

под сенью праведных знамён:

поэту в мире нет закона –

он благодатью осенен.

* * *

Талант не скрыть, куда ни деньте!

А денег не было и нет.

Но если вам даются деньги,

Вы, вероятно, не поэт.

* * *

Над словом бьёшься. И не спится.

Доколе? Знаешь наперёд –

пока оно пером жар-птицы

с небес в строку не упадёт.

* * *

Мороз украсил к Рождеству

леса и парки серебром.

Дышу и чувствую – живу

с Христом, любовью и добром.

* * *

Плохое уходит. Печаль остаётся.

Она, как подруга, в беде познаётся.

Она, как подруга, покуда живу я,

и плачет со мной, и со мною смеётся.

* * *

В начале века разбудили спящих

драконов – к свету вырвались из тьмы.

Двадцатый век сыграл недавно в ящик.

Узнать бы – для чего остались мы.

 

* * *

Нет свободы – и не надо!

У небесного отца

велико земное стадо.

Пастырь он. А я овца.

* * *

Цивилизация жестока и цинична.

Христос напрасно к людям приходил.

Любовь бессильна и небезгранична.

И – есть ли место ей среди светил?

ВМЕСТО РЕЦЕНЗИИ

Слишком много в стихах отражённого света:

Пастернак и Цветаева, Блок и Бодлер…

Самому обжигаться дыханием сфер –

быть не может другого пути у поэта.

РОССИЯ

От Калининграда до Владивостока –

далеко-далёко, широко-широко.

Близкие речушки, дальние моря…

Чья ты ныне собственность, родина моя?

* * *

Все уже давно в России знают –

от столицы милостей не жди.

Над Москвою тучи разгоняют,

значит, скоро нас зальют дожди.

* * *

Ровесник мой при встрече мне сказал:

– Своих моложе выглядишь ты лет.

– Проспиртовался я и «завязал» –

и весь секрет!

* * *

Я не боюсь до времени состариться,

на жизнь взглянуть с печалью и тоской –

всё потому, что я люблю попариться

в челнинской нашей бане городской.

ТАНЕЦ ЖИВОТА

Напрасно женщина Востока

мой разжигает аппетит.

Жены всевидящее око

соблазны плоти упредит.

* * *

Дикий пляж. Безразмерные талии.

Вы в России, сеньор, не в Италии.

Я бы мог показать гениталии –

только дома, и только Наталии.

* * *

Сказали как-то лирику-поэту:

«Пиши, что хошь. Цензуры больше нету».

Поэт вздохнул: «Цензуре грош цена,

коль дома есть ревнивая жена».

* * *

Верю: меня в старика утомленного

жизнь не согнёт до последнего дня.

Карие очи в мальчишку влюблённого

страстью своей превращают меня.

* * *

Безумство, как тебя мне не хватает!

Среди осенних просек тает, тает

волшебный аромат твоих духов –

предвестие желаний и стихов.

* * *

Мечтал о чём? Мечтал о том,

чтоб сказка былью стала.

В родном селе построил дом.

Душа на место встала.

* * *

Отряхнул от пыли коврик с чердака.

Не его ль вязала мамина рука?

Постелил у двери – и холодный дом

начал согреваться маминым теплом.

1961 – 2017

 

ВСЮДУ И ВСЕГДА

Трещина в асфальте,

сквозь неё – трава.

Душу не печальте –

всюду жизнь права.

Голубем беспечным

вырвется из рук…

Я умру, конечно, –

подрастает внук.

И Земля с орбиты,

говорят, сойдёт,

но в ветвях ракиты

соловей поёт!

И погаснет Солнце

через тыщи лет,

но горит в оконце

доброй веры свет:

душу не печальте –

жизнь всегда права…

Трещина в асфальте,

сквозь неё – трава.

2012

 

ВПРАВО, ВЛЕВО

За правое дело огнём и мечом

сражайся со злом обречённо и смело!

И ангел–хранитель за правым плечом

с тобою пребудет. За правое дело…

А слава коснётся победным лучом –

останься собой, не геройствуй умело,

чтоб дух-искуситель за левым плечом

остался без дела…

2013

 

ИЮНЬ

В нашем городе запахло

свежескошенной травой.

Даже бомж, седой и дряхлый,

сладко крутит головой.

Солнцем дни его богаты,

много лета впереди.

Все печали и утраты

спят до осени в груди.

2012

 

ЛЕТО ГОСПОДНЕ

                                            Виктору Суворову

А на родине пахнет рекою,

пахнет скошенным лугом.

Чем я душу свою успокою?

Доброй встречею с другом.

Звон послышится нам колокольный.

Вот и церковка – не наглядеться!

Прикоснётся к душе невольно

вдруг Россия, как мама в детстве.

2012

 

НАЗВАНИЯ

Осень придёт – журавлиную грусть

с неба услышим.

Верхняя Уча и Нижняя Русь

под Мамадышем

нас по тропинке в грибные леса

молча проводят,

словно жар-птицы, вокруг чудеса

захороводят.

Это берёзы, багряный пожар

листьев летящих…

Родина – Господа смертному дар.

Верный – обрящет.

Скоро и мы журавлиную грусть

в небе продышим,

чтобы увидеть и Учу, и Русь

под Мамадышем…

2013

 

* * *

                                                  Владимиру Гофману

В крещенский день, как никогда,

благословенна вся вода,

текущая по рекам.

Благословлён весь мир Творцом,

небесным праведным Отцом

и Сыном – Человеком.

Небесный свет струит добро.

Январский снег, как серебро,

на солнышке бликует.

Я окунаюсь в полынью,

чтоб душу грешную свою

очистить – пусть ликует.

И пусть в купели ледяной

благословляются со мной

жена и сын, и внуки.

Увидим, коль душа чиста, –

с Животворящего Креста

Спаситель тянет руки.

И греет паству вновь и вновь

Его вселенская любовь.

Не поздно и не рано

Он небесами воскрешён…

Весь православный мир крещён

водою Иордана.

2007

 

МОЛИТВА ПОЭТА

Скоро или нескоро грянет небесный суд -

к Господу наши души ангелы вознесут.

Господи Иисусе, истины свет пролей:

праведников помилуй, грешников пожалей!

Верить в спасенье или вдруг от тоски завыть?

Я о земной отчизне ТАМ не хочу забыть.

Всех нас, Отец Небесный, в лоно своё возьми,

но, как спасти планету, чад своих вразуми!

Мы не напрасно, Боже, в холоде и в тепле

Церковь, твою обитель, строили на Земле.

И на земной орбите, каждый в своей судьбе

пред алтарём в молитвах славу поём Тебе.

Чтоб не упали в бездну храмы, монастыри,

сверху, Отец Небесный, зорко на них смотри!

Матушка нам — Россия, но и она в веках

вместе с Землёй спасётся, а без Земли — никак...

2015

 

* * *

А на лужайке Настенька и Ванечка,

две светлорусых детских головы.

И золотые брызги одуванчиков

рассыпаны по зелени травы.

У сочных майских красок столько гонора!

Я наяву цветные вижу сны.
Но за поспешной кистью не угонишься –

через неделю нету желтизны.

И над садами дачными развеялся

вишнёвый и черёмуховый дым,

но не грущу давно я по-есенински,

что я не буду больше молодым.

И подсмотрев, как роща за амбарами

вовсю шумит окрепшею листвой,

пою с друзьями вместе песни старые

о том, что «чёрный ворон – я не твой…»

А на лужайке Настенька и Ванечка

весёлым смехом радуют гостей

и белый пух сдувают с одууванчиков,

и он летит над памятью моей.

2009

 

АВГУСТ В ЛАИШЕВЕ

Птиц щебетанье в прибрежных кустах

то ли на Каме, а то ли на Волге^1,

ветра порыв, поцелуй на устах –

долгий.

Что ещё надо? Люблю тебя, жизнь!

Лето уходит, свечой догорая.

Ангел небесный, ещё покружись,

в прятки с листвой на закате играя!

Ты от напастей меня бережёшь,

нежно потворствуя райским забавам…

Вдруг пробежит августейшая дрожь

по перелескам, по волнам и травам.

Первые капли грибного дождя

забарабанят по листьям капризно.

Что я запомню, навек уходя

от берегов «задремавшей Отчизны»²?

Птиц щебетанье в прибрежных кустах
то ли на Каме, а то ли на Волге,

ветра порыв, поцелуй на устах?

1. Городок Лаишево, родина Гавриила Романовича Державина, находится

на слиянии рек.

2. Цитата из стихотворения Николая Рубцова.

2008

 

* * *

В морозном воздухе двоится

крестьянский острый серп луны…

Кто любит Бога, не боится

иной неведомой страны.

Земная жизнь – подарок царский.

Что небеса откроют мне?

А серп заточен по-татарски

здесь, на казанской стороне.

И рядом с ним над зимней Камой

горит Полярная звезда.

 С землёю этой, словно с мамой,

легко ль расстаться навсегда?

Мы в небеса с рожденья метим,

но почему-то всё равно

живой душе смириться с этим

до самой смерти не дано…

2017

 

* * *

Кама предосенняя волнуется,

ветерком подёрнута слегка.

Как мужчина с женщиной, целуются

в небе надо мною облака.

Вот и август, словно друг единственный,

дорог мне, и светел, и пригож.

В лес войду. И хвойный он, и лиственный,

на картины Шишкина похож.

Понадеюсь – лето не последнее

по реке плывёт за горизонт.

Я одет пока ещё по-летнему,

но в руке, на всякий случай, зонт.

А перо, дай Боже, не затупится.

И желанья нет считать грехи.

Осень, чаровница и заступница,

надиктует новые стихи.

2017

 

* * *

                                                    Николаю Рачкову

Вот и старость… Но поверьте слову:

летом я силёнок наберусь,

к Шукшину, Есенину, Рубцову

всё-таки нагряну - вспомнить Русь…

А чего? А кто мне помешает?

Душу, как гармошку, разверну.

Пусть она, просторы оглашая,

загорланит аж на всю страну!

Смотрит на Катунь с холма Василий.

На Оку любуется Сергей.

Николай: «Храни себя, Россия!»

Соберёмся вместе: эге-гей!

Посмеёмся. Может, и поплачем…

Денежек вот только накоплю

И поеду. Не могу иначе,

потому что Родину люблю.

2017

 

Высокий порог

 

* * *

О, как я выговариваю трудно

своих стихов негромкие слова!

Рождаются они на грани утра,

как будто бы на грани волшебства.

Но грянет свет. Я замолчу, печален.

Я так хотел, наивный человек,

чтобы стихи в природе зазвучали,

как дерево, как облако, как снег…

1965

 

* * *

Морозно. Предвечерняя пора.

В родном селе затапливают печи.

А мне из дома уходить пора.

Мать обниму. «Куда ты, сын?» – «Далече…»

Под стук колёс: «Куда ты, сын, куда?» –

берёзы тянут ветви, как ладони.

Меня зовёт Полярная звезда,

мигая на январском небосклоне..

Чернеет ночь, но манит белый свет.

Зачем и почему – я сам не знаю.

В скитаниях рождается поэт.

Настанет срок – вернусь к родному краю.

Что я узнал? Что мир суров и прост.

Что жизнь и смерть – великая поэма.

Земная тяга и мерцанье звёзд –

поэзии единственная тема.

2011

 

* * *

О родине, о маме,

о жизни, о любви

стихи приходят сами –

зови иль не зови…

Жгут сердце строки эти,

они не могут тлеть,

и ты живёшь на свете,

чтоб их запечатлеть.

2016

 

* * *

                                                      Вилю Мустафину

Боже, прости, что пишу я пока ещё

эти стихи!

Был искушаемым, был искушающим –

тяжки грехи.

В дни осиянные, в дни окаянные

мерю судьбой

эти листочки – моя покаяния

перед Тобой.

2005

 

* * *

Когда поймёшь, что ремесло поэта

не Дар, а Крест,

Господь твоей душе добавит света

из горних мест.

Как ты предназначение исполнил –

решать Ему.

А ты смотри на молнии, что в полночь

пронзают тьму.

2003

 

* * *

Был я смелым и был несмелым,

был медлительным, был проворным.

Называл я белое белым,

называл я чёрное чёрным.

Сомневаться не стоит в этом –

лицемерием не страдаю.

Я рождён на земле поэтом –

то смеюсь в стихах, то рыдаю…

2003

 

* * *

Старею, но не становлюсь седым.

Слезы не уроню в напрасной жалобе.

Вот если бы я умер молодым –

какое замечательное алиби!

Но я живу. И душу на засов

стихами не закрыть исповедальными.

И отвечать приходится за всё,

что происходит с близкими и дальними.

2004

 

* * *

Я был смиренным, был и буйным,

был умным, был и дикарём.

Мне никогда не стать трибуном

иль горлопаном-главарём.

Свои стихи несу как свечи

(хоть и нечасто) в Божий храм.

И знаю, что за них отвечу.

Отвечу — точно. Но не вам..

2014

 

* * *

                                                   Николаю Зиновьеву

Мудр, как пророк, наивен, как ребёнок –

таков поэт.

Он различает, будто бы спросонок,

то тьму, то свет.

Готов он к славе и готов к проклятью.

Всегда один.

Не ждёт награды, но готов к распятью,

как Божий сын.

Власть не нужна поэту, власть – оковы.

Свободы вдох!

А над поэтом властно только слово,

ведь слово – Бог…

2005

 

ТРЕДИАКОВСКИЙ

                                                            Евгению Лебедеву

Не в первый раз побит великим князем

и перед дворней посрамлён пиит!

Горит огнём кровоподтёк под глазом,

но во сто крат сильней душа горит.

Он смешан с грязью, сломлен, уничтожен,

и силы нет зажечь во тьме свечу.

- Сними с меня своё проклятье, Боже!

Быть стихотворцем больше не хочу…

Он умолял, он плакал и крестился.

К утру притих. На следующий день

он снова над бумагой суетился:

перо в руке, и шапка – набекрень.

Ещё следы расплаты олимпийской

детей пугают – видно по глазам –

но подданный словесности российской

вслед за строкой тянулся к небесам.

И мглисто, и пустынно в этом мире,

но Божий дар, увы, не превозмочь!

И даже сам Господь в своём эфире

не в силах помешать или помочь.

1978

 

* * *

                                                                         Кавалергарда век недолог…

                                                                                                  Булат Окуджава

Дантес – кавалергард. Кавалергард – Мартынов.

И длителен их век, и безмятежны дни.

Осанка, гордый взгляд в потомках не остынут.

Дуэльный кодекс чтя, погибли не они.

           

Они хотели жить, они имели право

в соперника стрелять, коль поединок свёл.

Стоять за честь свою – смертельная забава.

И Пушкин это знал. Курок противник взвёл…

И после долгих мук душа поэта к звёздам –

на вечный горний свет отправилась в полёт.

А Лермонтов, увы, не выстрелил и в воздух,

он знал, что в небесах бессмертье обретёт.

Что ж, каждому – своё, как скажут офицеры.

Меж небом и землёй – дуэлей тех барьеры.

2012

 

ЛЕРМОНТОВ

И вновь Кавказ - бульон с бараниной и перцем.

А в очаге огонь то тлеет, то горит.

Но опытность ума не действует на сердце.

Два века Лермонтов об этом говорит.

Прислушайтесь к нему. Душа в земной неволе

недолго проживёт. К Небесному Отцу

над миром пролетит — то ветром в чистом поле,

а то лучом звезды погладит по лицу.

Во всём, что не сбылось, есть неземная сладость.

Безсмертье обещал неведомый пророк.

Узнает ли душа небесной встречи радость?

Всему свой срок!

2015

 

ЕСЕНИН

1

В Костроме ли, в Казани, у Нижнего

льётся песня про Волгу-реку…

Не понять эпигону и книжнику

нашу удаль и нашу тоску.

Наше слово на травах настояно –

не разъять его звонкую плоть.

Наша русская лира настроена

так, чтоб песню услышал Господь.

Мы не призваны Тайну разгадывать,

нам дано лишь озвучить её,

речь свою по заречьям раскатывать,

звёзды эхом роняя в жнивьё.

Я настрою свой стих по-особому,

не ломая обычный размер,

различить сквозь помехи попробую

ту – небесную – музыку сфер.

«Несказанное, синее, нежное…»

Пусть летят журавлями года,

а страна моя – поле безбрежное,

как Есенин, всегда молода.

2

                                                     …на крыше конёк

                                                      есть знак молчаливый,что путь наш далёк.

                                                                                                        Николай Клюев

Отзовись, крестьянская порода,

гулким эхом жертвенной судьбы!

Небо начинается с порога

«золотой бревенчатой избы…»

Я твой срок земной, Есенин, прожил

дважды. В третий раз хочу посметь.

Ты один помазанником Божьим

за Христом с рожденья шёл на смерть,

Родине своей расцвет пророча

в горних синих высях, а не тут…

К Господу приходят в одиночку,

толпами к убожеству идут.

Ты крещён на подвиг был в сраженье

«золотой бревенчатой избой».

Лад её зеркальным отраженьем

возвращён Создателю тобой.

2005

 

ГОСТИ

                                                               Однажды в общежитии Литинститута

                                                                исчезло несколько портретов великих

                                                                русских писателей. Как потом выяснилось,

                                                                их снял со стены студент Николай Рубцов.

                                                                Он заперся с портретами в своей комнате

                                                                 и провёл там бессонную ночь.

Он говорил с великими на равных.

Рассаживая их вокруг стола,

он поднимал за музу тост заздравный,

и речь его торжественной была:

- Какими вас приветствовать словами?

Где взять тебя, бессмертная строка?

За дерзость, господа, простите – с вами

аукнуться хочу через века.

Молчу о назначении поэта,

и некогда мне каяться в грехах,

но две стихии – воздуха и света –

как музыка, звучат в моих стихах.

Когда душа уединенья ищет

на тёмных косогорах сентября,

Я слышу, как осенний ветер свищет,

я вижу, как смеркается заря,

и верю – путь назначенный осилю,

хоть – вон – кружит над домом вороньё!

Я не один, за мною мать-Россия.

От Бога мой талант и от неё!..

Но, взглядом нарисованным ужален,

он вздрагивал и плакал над судьбой.

Его всю ночь портреты окружали

холодной безответною толпой.

И, скомкав ироническую фразу:

Финита ля комедиа, Рубцов! –

он от своих кумиров, как от сглазу,

вдруг закрывал ладонями лицо.

Но гости выходили из портретов

и, отряхнув величия печать,

всё пристальней смотрели на поэта

и не могли ему не отвечать.

1980

 

РОМАНС

                                                        Памяти Николая Рубцова

Над серебром заснеженных полей,

над белой и безмолвною равниной

звон бубенцов послышится старинный,

когда раскинет звёзды Водолей.

И я рванусь к тебе, былая Русь,

всей памятью, всей болью, всей печалью.

Мне журавли под осень прокричали,

что я по снегу к матушке вернусь.

Гони, ямщик! Я не жалею слёз.

Пускай же тройка скачет, скачет, скачет…

Вон жемчуга на веточках берёз

слезами стынут – небо тоже плачет.

В моей больной, поруганной стране

опять дела разбойные творятся.

И нету сил юлить и притворяться,

что «всё путём», что всё по нраву мне.

Гони, ямщик! Я не найду ответ.

Я перестану плакаться над прошлым.

И санный след серебряной порошей

укрыт надёжно. И возврата нет.

Горите, звёзды! Я услышать смог

всей кровью зов таинственный и древний.

И я скачу – вдруг вспыхнет огонёк

в какой-нибудь покинутой деревне…

2009

 

* * *

Русских много, Рубцов один,

в ком откликнулась наша слава…

А до премий и до седин

доживает других орава.

Что-то странное в этом есть,

и разгадка не всем знакома:

у любого – родни не счесть,

а Рубцов пришёл из детдома.

Безотцовщина – Кузнецов.

Почему же, Россия, снова –

всем счастливым и хлеб, и кров,

а сиротство взыскует Слова?

2013

 

ЖУРАВЛИ

Над тёмной рекой журавли,

Курлыча, опять пролетели

и скрылись в осенней дали,

пропали в багряной метели.

Пусть их провожает в полёт

поэта высокое слово,

ведь каждая буква поёт

в стихах Николая Рубцова.

2009

 

* * *

…и вдруг приснился Юрий Кузнецов,

и был они тих, задумчив и печален:

– Мне дела нет до подвигов отцов,

я слышу отзвук Слова, что в Начале

вдохнуло жизнь, с землёй связало высь.

В мирских грехах я перед ним не каюсь,

но нити, что в веках оборвались,

я вновь связать на небесах пытаюсь.

2009

 

ВЫСОКИЙ ПОРОГ

 

                                                              Памяти Юрия Кузнецова

Ему, как попутчику, Слово вручил

идущий путём Христа.

То Слово, как факел в кромешной ночи –

была бы душа чиста.

Не хуже, не лучше – такой, какой есть –

по древней родной земле

от предков потомкам небесную весть

понёс он, как луч во мгле.

О том, что посеешь, то и пожнёшь,

сказал непростую быль.

О нашей Отчизне подмётную ложь

развеял в веках, как пыль.

Сияющим Словом умел побеждать.

К победе его вело

небесное знамя твоё, благодать,

безродным врагам назло.

Не стало поэта. Высокий порог

пустует – поди, спроси…

И нет никого, кто подняться бы смог

к нему на святой Руси

2010

 

МОЛЧА

Пусть вдалеке останется родня –

иду, в кармане мелочью звеня.

Любая придорожная пивная

и в дождь, и в снег открыта для меня.

В дыму табачном молча посижу

и на сограждан молча погляжу,

достану молча книжку записную

и что-нибудь о жизни расскажу.

2008

 

ФРАЗА

Проснуться в поле, на соломе,

забыть про шум и шорох шин…

«Такой простор, что душу ломит», –

сказал о родине Шукшин.

Он на Катунь глядел с Пикета,

а я на Каму посмотрю

от Тихих гор. За радость эту

я небеса благодарю.

Я растворяюсь в окоёме

и пью земную благодать.

«Такой простор, что душу ломит», –

и больше нечего сказать.

2006

 

БАЛЛАДА О ЛЮБВИ

 Памяти выдающегося татарского

 поэта Хасана Туфана и его жены,

                                                 актрисы Луизы Салиасгаровой

Жена ждала поэта

пятнадцать горьких лет.

По злобному навету

был осуждён поэт.

– Приговорён к расстрелу!

Помилованье? Вздор!

Пришьём бумагу к делу,

и кончен разговор…

И разбудили утром,

и вывели во двор.

Поэт с печалью мудрой

смотрел на них в упор,

пока не повернули

его лицом к стене.

Он не дождался пули.

Но в мёртвой тишине

залп оглушил поэта.

И снова тишина…

Уж не с того ли света

о берег бьёт волна?

Но нет. Под кручей – Волга,

а по щеке слеза.

Он после залпа долго

не мог открыть глаза.

Открыл, когда услышал:

– Ну, что стоишь как пень?

Помилован ты свыше.

Живи, пока не лень!

Вразвалочку стояли

стрелки у стен тюрьмы.

– Зачем же вы стреляли?

– Да пошутили мы…

2

Жена ждала поэта

пятнадцать горьких лет.

Пропал в Сибири где-то

её Туфана след.

Сгноить его в могиле

доносчик не сумел.

Неволей заменили

невинному расстрел.

К нему бы прислониться –

и горе не беда.

Она за ним, как птица,

летела бы всегда.

Как трудно жить в Казани –

Туфана рядом нет!

И скользкими глазами

доносчик смотрит вслед.

И утешаться нечем.

Превозмогая боль,

ей надо каждый вечер

играть на сцене роль,

в которой нету места

для боли и невзгод.

От сладенького теста

уже тошнит народ.

Спектакли и премьеры.

А в них одно и то ж:

восторги вместо веры

и вместо правды ложь.

И нет Туфана рядом.

И горько понимать,

что он в тюрьму упрятан,

как не умевший лгать.

3

Жена ждала поэта

пятнадцать горьких лет.

На письма нет ответа.

Летят посылки вслед.

«Здоров ли ты, мой милый?

Ответь же, не молчи!

Едва ль прибавят силы

казённые харчи!

В Казани вновь базары –

осенняя пора.

Душистый мёд задаром

купила я вчера.

Гуся купила тоже –

будь сыт, любимый мой!

И валенки, похоже,

нужны тебе зимой…»

Ей денег не хватало –

она сдавала кровь.

Сильней и крепче стала

в беде её любовь.

Поэта в злую стужу

согрела, как могла.

Была женою мужу,

надеждою была…

И будут верить в чудо

поэты вновь и вновь,

рифмуются покуда

в веках «любовь» и «кровь».

Ведь этой рифмы пылкой

точнее в мире нет!..

Но ни одной посылки

не получил поэт.

4

Жена ждала поэта

пятнадцать горьких лет…

Встречает вновь рассветы

в Казани наш поэт.

Живёт среди народа –

ни в чём не виноват!

И лишь тебе, свобода,

как будто бы не рад…

Он холм нашёл могильный,

на нём – одна трава.

– Я б снова стал двужильным,

была бы ты жива.

Ты крови не жалела,

пытаясь мне помочь.

Но я, как видишь, целый,

а ты навеки в ночь

ушла, того не зная,

что все твои харчи

присвоили, родная,

охранники – сычи.

Мой донор бескорыстный!

Твой дар – в моей крови.

Сильнее всяких истин

свет истинной любви.

Её у нас подонкам

вовеки не украсть.

Я передам потомкам

твою любовь и страсть…

Худой, ссутулив плечи,

седой, как облака,

поэт уходит в вечность.

Дорога далека.

1985

 

БАЛЛАДА О РОДНИКЕ

                                                                   Памяти писателя Эдуарда Касимова

Он умер по дороге к роднику.

Была весна. И солнце торопилось

расплавить снег последний на дороге.

Почувствовав в груди толчок внезапный,

он вдруг присел на снежный островок.

И удивился, что не может встать.

Какая-то неведомая сила

его к земле безжалостно прижала,

не отпуская. Сколько ни старался,

он с этой силой справиться не мог.

И, словно в детстве, осознав испуг,

он оглянулся, чтоб позвать на помощь.

Но рядом никого не оказалось.

А сердце разрывалось, как граната,

грудь обжигая. Он летел во мрак.

Вдруг рядом завизжали тормоза,

и он увидел городской автобус.

В салоне за стеклом сидели люди.

К нему спешил водитель. Пассажиры

из окон наблюдали – что и как.

Он не успел ни слова им сказать,

но он успел обрадоваться людям

и улыбнуться. Но в мгновенье это

писателя покинуло сознанье,

чтоб больше не вернуться никогда…

Он умер по дороге к роднику.

Была весна… За месяц перед этим

мы жили с ним в гостинице столичной,

о том о сём беседуя за чаем,

и он не ведал, что близка беда.

Он говорил: «Какой же ты поэт –

водой из крана утоляешь жажду!»

Он говорил и радостно смеялся,

ребёнок будто, истину открывший:

«Я воду пью теперь – из родника!»

Он говорил о том, что он прозрел,

что после долгих лет его не тянет

к писанью производственных романов,

и даже на своё лауреатство

он смотрит ныне как бы свысока:

«Ты понимаешь, там, у родника,

я понял, что моею главной книгой

была не эпопея о КамАЗе,

а в юности написанная повесть

о сельском гармонисте. О слепом…»

Писатель не был баловнем судьбы.

Клеймо из детства – сын «врага народа» –

его бесило, злило, оскорбляло,

но он считал, что главное – не это,

он оставлял всё это – на потом.

Его не стало. Прихоти судьбы:

он что-то понял и погиб на взлёте.

И нам не разгадать загадки этой…

К живой воде его вела дорога.

Он умер по дороге к роднику.

1986

 

ОСЕННИЙ ПОЛЁТ

Наслажденье: побыть одному,

полистать Гумилёва и Грина…

Тишина в опустевшем дому.

За окошком краснеет рябина.

Вот и стопка бумаги растёт

на столе – и не надо притворства.

Это осень – Жар-птица – в полёт

увлекла за собой стихотворца.

Что ж, летим. До свиданья, Земля!

Сердце с детства к полёту готово.

Кто-то в небе поймал журавля.

Я услышу небесное слово.

Впрочем, я не один. За спиной

журавлей и гусей вереницы,

и небесный мой ангел со мной,

и перо улетевшей Жар-птицы…

2011

 

* * *

                                                                Николаю Перовскому

Наши резвые кони

не устанут до срока.

Что нас всё-таки гонит

от родного порога?

Жажда встретить рассветы

на заветной поляне?

Все цыгане – поэты.

Все поэты – цыгане.

Мы, как чуткие звери,

через рвы и заминки

в светлый сказочный терем

пробиваем тропинки.

Только Китеж не встанет.

Скрыты Божьи заветы.

Все поэты – цыгане.

Все цыгане – поэты.

Смолк ручей на опушке.

Ранен лебедь на взлёте.

Все царевны-лягушки

сдохли в мёртвом болоте.

Наши песенки спеты

у костра на кургане.

Все цыгане – поэты.

Все поэты – цыгане.

Не для нас маскарады.

В наших душах тревога.

И не ищем мы клады –

нам важнее дорога.

Лишь дорога поманит –

будем скачкой согреты.

Все поэты – цыгане.

Все цыгане – поэты.

Упираемся лбами

в тупики и заборы

в перелеске и в храме,

но поэты – не воры.

К небу руки воздеты:

не держи на аркане!

Все цыгане – поэты.

Все поэты – цыгане…

2003

 

* * *

                                                               Памяти Николая Перовского

Дорога, дорога… Берёзы да ёлки,

деревни и реки, моря, города…

И хочется всюду остаться надолго,

а может быть, и навсегда.

В вагонном окне промелькнувшее чудо:

и храм на холме, и небес благодать.

Какое-то странное русское чувство:

во всём раствориться, от всех убежать.

И кажется, в тихой лесной деревушке

забудет невзгоды планида твоя.

Останутся только Россия да Пушкин,

да посвист метели, да трель соловья.

Ах, все мы скитальцы и все богомольцы,

с надеждой и верой глядим в небеса,

как будто бы слышим – меж звёздных околиц

родные зовут нас к себе голоса.

И до горизонта – дорога, дорога…

То слышится хор, то сирены поют.

К небесной отчизне с земного порога

стремится душа – там последний приют…

2011

 

ПОСВЯЩЕНИЕ

«Печёным хлебом пахнет дым» –

строка Валеева Разиля

зеркально детство отразила

его ровесникам седым.

Жаль, не стыкуются, мой друг,

приобретенья и утраты.

Мы, может быть, и виноваты,

что изменилось всё вокруг,

что не увидит ледоход

на Каме будущее племя.

Из нас выветривает время

крестьянский дух из года в год.

Моя Орловка, твой Ташлык!

Душа сегодня – попрошайка.

А деревенская лужайка

была чиста, как намазлык¹.

Твой Нижнекамск и мой КамАЗ

вовсю дымят под общим небом,

но пахнет дым печёным хлебом

лишь только в памяти у нас.

----------------------------------------------------------------------------

¹ Намазлык – молитвенный коврик у мусульман

2011

 

* * *

                                                         Я клянусь, душа моя чиста!

                                                                                        Николай Рубцов

Греет солнце вешнее.

Жизни суть проста:

тело моё – грешное,

а душа чиста.

Тёмное, подпольное

встанет, как стена, –

сквозь ушко игольное

проскользнёт она…

Сердце острой бритвою

режут быт, нужда.

– Встань, – зову с молитвою, –

надо мной, звезда!

Кубок с влагой терпкою

в чуткой тишине

та, что звать Эвтерпою¹,

поднесёт ли мне?..

Слово к слову тянется.

Пусть живу греша,

но в стихах останется

чистою душа.

------------------------------------------------------------------------------

¹ Эвтерпа – муза поэзии в древнегреческой мифологии.

2012

 

* * *

Пути-дороги в вечность пролегли

сквозь горизонты, что порою мглисты…

Как далеко от Пушкина ушли

авангардисты и постмодернисты!

Возрадуемся (Господи, прости!)

Покойный Пригов – их Иван Сусанин.

Они у власти нынешней в чести,

а Бердичевский¹ – ангел их сусальный.

Блаженным рай, а нищему – сума.

И нипочём творцам «стихотворений»,

что «ясность – удовольствие ума»,

как говорил другой российский гений²…

А мы в глухих провинциях живём.

Нас понимают русские и манси,

не склёвывая штучно и живьём

ни зауми, ни лжи, ни перформанса.

Нам незачем фамилии менять

или гламур размазывать по тесту.

Мы повторяем (можно через Ѣ)

«…что в мой жестокий век…»

И далее по тексту.

-----------------------------------------------------------------

1. Подлинная фамилия Константина Кедрова.

2. Лев Николаевич Толстой.

2009

 

ПОСТМОДЕРН

На чёрном квадрате распада,

как будто на школьной доске,

проступят послания ада

с издёвкою в каждой строке.

Без слёз, без стыда и без боли

напрасными вышли труды.

Бездарно исполнены роли –

не в русской учились вы школе,

и… ветер залижет следы!

2009

 

САГА ОБ ЭМИГРАНТЕ

Здесь не разбудят утром петухи,

как было в Подмосковье с ним когда-то.

В Америке не пишутся стихи,

Америка ли в этом виновата?

Недостаёт какой-то чепухи,

чтоб, как стихия, потекли стихи…

Асфальт кругом как будто отутюжен.

Ждёт в ресторане холостяцкий ужин.

Он, как поэт, здесь никому не нужен.

Стихи – давно забытые грехи.

В Америке не пишутся стихи.

В Америке он пишет мемуары.

За мемуары платят гонорары.

И щедро кормят старые грехи –

Понаписал он много чепухи.

Он издается. Переиздаётся.

Дом содержать, прислугу – удаётся.

Россия без него не обойдётся –

на родине своей он частый гость.

Здесь премии, тусовка и награды.

Хоть и не все ему, конечно, рады:

вот мне он, например, – как в горле кость.

Джазмен, стиляга, ЦРУ засланец,

в своей стране давно он чужестранец.

Но кто навёл хрестоматийный глянец

на сочиненья пошлые его?

Москва-ква-ква. В стране не без урода.

Народу ненавистная порода

кумира сотворит из ничего…

2009

 

* * *

                                                          Геннадию Морозову

Не жаждал ни славы, ни пули

поэт на суровом веку,

но годы его полоснули

нагайкой на полном скаку.

По правую руку – утрата,

по левую руку – обрыв.

Шагни – и не будет возврата,

глаза обречённо закрыв.

– Но сердце моё не пустынно! –

у бездны на самом краю

поэт оглянулся на сына,

потом на супругу свою.

Отринув паскудные мысли,

завёл он тогда «Жигули»:

– Прокатится кто, уж не мы ли,

по весям родимой земли?

Пусть лопнут от дьявольской злости

тусовки во время чумы!

Промчимся, незваные гости,

брезгливо поморщимся мы.

По правую руку – супруга,

по левую руку – сынок.

Куда мы? К надёжному другу,

который не так уж далёк.

Мы раны стихами залечим

в его монастырском тепле

и выпьем за добрую встречу

на нашей тревожной земле,

за светлую душу Рубцова,

за праведный дар Шукшина.

Ужель в нас закваска отцова

с любой стороны не видна?

Пусть черти с экрана завыли,

у нас под окном – соловьи!

И мы, мужики, не забыли

славянские корни свои.

Вперёд сквозь ухмылки косые,

любые преграды круша!

На том и стояла Россия,

в которую верит душа.

Не всё ещё продано, братья,

коль Родина – в каждом из нас!..

Содом изрыгает проклятья,

но смотрит с надеждою Спас.

2004

 

* * *

Поэт не врач, а боль. Струна и нерв.

Когда к поэту уваженья нет,

не сомневайтесь в том, что одурачен,

народ, ведомый властью к поп-звезде

и к зрелищам, и далее везде,

где Пушкин на Киркорова растрачен…

2015

 

ОТВЕРЖЕННЫЙ

1.

В этом доме,

в этом городе,

в этом мире

мне больше не с кем

обмолвиться словом

и поэтому

я разговариваю

сам с собой.

2.

У каждого Вселенная своя.

Заборы отчужденья высоки.

Зверёнышем в потёмках бытия

скулит душа, зажатая в тиски.

Твоя звезда над грешною землёй

давно мертва. Опаздывает свет.

Пространство замыкается петлёй,

и никаких иллюзий больше нет.

3.

Не признан был поэт в родном дому.

И он устал. Поэту надоело,

Что до него нет дела никому,

а у него до всех живущих дело.

За право сметь и Божий дар иметь

и заклевала яростная стая.

Поэт уходит из загула в смерть,

стервятникам архивы оставляя.

1982 – 2002

 

ВАН ГОГ

Таланты гибнут в одиночку.

Уходят даже от друзей.

Лишь со случайной девкой ночью

бедой поделятся своей.

А та уставится бесстыже

и не поймёт, цедя абсент,

чего он хочет, этот рыжий

со странным именем Винсент.

Что потерял он в нашем Арле?

Одет как нищий и обут…

Не зря, наверно, ненормальным

его нормальные зовут.

Но, пропивая деньги брата,

Не в силах сам понять Ван Гог,

кто там, за стойкой ждёт расплаты:

Любовь, Искусство или Бог?

1974

 

ВИТИНО ОБЛАЧКО

                                                         Памяти художника

Он убегал от святого и плотского

к радуге, скрывшейся вдруг за леском.

Он вырывался из круга сиротского

линией, пятнышком, точным мазком.

Пьющий, конечно, но так и не спившийся,

быть не похожим на всех рисковал.

На коробке, прикуривши, на спичечном

лёгкое облачко он рисовал.

Всё он успел, а друзья не заметили.

Всё он сказал – мы остались глухи.

И проявились – во тьме ли, при свете ли –

«подвиги» наши и наши грехи.

В долгом пути, промокая под ливнями,

в шумном застолье – он был одинок.

«Как же проста и смела эта линия!» -

скажет на выставке дюжий знаток…

Глядя на желтоволосого отрока

в круге библейском и с кистью в руке,

чую – за сердце хватается оторопь

и отзывается болью в строке.

Мальчик рисует. И жизнь не кончается.

И неизбывен Божественный свет.

Лёгкое облачко в небе качается,

Будто от Вити Сынкова привет.

2003

 

ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

Памяти Владимира Лёушкина

Он сказал: «Я пока что живу», -

улыбнувшись всему через силу…

За оградой ромашек нарву

и букет положу на могилу.

Жил поэт, как цветок полевой,

да убийцы его растоптали

А в стихах он как прежде живой –

соткан весь из любви и печали.

1999

 

СЛУЧАЙ

«Я, наверно, не допрыгну

до раскидистой берёзы

из раскрытого окошка

на четвёртом этаже», –

он подумал и… допрыгнул,

обхвативши ствол руками,

но сорвался. С треском сучья –

слышал он – под ним ломались,

а потом, упав на землю,

он сознанье потерял.

Был прыжок, конечно, дерзким –

парень девушке красивой

так доказывал любовь.

Да, безумец он. Однако

тяжкий грех самоубийства

был тут, к счастью, ни при чём…

А душа его, как птица,

с болью выпорхнув из тела,

закружилась над упавшим,

но совсем невысоко.

Её, конечно, не хотелось

расставаться с сильным телом,

а ещё в душе гнездился

Божий дар, по повеленью

предназначенный ему…

Он очнулся от сирены,

от её ужасных звуков.

Значит, жив. Попав в больницу,

он увидел яркий свет.

Как душа к нему вернулась,

он не ведал, но вернулась

и любовь, которой ради

он и прыгал из окна.

Вот и весь нелепый случай.

Что ещё могу добавить?

Он стихи писал и раньше,

но поэтом стал теперь.

2013

 

ПО ДОРОГЕ К МОРЮ

Вот еду, не зная горя,

колёсному стуку вторя.

С одной стороны – горы,

с другой стороны – море.

Живое! Дельфины, чайки,

встречайте меня, встречайте!

Вот и душа, как птица,

за горизонт стремится.

Превозмогая небыль,

ищет она ответа.

Море сольётся с небом

чистым потоком света.

Зла и добра не помня

и позабыв о смерти,

парус души наполню

светлою круговертью.

Звёздами путь мой вышит.

В час роковой не струшу.

Море меня услышит

и успокоит душу.

2006

 

ДОРОГА НА ЗУРБАГАН

1.

Сорок лет мужику… И летит под колёса дорога.

Как змея, возле ног шевелилась она до поры.

Понадеюсь как встарь на звезду, на судьбу и на Бога,

и порадуюсь я, что способен ещё на порыв…

Где он, твой Зурбаган? Его крыши покажутся в полдень,

будто вольный фрегат вскинет к небу свои паруса.

Здесь могучее эхо. Погибших товарищей вспомни,

и придуманный город вернёт тебе их голоса.

Всё вернёт, что потеряно, что не сбылось и не спелось,

только сам ты уже не вернёшься назад никогда.

Два крыла у тебя за спиной. Это память и зрелость.

Пусть вольются в стихию и радость твоя, и беда.

Что тебя тяготило? Забудь о немыслимом вздоре!

Ты свободна, душа, ты, как чайка, над бездной паришь…

Я с откоса кричу:

- Я люблю тебя, Чёрное море!

И оно отвечает:

- Я слышу. Чего ты кричишь?

2.

                                                      Отпущу свою душу на волю…

                                                       Юрий Кузнецов

Будь одинок и свободен, как море,

душу на вольную волю пусти!

Пусть погуляет она на просторе –

с ветром отныне тебе по пути.

К чайкам крикливым и брызгам солёным

пусть привыкают сухие глаза.

Плещет волна голубым и зелёным,

но не обманет тебя бирюза.

Сердцу подскажет морская стихия –

нету покоя на гребне волны.

Брызги морские и слёзы людские,

как одинаково вы солоны!

Будут обиды навек позабыты.

Слушай прибой, наблюдай облака!

Ночью и днём о гранитные плиты

тысячелетняя бьётся тоска.

Нету, наверное, счастья без горя…

Всех непрощённых тобою прости –

и одиночеством, так же, как море

щедро за вольную волю плати.

3.

Мне нравятся грустные лица.

В них тайна щемящая есть,

которая в памяти длится,

как моря протяжная весть.

Они что-то знают такое

о мире, о море, о Вас…

Вам долго не будет покоя

от чутких встревоженных глаз.

Печаль зарождается эта

от долгого зова в крови,

как будто за морем край света –

лишь парус поставь и плыви!

Но некуда будет причалить,

и жизнь пропадёт вдалеке.

И чайки об этом кричали

на странном своём языке.

И нету причин веселиться…

У моря, в чужой стороне,

Я знаю, что грустные лица

ответят взаимностью мне.

4.

Странный мужик: ни к семье не прибился,

ни к ремеслу. Жил в зелёной тоске.

К Чёрному морю всю жизнь торопился –

ныне у моря сидит на песке.

День просидел. Уже ночь наступила.

Чёрному морю мужик говорит:

- Ты объясни, необъятная сила,

Что за огонь в моём сердце горит?

Чувствую зов, а откуда – не знаю.

Тень навожу на плетень.

Я ведь не верб ни аду, ни раю –

всё это муть, дребедень.

То, что я слышу – другая стихия –

выше добра и зла.

Счастливы все оттого, что глухие.

Что ж ты меня-то за душу взяла?

Мне уже сорок. Считают – «с приветом» -

близкие все и родня.

 Может, на свет я родился поэтом?

Нет ни строки за душой у меня…

Я монолог этот странный подслушал,

честно скажу, невзначай.

Море, прочисти солёные уши

и мужика выручай!

Море не жди! Не попросит он дважды.

Он, как и я, не такой.

Ты утоли его дикую жажду,

душу его успокой.

5.

ОРГАН В ПИЦУНДЕ

Орган и море… Море и орган,

перекликаясь, мир заполонили,

и тягу к небу, тягу к совершенству

почувствовала грешная душа.

Под сводом храма, где царил орган,

как ласточка, душа затрепетала.

Она была готова раствориться

в потоке удивительных созвучий.

Их музыкант прикосновеньем пальцев

исторг из немоты небытия.

Дай паузу скорее, музыкант!

Ведь знаешь ты, что близко находиться

вблизи огня священного нельзя….

И ласточка кругами опускалась,

чтоб снова после паузы недолгой

взлететь на звук, как бабочка на свет…

А море продолжало рокотать

шлифуя, перекатывая гальку

без устали, без пауз, день и ночь.

И над волной, сопротивляясь ветру,

застыла чайка символом сиротства,

как чья-то одинокая душа.

Трудяга-катер волны бороздил…

На грани, где сливалось море с небом

хотелось очутиться, слыша зов

того, что неподвластно человеку.

А море рокотало – неумолчный

орган планеты и седых небес…

Так, может, и душе пределов нет,

когда она то ласточкой, то чайкой,

неуязвима для добра и зла,

парит, музыке этой подчиняясь,

в стремлении к высокому чему-то

с природой и искусством заодно?

Я понял – не случайно это всё.

Так пусть живут и возвращают веру

душе, что так устала от безверья,

орган и море, море и орган…

6.

НОЧНОЕ КУПАНИЕ

Ливанский кедр, пицундская сосна

шумят всю ночь в стране благословенной…

Солёная библейская волна

у наших ног исходит белой пеной.

У наших ног медлительный Босфор

Вздыхает и ворочается чинно.

И всё живое помнит до сих пор

своё рожденье из морской пучины.

И, ощущая смутное родство

с медузой скользкой и звездой высокой,

мы тоже вспомним плоть и естество

ночного моря. В зыбкой и глубокой,

как детский сон, утробе вспыхнет свет.

И ты в лучах мерцающего света

плывёшь нагая, зная – смерти нет,

но и на тайну жизни нет ответа.

А мы с тобой пронизаны насквозь

бессмертьем. Между звёздами и морем

плывём вдвоём куда-то на авось.

Наш искуситель – свет. Мы с ним не спорим.

Быть может он (да, да, конечно, он!)

был изначально сутью человечьей.

Несёт нас море вдоль дороги Млечной

и возвращает в давний-давний сон.

7.

СТИХИЯ

Море бушевало, бушевало

и на третьи сутки улеглось.

Белой пеной выкипела злость,

ярости как будто не бывало.

Тишина, покой… А на песке

с джинном из пучин морских бутылка.

И чуть нервно бьётся вдалеке

горизонта тоненькая жилка.

8.

Я всей кожей люблю тебя.

Я на заре поутру

вместе с солнцем июльским.

чтоб видеть тебя,

просыпаюсь.

Две желанные ягоды

пальцами нежно беру –

о, как зрело они

между пальцев моих проступают!

Море берег ласкает.
Люблю!

Я сроднился с тобой.

Жизнь тягуча, как мёд,

и, как солнечный свет, неизбывна.

Не об этом ли нам

так доверчиво шепчет прибой?

Мы слились воедино.

И вечности нить беспрерывна.

1984 – 1992

 

ЗА БЕГУЩЕЙ ЗВЕЗДОЮ

                                                               Беглец, твой клад блеснул тебе

                                                               со звезды, стоящей в зените

                                                                                    Антуан де Сент-Экзюпери

Сквозь поредевший туман

звёзды над морем роятся.

Ты всё летишь, Антуан,

звёзды тебя не боятся.

Звёздной метелицы хвост

за Карадаг зацепился.

Словно звезда среди звёзд,

твой самолёт заблудился.

Спит Карадаг-чародей,

небо над морем безбрежно.

Ты на планету людей

смотришь печально и нежно.

А под горой Коктебель

спит в колыбели залива.

Лучик звезды в колыбель

Падает неторопливо.

Море подхватит его

вынесет на берег с шумом,

чтобы придать волшебство

всем поэтическим думам…

Выйду порою ночной

Чёрное море послушать –

Звёзды горят надо мной,

словно бессмертные души.

Волны сквозь редкий туман

катятся с вестью хорошей,

что не погиб Антуан,

встретились Грин и Волошин.

И не пригрезилось мне:

Лунной тропой золотою

Фрэзи бежит по волне

вслед за бегущей звездою.

1988

 

В БУХТЕ СЕРДОЛИКОВОЙ

Смерть придёт – не выпросишь отсрочки.

Что же душу я не берегу?

Собираю камешки и строчки

на морском безлюдном берегу.

Посули мне светлый миг удачи

в бухте сердоликовой, судьба!

Или я напрасно душу трачу?

Кто сказал мне, что она слаба?

«Береги…» - нашёптывают в уши.

Слушать скряг поэту не с руки.

Складывайте сами ваши души

в кованые медью сундуки!

Кто-то всё отдаст, а кто-то спрячет,

грязный пот смахнув рукой со лба.

Подари мне светлый миг удачи

в бухте сердоликовой, судьба!..

Чабрецом, шалфеем и полынью

веет ветер около виска.

На закате, лишь волна отхлынет,

подниму я с мокрого песка

камешек прохладный и таящий

свет нерукотворной красоты –

неподдельный, вещий, настоящий,

как душа, чьи помыслы чисты.

Налюбуюсь вдоволь сердоликом

и сожму до боли в кулаке.

Перед морем – грозным и великим –

размахнусь (не дрогнуть бы руке),

пальцы разожму – прощай, удача,

мне тебя уже не повторить…

Просто я не знаю, как иначе

море за стихи благодарить.

1988

 

МЕДУЗЫ

Когда подплывают к причалу

они, балерины морей,

их танец подводный печален

при свете ночных фонарей.

Пульсируют как-то понуро.

Смотрю я на них с высоты,

как будто они абажуры,

или неземные цветы.

Ведь вот – и глухи, и незрячи,

а как-то приплыли на свет.

И всё же не нам предназначен

их столь грациозный балет.

Медузою слыть неохота.

Но чую – с небесных орбит

вот так же невидимый кто-то

на нас неотрывно глядит.

1988

 

* * *

Просыпаться под пение птиц

и под рокот огромного моря,

наблюдать, как пушинка с ресниц

сорвалась, ощутив дуновенье…

И не надо ни счастья, ни горя –

есть гармония, есть вдохновенье,

лад, согласие, пение птиц,

мерный рокот огромного моря,

под диктовку которого я

опишу и пушинку с ресниц,

и отсутствие счастья и горя,

и щенячий восторг бытия.

Я не сам эти строки пишу –

их диктует огромное море.

И не надо ни счастья, ни горя –

я пишу, никуда не спешу,

чьей-то воле неведомой вторя,

доверяясь карандашу…

1990

 

ПРОЩАНИЕ С КОКТЕБЕЛЕМ

Вот разъедутся поэты –

не с кем время скоротать.

Только море до рассвета

будет мерно рокотать.

И зашастают во мраке

из кустов опять в кусты

коктебельские собаки,

коктебельские коты.

Да поможет им посёлок

эту зиму пережить!

Чётки летних дней весёлых

будет память ворошить,

словно гальку зыбь морская

ворошить-перебирать.

Жизнь прекрасная такая,

что не стоит умирать.

Мне совсем не одиноко

на пустынном берегу.

Зов стихии издалёка

в сердце с детства берегу.

Кровь пульсирует под кожей

и пульсирует прибой.

Я уеду утром тоже.

Я прощаюсь, Крым, с тобой.

Память в море не утонет,

буду я надеждой жить,

буду камешки в ладони

ворошить и ворожить,

что однажды (пусть не скоро)

вновь увижу этот край,

это море, эти горы,

эту бухту, этот рай.

Вон луна взошла, как маска.

Вдалеке горят костры.

И навечно профиль Макса

врезан в склон крутой горы.

1988

 

* * *

Глядя в морскую даль,

мне ничего не жаль.

Прошлого больше нет –

только небесный свет,

только морская гладь.

Значит, с тоскою сладь,

соль намотав на ус –

это свободы вкус…

2007

 

* * *

                                                              Да, скифы мы…

                                                                             Александр Блок

К чистому морю (такая история)

манит и манит меня Евпатория.

За Евпаторией степи ковыльные,

древние тропы – забытые, пыльные.

Там археологи (времечко летнее),

пыль разгребая, разбудят столетия.

Здравствуй, прародина, скифская вольница!

Ветром развей мне волнистые волосы.

Память уносит под солнце палящее –

конницу вижу, над степью летящую.

Крики гортанные, стрелы калёные,

потные кони, как море, солёные.

Землю охаживать – дело не царское.

Непререкаема воля татарская.

Эй, полонянка! Зря смотришь с опаскою.

Будь мне наградой! Не силой, а ласкою

я понесу тебя к морю жемчужному,

к небу высокому, звёздному, южному…

2008

 

ЗВЁЗДЫ НАД МОРЕМ

На побережье опять опустилась

тёплая южная ночь.

Звёзды над морем, скажите на милость,

как мне тоску превозмочь?

Будто вчера ещё, звёзды над морем,

был я таким молодым…

Что ж понапрасну мы с временем спорим?

Время уходит, как дым.

Время уходит, как дым над садами,

как над лугами туман.

Что сохраняют седые преданья –

истину или обман?

Что остаётся? Мы тоже уходим,

сами не зная – куда.

Память хранит о небесной свободе

только морская вода.

Звёзды над морем, о чём говорите

с этой водою живой?

Звёзды над морем, подольше горите

вы над моей головой!

На побережье опять опустилась

тёплая южная ночь.

Звёзды над морем, как Высшая Милость.

Думы тоскливые, прочь!

2006

 

АБХАЗИЮ Я ВИЖУ КАК ЭДЕМ

Облака, цепляясь за вершины,

над горами медленно плывут.

Каменные скалы-исполины

охраняют реки и долины.

В тех долинах ангелы живут

Там живут легенды и преданья,

в коих искупаются страданья,

в коих птицы райские поют.

Что такое слёзы и рыданья –

никому не ведомо в раю.

Нет здесь ни печали, ни веселья.

С гор вода стремится по ущелью,

омывая камни, в океан.

Но какой-то новой божьей целью

райский берег с неба осиян.

Змей, посланец Ада, как лиана,

скользкий свой прокладывает путь.

Нет греха. Природа первозданна,

и до сотворения Адама

остаётся времени чуть-чуть...

2006

 

АБХАЗСКАЯ КАПЕЛЛА

Печальные женщины в чёрном

держали горящие свечи,

а в белых рубашках мужчины

стояли за ними на сцене.

Высокие, чистые звуки

под купол пицундского храма

взлетали и вновь опускались,

и песня была, как молитва,

о всех на войне убиенных,

и люди внимали, но только

Спасителя взор голубиный,

пронзающий время, с иконы

мог видеть, как души погибших

под куполом древнего храма

взлетали и вновь опускались,

как будто небесные птицы,

родным голосам в унисон…

2006

 

МОРЕ

                                                  Николаю и Ирине Прасловым

То смеётся оно, то сердится.

То цветное оно, то серое.

Море Чёрное никогда

чёрным не было, господа!

То весёлое, то суровое,

белопенным предстанет вдруг,

но – живое. И вечно новое.

Море людям – и враг, и друг.

То волною многоэтажною

всё живое с земли снесёт,

то из тех, кто погиб бы заживо,

одного или двух спасёт.

То к ногам подберётся, крадучись,

с жарким солнышком заодно.

Приезжайте к нему и радуйтесь,

когда ласковое оно!..

Солнце греет. А море чудное,

то лазурное, то изумрудное,

мне, крестьянину от сохи,

помогает писать стихи.

2007

 

* * *

 Николаю Беляеву

Как пишутся стихи? Как соловей

в заветный час поёт среди ветвей?

Где он находит дивные созвучья?..

Я сам не знаю, как в душе моей

слова плетутся, а не сеть паучья.

На берегу ночном, у костерка

возникнет вдруг волшебная строка,

заставит сердце радостнее биться.

А Млечный Путь – небесная река –

над спящею землёю серебрится…

2005

 

* * *

                                                        Тех, что погибли, считаю храбрее,

                                                         может, осколки их были острее…

                                                                                                 Григорий Поженян

Я просыпаюсь не слишком рано

рядом с женой своей.

Вдруг вспоминаю Жорку, Руслана,

верных своих друзей.

Я просыпаюсь не слишком поздно,

долго смотрю в окно –

лучшие годы промчались. И звёзды

с неба хватать смешно.

Было! Они обжигали ладони.

Молодость. Ветер. Грин.

Мчались куда-то крылатые кони…

Вдруг я остался один.

Дать не успевши последнего боя,

пали мои друзья.
Кто-нибудь скажет: эпоха застоя.

Времени я не судья.

От пневмонии умер Георгий,

от белокровья Руслан.

Доктор, оставьте диагнозы в морге!

Я (да простит Поженян)

павших поэтов считаю храбрее,

видно, их перья были острее…

В отсутствие Жорки, а также Руслана,

веду под уздцы коня.

Он притомился. Но, как ни странно,

всё хорошо у меня.

Были бездомны, но не бескрылы
Жорка, Руслан и я.

Пусто без них. Безответны могилы.

Что ж, выручай, семья!..

Жаль, что не снятся цветные сны

рядышком с тёплым боком жены.

1986

 

МОЁ МЕСТО

                                                              Я была тогда с моим народом,

                                                              Там, где мой народ, к несчастью, был…

                                                                                                         Анна Ахматова

– Хочешь в депутаты?

– Непременно!

Непременно отвечаю:

– Нет!

Рядом с властью нынче бизнесмены

или шоумены. Я – поэт…

И когда под майским небосводом

грянет марш Победы в грудь мою,

я не с ними – я с моим народом

за оградой молча постою.

Место здесь моё. Не жду награды.

Пригожусь народу, может быть,

если вновь придётся баррикады

из оград чугунных возводить.

2010

 

* * *

Господа, зарубите себе на носу -

поэт никому ничего не должен!

- Я слово небесное миру несу!

Иной расклад невозможен.

И вы, господа, ничего не должны

поэту. Сердца ваши молью побиты.

Что? Вам голоса преисподней слышны?

Мы квиты.

2016

 

* * *

Под скрип гусиного пера

я написал стихи вчера.

Включил сегодня ноутбук,

а на экране – Пушкин вдруг.

Век девятнадцатый вполне

созвучен Пушкину и мне.

А в двадцать первом… жёсткий диск

«накрылся» под цыплячий писк.

2015

 

* * *

Жил да был один поэт.

Не из праведников, нет.

Куролесил, баб любил,

водку пил да морды бил.

А потом сквозь стыд и срам

приходил он в Божий храм…

Бог прощал ему грехи

за хорошие стихи.

2016

 

«ПРОРОК»

В снег ли, в дождь ли (парень с гонором)

я о близких забывал,

путешествуя по городу,

с кем попало выпивал.

То весёлый шёл, то сумрачный

мимо танцев и кино.

Путь от рюмочной до рюмочной

мне известен был давно.

Там коллегам-алкоголикам

отпуская все грехи,

я читал за каждым столиком

гениальные стихи.

Задушевным собеседникам

наливая по чуть-чуть,

за Рубцова и Есенина

предлагал «принять на грудь».

Объяснял им, что поэзия –

Божий дар и тяжкий крест.

Путь поэта – путь по лезвию,

но зато до горних мест.

И сосед с похмельной рожею

вдруг трезвел: «Читал же я

в Книге книг, что царство Божие –

цель земного бытия!»

2012

 

ИНДИЯ

                                              Андрею Убогому

Тёмно-синее небо,

а на небе звезда

одинокая. Мне бы

снова – на поезда!

К морю! Козыри – крести!

Отыграюсь, шутя!..

Я бы в Индию съездил,

там народ, как дитя.

Там, быть может, поэту

даст Господь благодать.

Но по белому свету

сколько можно плутать?

И не то, чтобы возраст…

Просто надо успеть

в срок – ни рано, ни поздно –

о заветном допеть.

Держат цепко и хватко,

дух пока не взлетел,

Волга, Кама и Вятка –

мой последний предел.

Заслоняю от сглаза

окна русской избы –

к ней с рожденья привязан

пуповиной судьбы.

В ней мальчишкой безусым

я мечтал – Боже мой! –

съездить к добрым индусам

и вернуться домой…

2012

 

СТИХИ ДЛЯ КСЕНИИ

 

                                              Мне нравится, что Вы больны не мной…

                                                                                           Марина Цветаева

Мне нравится, что ты со мной – на ты,

мне нравится, что я с тобой на равных.

Присядь и отдохни от суеты.

Поговорим о музах своенравных.

Мне нравятся амбиции твои

во благо дела. Не переусердствуй!

Когда в саду июльском соловьи

зовут к себе – беги, доверься сердцу!

Забудь запреты, смейся, согреши,

влюбись безумно и ни в чём не кайся!

Как страсти молодые хороши,

уж я-то помню – ты не сомневайся…

Мне сбросить бы каких-то сорок лет –

я б за тобою точно «приударил».

Поверь в себя, поверь, что ты – поэт,

что твой талант тебе не зря подарен.

Пусть ангел твой хранит тебя в пути,

удача не обходит стороною!..

Мне нравится (ах, Господи, прости!),

что рядом ты, что ты больна не мною.

2013

 

* * *

Стихи, ей-богу, удаются

и душу радуют мою…

Стихи всё реже издаются,

стихи совсем не продаются,

«поэтам деньги не даются».

Как соловей – за «так» пою.

Да! Божий дар всего дороже,

и я внимать ему готов.

Лишь об одном молю: «О, Боже,

избавь поэта от долгов!»

2012

 

АНКЕТА

                                                      Никогда я не был на Босфоре,

                                                      Ты меня не спрашивай о нём…

                                                                                          Сергей Есенин

 

                                                        Никому не делал я плохого

                                                        И не буду делать никогда.

                                                                                              Евгений Кувайцев

Предложили как-то мне анкету.

Там вопросы били наповал.

Но, как и положено поэту,

все ответы я зарифмовал…

С возрастом комфортом и уютом

дорожу всё больше, господа!

Никогда не прыгал с парашютом

и уже не прыгну никогда.

Правда, пару раз без парашюта

прыгал со второго этажа:

роковая выпала минута

после небольшого куража.

Если доведётся, прыгну снова.

Только доведётся ли? Года!

Ну, а если всё же? Вот вам слово –

ради дамы прыгну завсегда…

Впрочем, извините, я отвлёкся.

Не судим. В четвёртый раз женат.

Остроту такого парадокса

ощутить, признаюсь, сам не рад.

Никогда я не был за границей,

ты меня не спрашивай о ней, –

неблагонадежен. Вольной птицей

стал недавно, как и вы. О’кей!

Но и Крым сегодня – заграница.

Спорить с Украиной – канитель.

Стоит только «бабкам» появиться,

еду в Ялту. Или в Коктебель.

Вот лежу на пляже, грею пузо.

Грея пузо, правлю ремесло.

Стихотворец. Трижды член Союза –

всем, кто мне завидует, назло.

Ох, давно я в Коктебеле не был!

Радуюсь и морю, и теплу.

Вижу – самолёт ползёт по небу

тихо, словно муха по стеклу.

Вижу – проплывают теплоходы.

Размышляю с грустью и тоской:

вот и наглотались мы свободы,

как воды солёненькой, морской…

Я отвлёкся вновь, но, если трэба,

на вопрос отвечу без труда:

в партиях (ура!) ни разу не был

и уже не буду никогда.

Неохота становиться злее,

душу жечь неправедным огнём.

Никогда я не был в Мавзолее –

ты меня не спрашивай о Нём.

А в конце скажу не слишком длинно

и всерьёз (вопрос не ерунда) –

родину люблю, жену и сына,

думаю, что это навсегда.

2002

 

АРХИВ

 

                                                    Быть знаменитым некрасиво.

                                                                                Борис Пастернак

Ищи себя в черновиках

и в недописанных стихах,

и в недоговорённом.

Когда найдёшь, то вспомнишь сам,

как воспарял ты к небесам,

каким ты был влюблённым!

Каким ты был… Но всё не то.

И стих нелеп, как конь в пальто –

ты зря ломал походку,

пытаясь стать не хуже, чем

калиф на час, напрасно с кем

пил в ЦэДээЛе водку.

Над словом ты изведал власть,

а слава мимо пронеслась

без остановок возле.

С судьбою спорить – проку нет.

До тридцати ты был поэт.

Но разве не был после?..

А вот об этом не тебе

судить, ты ветреной судьбе

скажи: «Мадам, спасибо!»

А слава – что? А слава – дым.

Оставь-ка рейтинги другим –

быть модным некрасиво.

Ищи себя в черновиках

и в недописанных стихах –

да будет поиск сладок!

И продолжай пером водить,

а перед тем, как уходить,

всё приведи в порядок.

2008

 

* * *

Я простой и понятный,

не глухой, не слепой.

Я на деньги не жадный,

на любовь не скупой.

Эта самореклама

вам, небось, надоест,

но несу я упрямо

свой пожизненный крест.

Водку пил, но не спился,

повернулся к добру.

Я в Орловке родился

и в Орловке умру.

Невзначай замечаю,

оглянувшись вокруг:

может быть, не случаен

предначертанный круг…

Я не знаю об этом,

но у всех на виду

деревенским поэтом

по Отчизне иду.

2012

 

* * *

Скоро стану седовласым,

потерявшим удаль, стать…

Перед самым смертным часом

вдруг захочется опять

пареньком промчаться ладным

по тропинке в поле ржи…

Осчастливил Бог талантом –

с одиночеством дружи!

…всей душою, всею кровью,

птицей в небе – песню спеть…

Осчастливил Бог любовью –

будь готов и боль терпеть!

2010

 

* * *

                                                         Екатерине Алешковой, Лидии Перовской

Тяжкая всё-таки наша работа,

горе для бедной жены!

Поэты заводятся с полоборота -

нервы обнажены...

Амфитеатр аплодирует стоя.

И торжествует пророк.

Слово услышано. Древняя Троя

дремлет у ног.

Рядом жена, в чьих глазах осиянных -

свет и восторг.

Не пропадёт Одиссей в океанах.

Курс — на восток!

Бес или ангел диктует, но кто-то

должен расставить слова...

Всё-таки тяжкая эта работа -

мира крутить жернова...

2015

 

* * *

Упаду ли осенним листом…

Всё ж не зря я родился поэтом:

окажусь я на свете на том,

а стихи я оставлю на этом.

Интервью соберут у друзей,

и друзья обо мне нарасскажут.

Сын в Орловке откроет музей,

телефильм на экране покажут…

Не о славе пекусь. Слава – дым.

Мне хватало и чёрных отметин.

Я не мог умереть молодым –

перед Богом за сына в ответе.

По весне запоют соловьи

так, как в юности давней певали…

Я б хотел, чтобы вирши мои

так же людям сердца согревали.

2007

 

* * *

Немного нежности и ласки -

пусть не любви...

«Трави» лирические сказки,

поэт, «трави»!

Ответь взаимностью, подруга,

похулигань

в пределах замкнутого круга,

где инь и янь,

вознагради поэта страстью!

Недолог срок -

и переступит он в ненастье

земной порог.

Какие там сокрыты бездны?

Какой закон?

За согрешивших всех, известно,

ответил Он...

Здесь соловей поёт на ветке -

и мир притих.

Вот и поэт готов к ответу

за вас двоих.

За дар, за крест, за то, что в темя

целован был -

лишь перед Ним. А перед всеми?

Он всех забыл.

Что за порогом? Что за дверью?

И там страдать?

В законы ветхие не верю,

но в благодать...

Душа давно на всё готова.

Добавь огня!

А о любви — прошу — ни слова.

Целуй меня!

2016

 

ПОЭТУ

                                                                         И Слово было Бог…

                                                                                        От Иоанна

О чём ты говоришь, Господь с тобою?

Игра в слова – опасная игра,

когда она становится судьбою

на грани адской бездны и добра.

Бумага, карандаш, остывший кофе,

сквозняк в жилище, тесном и пустом…

А ты вслед за Учителем к Голгофе

идёшь, гонимый, с жертвенным крестом.

Неважно где – в Рязани иль в Казани –

настигнет срок, когда платить пора.

И Божий дар, и Божье наказанье –

игра в слова, опасная игра.

2017

 

ПОЭТ В ДЕРЕВНЕ

Вымучиваю заполночь стихи.

Застопорилось дело, рвутся строчки.

Уже видны в окошко лопухи.

Орут по всей деревне петухи.

И мне пора сворачивать листочки.

Поэту тоже надо отдохнуть.

Полынью пахнут бабушкины сенцы.

Но мне и тут, пожалуй, не уснуть,

пока в стихах не завершится путь

от сердца к сердцу.

Вот каторга! А рядом жизнь села,

Меня совсем как будто не касаясь,

разумное движенье обрела.

Не могут ждать крестьянские дела,

 пока в грехах я на бумаге каюсь.

Однако я с деревней заодно.

Строка как борозда. Сутулю плечи…

А майский день врывается в окно,

чтоб и моё заветное зерно

проклюнулось на ниве русской речи.

1984

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Карие очи

 

* * *
Прощай, холодная зима!
Весна - для подвигов причина.
Весной готов сойти с ума
любой порядочный мужчина -
за взмах ресниц, за поцелуй,
за нежный шёпот :
 "Не балуй..."

2016

 

НЕЖНОСТЬ

Случайно встретившись глазами,

двух слов друг другу не сказали,

смущённо взгляды отвели.

Поцеловать бы вашу руку,

ведь что-то тянет нас друг к другу –

вон как ромашки расцвели!

А между мной и между вами

необъяснимая словами

жар-птицей нежность промелькнёт.

Прекрасно всё, что ни случится!

Прощай, небесная жар-птица,

и здравствуй, чистых глаз полёт!

2011

 

РЕЦЕПТ

Там,

где ступила нога

любимой женщины,

посадите берёзу.

Там,

где упала тень

от любимой женщины,

постройте красивый дом.

И на грубо сколоченном ложе,

пахнущем

свежей сосновой стружкой,

сотворите с любимой сына.

Вот и всё.

Секрет семейного счастья прост.

Будьте мужчиной!

2007

 

* * *

Август лёгкой позолотой

чуть прошёлся по листве

и с особою охотой

по просёлочной траве.

Лето близится к закату.

Стынет в озере вода…

Молодым я был когда-то,

и подруга молода

робко гладила рукою

кудри русые мои.

В тихой роще за рекою

уж не пели соловьи…

Помнишь, звёздочки в затоне

серебрились в два кольца,

обжигая нам ладони,

обжигая нам сердца…

Скоро рыжие метели

вальс закружат «Листопад»…

И стрижами пролетели

наши годы наугад.

2011

 

ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ

… и как бубенчики — смешинки

звенели нежно — только тронь.

И тихо падали снежинки

в её раскрытую ладонь.

И я губами вдруг прижался

к её щеке. И был ответ...

А в тех снежинках отражался

высоких звёзд поющий свет.

2014

 

ОНА

Хоть с тумбочки убейся! Пьянею без вина.

- Алешков, не надейся! - сказала мне она.

У речки ночью лунной всё ближе, всё тесней

со всею страстью юной я прижимался к ней.

Под ивушкой плакучей (хоть радуйся, хоть плачь!)

был поцелуй тягучий, и вся она — калач!

А темень покрывала прибрежные дворы,

и речка остывала от зноя и жары.

И с рыбками плескались и звёзды, и луна.

А мы... А мы ласкались - всё ближе, но она...

Она (хоть плачь, хоть смейся!), прервавши поцелуй,

сказала: «Не надейся!», сказала: «Не балуй!»

- Позволь! Ну хоть немножко... И дрожь — рука в руке.

А лунная дорожка тянулась по реке...

За прошлым не угнаться. Всю жизнь гляжу вослед.

Мне было восемнадцать, а ей шестнадцать лет.

2016

 

* * *

Как безнадёжно выцвела трава,

и как натянуто звенят дожди тугие!

Тебе нужны красивые слова.

Прости! Их унесли с собой другие.

Ты просишь слов – единственных, как свет

висячей лампы над остывшим чаем.

Ты просишь слов, а у меня их нет.

И между нами долгое молчанье.

И всё короче пасмурные дни,

и, словно пёс, за дверью ветер воет,

и тополя прощаются с листвою,

и наши чувства осени сродни…

1968

 

* * *

Ещё не горят фонари,

ещё не опущены шторы,

и тлеющий отблеск зари

обрызгивает коридоры.

Шаги от угла до угла.

Прокурен весь дом. Исхожен.

Какая забота свела

столь разных, столь непохожих?

Ну что ж, за порог шагнуть?

Он лёг, как черта разлуки.

Но и за ним не вернуть

убитой мелодии звуки.

Ответа глаза не сулят.

Да я и не жду ответа.

И только внезапный взгляд

метнётся к полоске света.

И боль отзовётся внутри,

как эхо в пустых коридорах,

где тлеют осколки зари,

где скоро опустятся шторы.

1971

 

* * *

Ни вины, ни ревности, ни злости.

Я притих, устал, перегорел.

И в душе, как будто бы в норе,

темнота – непрошенная гостья.

Я любил. Теперь глаза пусты.

Боль моя не просится наружу.

Не смотри. Я не открою душу.

Знаю – ты боишься темноты.

1972

 

* * *

                                                                  О, если бы я только мог

                                                                  Хотя отчасти,

                                                                  Я написал бы восемь строк

                                                                  О свойствах страсти.

                                                                                    Борис Пастернак

 

                                                                  Страсть – это любовь,

                                                                  искажённая до уродства.

                                                                                             Андрей Рощектаев

Любовь и страсть… как не пропасть

в плену двойной напасти?

А без любви бывает страсть?

И что – любовь без страсти?

Где есть любовь, там нет греха.

Грех – порожденье страсти?

Хоть точку ставь в конце стиха…

Договорился, здрасьте!

Греховна похоть, а не страсть.

Но где меж них граница?

Она в сердцах – нельзя украсть,

нельзя купить – хранится.

Я, человек немолодой,

проверил не однажды:

дистиллированной водой

не утоляют жажды.

Любовь без страсти – это бред.

Обмолвился об этом

сам Пастернак, а он – поэт,

и верю я поэтам.

2007

 

КАРИЕ ОЧИ

Я постараюсь тебе не звонить.

Пусть оборвётся незримая нить

перекликающихся голосов.

Я постараюсь тебя позабыть.

Ты посоветуй, как душу закрыть

мне на засов.

В доме твоём воцаряются вновь

мир и спокойствие, но не любовь.

Разве ты можешь прожить без любви?

Карие очи, как прежде, зовут,

но и запреты, как прежде, живут

между людьми.

То, что мы знаем с тобою вдвоём,

в голосе слышу поющем твоём.

Это сильнее, чем ад или рай.

Это звучит затаённая страсть:

к небу подняться, на звёзды упасть…

Помню. Прощай!

2005

 

ЕЛАБУГА

Давай в Елабуге поселимся:

под кручей пойма вдалеке,

и утки крякают, и селезни

на Тойме, маленькой реке.

Она в большую здесь вливается

широким, вольным рукавом,

и все печали забываются –

лишь погляди за окоём.

Здесь неба синь с травой зелёною

и серебрящейся водой

слезу напрасную, солёную

сотрут улыбкой молодой…

Уговори себя, капризная,

сбежим от сплетен и невзгод!

По светлой Каме к старой пристани

причалит белый теплоход.

К Марине вслед за иностранцами

бочком протиснемся, даст Бог,

и сам глава администрации

не будет к нам чрезмерно строг.

Не оскверним себя обидами.

Здесь замедляет время бег.

У доброй Арии Хабибовны

мы снимем угол на ночлег.

Пройдёмся сумерками бурыми

с ней по купеческим дворам,

и тени Шишкина и Дуровой

калитку вдруг откроют нам

туда, где Божий мир вращается,

затеяв с вечностью игру,

где всё на свете возвращается

к истоку – к свету и добру…

Давай поселимся в Елабуге

(твоя рука в моей руке)

и будем радоваться радуге,

обнявшей город на реке.

2007

 

* * *

Между тьмой и светом – чую –

будет маяться душа.

Я любил жену чужую

и не каялся, греша.

Целовал блудницу эту

то с крестом, то без креста.

Как теперь пробиться к свету

через узкие врата?

Хватит! В бездну не полезу.

Ободрал уже бока.

Вдоль реки, потом по лесу

вьётся тропка, как строка.

Поздно, брат, беречь здоровье!

Виден финиш впереди.

Страсть, не ставшая любовью,

сгинь из сердца, пропади!

Так чего же я тоскую

и с крестом, и без креста?

Я любил жену чужую.

Были узкими врата…

2016

* * *

Я любил тебя другую.

Я по той другой тоскую –

невозвратной, дорогой.

А теперь, когда ты рядом,

молча спрашиваю взглядом –

а была ли ты другой?

                                          2012

 

* * *

Хошь – баш на баш,

злых слов кутерьму?

Придёшь и дашь,

а я не возьму.

Война? Война!

И слёзы, и кровь…

А всё она –

паскуда-любовь.

                                           2012

* * *

Бес в ребро! Это финиш, наверно.

Плотский грех даже стыд не берёт.

И поэт, что любимой отвергнут,

втихаря к проститутке идёт.

Вот такая житейская драма.

Только славу в поэте любя,

даже Блока Прекрасная дама

к падшим сёстрам гнала от себя.

Маяковский, униженный Лилей,

Наш Есенин, ушедший в запой…

Сколько пролито слёз на могиле!

А могли ведь спасти, Боже мой!...

На любовном, на чувственном фронте

лицедействуй – заплатишь судьбой…

Ночь. Фонарь. Из любой подворотни

кто-то в чёрном следит за тобой.

2016

 

* * *

Пустынны, как осень, мои вечера.

Но встреча с тобой взволновала вчера.

Красивое платье твой стан облегало.

Ты зря столько лет от меня убегала.

Мы в комнате двое. Текут по стеклу

осенние слёзы в вечернюю мглу.

Ты тихо сказала: «И мне одиноко».

Останься! Ведь звёздное небо высоко...

Такси тебя ждёт. Расставаться пора.

И снова пустынны у нас вечера.

Недаром так жалобно скрипнула дверь:

не жди обретений от прежних потерь!

2015

 

* * *

И с нами случится — навеки проститься,

любовь ты моя, перелётная птица...

А знаешь — и в тридцать, и в семьдесят лет

от страсти греховной спасения нет.

Мученье — не видеть. И возненавидеть.

Мученье — обидеться или обидеть.

Мученье — в разлуке. Мучение — рядом.

Мученье — ласкать тебя только лишь взглядом.

Спаси тебя, Боже, от этих мучений,

от всех безнадёжных моих сочинений!

Но песня, что ныне тобой не допета,

прольётся слезой над могилой поэта...

2015

 

* * *

Сказала ты: «Не окликай беду...»

К тебе — не бойся — пьяным не приду,

просить свиданий и звонить не буду,

в хмельном бреду не буду бить посуду.

Давным-давно расставлены все точки.

В твоей душе другой любви росточки

проклюнулись — напрасно отвлекаю...

Я не беду, я счастье окликаю.

2016

 

ТИПА ПЕСНЯ

Приказал себе — разлюбить тебя.

Долго мучился. Только без толку.

До чего же ты, баба вредная,

извела меня, испохабила.

Сам не свой хожу по земле родной,

неприкаянный, неухоженный.

Всё надеюсь, что за любым углом

ты — красивая да нарядная -

улыбнёшься вдруг и

 обнимемся...

Да стихи мои — все напрасные...

2016

 

* * *
Прощай! Целоваться не будем.
Спасибо за то, что зашла,
что праздник сиреневый в будни
на спелых губах принесла.
Закат пламенеет за Волгой.
И жизнь уходящую жаль,
и праздники длятся недолго,
в душе оставляя печаль.
А мы, неразумные люди,
бежим друг от друга - дела!
Прощай! Целоваться не будем.
Сирень за окном отцвела...

2014

 

* * *

Отгорел наш прощальный костёр.

Вот и угли покрылись золою.

Но созвездья Господь распростёр

над притихшей, уставшей землёю.

Нам с тобой в эту ночь не уснуть.

Неминуема наша разлука.

Не горит в небесах Млечный Путь –

значит, мы не забудем друг друга.

Ранним утром Господь не спеша

луч рассветный пошлёт к изголовью.

Разве может расстаться душа

с благодатью Его и любовью?

Улыбнёмся давай вопреки

неминуемой нашей разлуке.

Вечен свет этой звёздной реки.

Мы не можем забыть друг о друге.

2004

 

* * *

Я выжил, кажется. Теперь,

пожалуй, точно выжил.

Я за собой, не хлопнув, дверь

закрыл. И в полночь вышел.

Смети за мною по углам

обиды в горстку пыли.

Опустошённость – пополам.

Нажили – поделили.

И больше нечего делить.

Всё оказалось зряшным.

Мы не увидим свет вдали

от нежности вчерашней.

Позёмка крутит у крыльца.

Она сулит напасти.

От обручального кольца

белеет след на пальце.

1984

 

ЖЕНЩИНЕ

Не надо плакать. Научись смеяться

над тем, что предначертано судьбой.

Всем на земле придётся расставаться,

мы навсегда расстанемся с тобой.

Целуй меня, а скорбь мою не слушай,

высокий лоб морщиной не заботь!

На небесах встречаются ли души?

Об этих встречах ведает Господь.

Целуй же! Мне твои желанны губы.

Их дикий мёд я только пригубил.

Не мсти за то, что не был однолюбом,

что не тебя сильней других любил.

Рассудит Бог – лишь он меж нами третий.

А в небесах, где Млечный Путь блестит,

одну лишь душу я хотел бы встретить,

которая за всё меня простит.

2005

 

* * *

Не дорожи моей любовью,

не стой подолгу на ветру!

Скажи вослед: «Господь с тобою!»,

когда умру.

Умру. И Лета, словно Кама,

позволит вечность полюбить.

Жена покойная да мама

меня там встретят, может быть…

2016

* * *

Я не просил о верности. Не надо.

Свободна ты. Вот Бог, а вот порог.

Но будь всегда на расстояньи взгляда,

чтоб от беды тебя я уберёг.

Так говорил я женщине когда-то,

которую боялся потерять.

И потерял. Она не виновата.

Мне на земле её не отыскать.

Там, в небесах её мольба застыла.

Какую глупость я нагородил!

Она МЕНЯ о верности просила,

а я свой взгляд стыдливо отводил.

2005

 

* * *

Не осталось ни звука, ни света

от последнего слова любви.

Только пыль полетела по ветру.

Всё прощаю. Как хочешь – живи!

Разве мы в чём-нибудь виноваты?

Оглянусь среди белого дня,

чуя – рыщет по свету расплата,

настигая тебя и меня…

1984

 

* * *

Нам казалось, что звёзды во мгле

не для нас этой ночью горели.

Небеса равнодушно смотрели,

как мы жили с тобой на земле.

Не забуду прощальных минут

у исхлёстанной ветром берёзы.

Гляну в небо, а звёзды – текут,

как твои непросохшие слёзы.

1984

 

* * *

Вот и выросла наша берёза

и трепещет листвой на ветру.

Ты не плачь – со щеки твоей слёзы

я уже никогда не сотру.

Не исправить нелепицу эту –

хоть судьбу разрубай пополам!

Разметало по белому свету,

развело нас по разным углам.

Что, скажи, развело, разметало?

То ли грех мой, то ль гордость твоя?

Ты зачем от меня улетала,

словно птица, в чужие края?

И на Богом забытом вокзале

мы расстались уже навсегда…

Помнишь, как мы берёзку сажали,

сколько радости было тогда?

1984

 

* * *

                                                                          Осень жизни, как и осень года,

                                                                           Надо, не скорбя, благословить.

                                                                                                               Эльдар Рязанов

Осенним дымом пахнет воздух.

Прохладой дышат вечера…

Я посижу немного возле

неярких всполохов костра.

Ещё сентябрьская погода

тепла назло календарю.

Я осень жизни, осень года

за всё, за всё благодарю.

Осенний воздух пахнет дымом…

И пусть судьба не без прорех,

но я нередко был любимым,

и нынче жаловаться грех.

2005

 

ВОСПОМИНАНИЕ О КРЫМЕ

Солнечный шар, слепя

на горизонте рос.

Я целовал тебя

в зарослях диких роз.

Море несёт во сне

рокот любовных грёз.

Эрос откроет мне

заросли диких роз.

2008

 

* * *

В тот солнечный день мы до нитки

промокли под южным дождём.

Едва добежав до калитки,

оставшись со мною вдвоём,

ты сбросила мокрое платье –

и ангел меж нами воскрес.

Желанная! Наши объятья

сомкнутся по воле небес.

За ласку твою огневую

(в глазах огоньки не таи!)

склоняюсь и нежно целую

прохладные груди твои.

Все наши бугры и ложбинки

совпали, как небо с землёй.

А души, любви половинки,

вовеки не станут золой.

И пусть занесут на скрижали,

в округе звеня, соловьи,

как страстью меня обжигали

горячие груди твои…

2002

 

* * *

Я мало чего в этой жизни сберёг,

я много чего в этой жизни разрушил.

И та, с кем когда-то аукались души,

сегодня не пустит меня на порог.

Петляет дорога – до Судного дня,

и с робкой душою не мирится тело.

За то, что другая простить не сумела,

мой ангел-хранитель, простите меня!

Мой ангел-хранитель, поймите меня!

На Ваше спокойствие не посягаю,

а, если придётся, то я присягаю

спасти Вашу светлость от злого огня…

Как трепет любовный, нельзя объяснить

шум моря, гуденье горящих поленьев.

Оставив клубок у себя на коленях,

Вы мне протянули незримую нить.

И я, как ребёнок, поверил – она

когда-нибудь к Вашим коленям вернётся.

Мы вместе увидим, как море смеётся,

и я Вам достану ракушку со дна.

1985

 

* * *

Вдруг всплывут, как Атлантида,

эти терпкие слова:

Тарханкут, Керкинитида¹…

Солнцем выжжена трава.

«Что-то слышится родное», –

говорю я невпопад…

Степь, гудящая от зноя

ровным стрёкотом цикад,

степь, пропахшая, как ладан,

море – жемчуг, бирюза.

И заглядывать не надо

Вам в счастливые глаза.

Я бродил вдоль побережья,

словно древний человек.

«Пламень чувств всё реже, реже…»

Вы на голову как снег.

Даже море встрече радо –

солнце пляшет по волне.

Неужели это правда –

Вы приехали ко мне?

Сквозь столетия недаром

здесь оставили следы

греки, скифы и татары

у сверкающей воды.

Нам, конечно, хватит прыти –

Афродита, позови! –

со скалы отвесной прыгнуть

в бухту светлую любви.

Тарханкут жемчужной цепью

обозначит нашу крепь.

Ваши губы пахнут степью,

Вашей кожей пахнет степь.

----------------------------------------------------------------------

¹ Древние названия территорий западного Крыма.

2008

* * *

                                                           Среди миров, в мерцании светил…

                                                                                 Иннокентий Анненский

В мерцаньи небесных светил

она о заветном мечтала.

– Ты помнишь? – я ей говорил.

Но женщине памяти мало.

– Всё то, что судьбою сплелось,

ты вспомни, ты просто устала…

О том, что, увы, не сбылось,

ей море ночное шептало.

Наутро стихия смела,

как щепку, скамейку с причала,

а молния знаком была,

что женщине памяти мало.

2006

 

* * *
Майским гостинцем раскинулся день.
солнце светило.
Чистый источник над речкой Кирмень
ты не забыла?
Он по-весеннему радостно пел
струями всеми.
Падало в землю, как пахарь велел,
доброе семя.
В зелени трав голубели цветы -
сёстры и братья.
Нежным цветком открывалась и ты
нашим объятьям.
Ты не монахиня, я озорник,
парень не промах!
Пел о любви благодатный родник
в буйстве черёмух!

2015

 

* * *

И я нагуливал тоску

вдали от женщины любимой.

Тоску укладывал в строку,

тоска была неутолимой.

Прощайте, посох и сума!

Домой вернуться есть причина.

Я без жены схожу с ума

и как поэт, и как мужчина.

2009

 

* * *

Люблю смотреть на тихую реку,

на облака, плывущие над нею.

Уже давно нагуливать тоску

по женщине далёкой я не смею.

А светлую печаль, река, развей!

Иная жизнь – и женщина иная.

Возврата нет. Я о любви твоей,

как о воде протёкшей вспоминаю…

2008

 

СТИХИ ДЛЯ КАТИ

1.                                                

Курносенькие выглядят моложе.

Катрин Денёв? Нет, ты, моя жена!

Улыбкой или пальцами по коже

погладишь – и не надо мне вина.

И пусть друзья «Звездою Голливуда»

тебя назвали. Только мне милей,

что ты, моя родная, не оттуда,

ты – дочь лесов и пасмурных полей.

Твоею красотой, твоею лаской

заговорён от демонов поэт.

Я поклонюсь деревне ярославской,

в которой появилась ты на свет.

Не утону я в омуте коварства.

За мною – дом, и нежность, и семья.

Взойди на трон и над любовью царствуй,

императрица русская моя!

2.              

Не хочу я, жена, на пенсию,

хоть убей меня, не хочу!

Фраернуться по жизни с песнею

мне пока ещё по плечу.

Листья падают – дело к осени.

Ты грустить, жена, погоди!

Я не верю, что наши озими

проливные зальют дожди.

В дни дождливые, в дни тоскливые

ты особенно мне нужна.

Мы в обнимку с тобой – счастливые.

Ты согласна со мной, жена?

Встанет солнце над лугом скошенным –

Тучи скроются за холмом.

Посмотри-ка, моя хорошая,

сколько золота за окном

3.

Когда заката луч, как Божья милость,

коснётся изголовья, догорая,

приди в мои объятья, дорогая!

Душа истосковалась, плоть изнылась.

В любом краю: на море и на суше

я без тебя лечу во сне на камне.

И не виновен я, что ты нужна мне,

как свет небесный и как хлеб насущный.

4.

На пляже морском загорая,

к тебе прикасаюсь рукой.

– Спасибо, моя дорогая!

– Пожалуйста, мой дорогой!

Глумится ли враг над судьбою,

иль прошлого памятен груз –

мы венчаны в церкви с тобою,

и наш неразрывен союз.

Меня отпускает кручина,

я светлые песни пою.

Спасибо за нашего сына,

спасибо за нашу семью.

За то, что заздравная чаша

народ собирает честной.

За то, что до смертного часа

пребудешь ты рядом со мной.

И я прошепчу, догорая,

прощально коснувшись рукой:

– Спасибо за жизнь, дорогая!

– Спасибо тебе, дорогой!

5.

В столичном мире суетливом

не сможет долго жить поэт.

Москвич в метро воняет пивом,

а я не пью уже сто лет.

Полдня катаюсь в подземелье,

где люди – грешники в аду.

А наверху царит веселье,

в котором точно пропаду.

А Катя ждёт у самовара.

Хочу домой, живой едва!

Как центр всемирного базара,

ты мне не нравишься, Москва…

6.

 Храни стихи мои, храни!

Они не устареют.

Меня не будет, но они,

они тебя согреют.

Храни! Я верю в Божий дар,

не думая о славе.

Грешно – хоть молод ты, хоть стар –

потворствовать забаве.

Пусть боль утрат, объятий мёд

строкою отзовутся

и через годы в свой черёд

к тебе одной вернутся.

Ушли за кромку бытия

достоинства с грехами.

Тебе любовь и нежность я

передаю стихами.

1996 - 2013

ДВЕ МАТЕРИ

На Украине горлицы поют.

Привет тебе, степная Украина!

Ты отдала мне в жёны дочь свою.

А дочь твоя мне подарила сына.

Я был счастливым целых десять лет.

Немыслимо для русского поэта!

На десять лет упали десять бед.

Ушла от нас с Серёжей наша Света…

Две женщины живут в моей судьбе,

которым благодарен я за сына.

Светлана, вечна память о тебе!

Будь счастлива со мной, Екатерина!

Светлана Богу душу отдала,

когда в больнице рок поставил точку.

Трещал мороз, потом метель мела.

Год с небольшим исполнился сыночку.

Из дней январских, как из чёрных ям,

как вырваться, как пережить утрату?

Я благодарен всем своим друзьям,

я благодарен и сестре, и брату.

Тебе спасибо, близкая родня:

племянница Наташа, няня Рая.

И утешали женщины меня,

роль мачехи напрасно примеряя.

Но лишь одна не мачехой вошла,

а сыну моему родною стала.

Сережу мама света родила.

Сережу мама Катя воспитала.

Одна на небеса взошла звездой,

другая с нами на земле осталась.

И мы достойно справились с бедой,

и боль мы пережили, и усталость…

На Украине горлицы поют.

Плывёт планета в звёздном океане.

И горлицы привет передают

от нас троих негаснущей Светлане.

2009

* * *

                                                                Я тоскую по смерти…

Герман Гессе

Я тоскую по смерти, за гранью которой

обрету настоящую жизнь, наконец.

Там мои двойники не гоняются сворой

за любовью моей. И небесный венец

обещает мне встречу с единственной – тою,

что ушла от меня из юдоли земной,

даже если я милости этой не стою,

даже если скрестятся мечи надо мной…

Там я сброшу личины и вырвусь из плена

всех постылых ужимок, чьё имя порок.

И душа воссияет и станет нетленна,

за черту заступая, за светлый порог.

Там друзья меня ждут. Наши судьбы, как реки,

воедино сольются теченьем тугим.

Кто сказал, что я с ними простился навеки,

когда их хоронил одного за другим!

Я верну все утраты. Любви не убудет,

а прибавится – верю! – под сенью Творца.

С этой верою, Господи, легче мне будет

все страданья земные пройти до конца.

Но едва эта вера мне сердце наполнит,

я спрошу у звезды, что мерцает во мгле, –

неужели душа никогда и не вспомнит

тех, кого я оставлю на этой земле?

Неужели и те, кто ушёл в поднебесье,

забывают о нас, и душа их легка?

Или там, как и здесь, – чаще грустные песни?

Или там, как и здесь, – по утратам тоска?

2005

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДВЕ КРАСНЫЕ РОЗЫ НА БЕЛОМ СНЕГУ

                           венок Светлане

1.

В сентябрьские огороды

                                           прогулки через плотину

я вспоминаю часто,

                                 и будто со стороны:

- Пора бы скопить деньжонок.

                                                   Пора бы купить машину.

Тебе ведь уже за сорок, -

                                           послышится голос жены.

А Кама – вся – серебрится

                                             и взбрыкивает чехонью.

- Как? Взбрыкивает чехонью?

                                                   Пограмотней нет строки?

И мы засмеёмся вместе.

                                         И я прикоснусь ладонью

к её животу большому,

                                      почувствую в нём толчки.

Мы счастливы, словно дети.

                                                И ждём мы, конечно, сына,

кровиночку дорогую,

                                     единую нашу плоть.

И будет у нас ребёнок.

                                     И будет у нас машина.

Жены у меня не будет.

                                     Жену заберёт Господь.

Душа её отлетела

                              в неведомую долину.

Я верить хочу в бессмертье!

                                                И я проклинаю смерть!

В сентябрьские огороды

                                          прогулки через плотину

ты помнишь ли, дорогая?

                                           Хотя бы во сне ответь.

2.

Теперь я знаю, как болит душа…

Нависли низко тучи над полями.

В костре потухшем  угли вороша,

вновь обжигаюсь этими углями.

Погасло солнце, Тлеют угольки.

И я сметаю в бездну их рукою.

Тебя не возвратить. И не избыть тоски.

Как жизнь дожить с надсадой и тоскою?

3.

Всё не то и не так, и не эдак

без тебя, половинка моя!

Лишь два слова сказать напоследок

ты успела, глазами моля:

- Поцелуй,- прошептала,- Серёжу.

Руку сжала, ушла в забытьё,

передав мне предсмертною дрожью,

что Серёжка – спасенье моё… 

Ночью встану, сыночка накрою,

поцелуй ему твой передам.

- Солнце скрылось за дальней горою.

- Мама тоже, наверное. там…

Мы отправимся утром в дорогу

и при свете вечерней звезды

мы за маму помолимся Богу,

отыскав дорогие следы…

Срит Серёжка. Души в нём не чаю,

За грехи расплатившись судьбой.

Головой за него отвечаю

перед Богом и перед тобой.

4.

Две красные розы на белом снегу.

Над розами крест деревянный.

И я уже слёз удержать не могу

в день памятный, в день окаянный.

Будь проклят навеки холодный и злой

январь девяносто четвёртого,

обливший бедой, как горячей смолой.

хоть в простыню снега завёртывай

и сердце, и душу. Не будь на руках

ребёнка, тобою рождённого,

я б лучше сгорел, превратился бы в прах

под небом Отечества сонного…

5.

Птичка поёт за оградой кладбищенской.

Нет у пичужки на счастье «табу».

Бросить бы всё да с котомкою нищенской

дальше судьбу волочить на горбу.

Я никого уж ничем не обрадую,

враз очумевший, угрюмый, пустой,

если лежит вот за этой оградою

счастье моё под могильной плитой.

Пусть позабудут меня, недопевшего,

все, кому горя понять не дано.

И от Отечества осточертевшего

я б схоронился на самое дно.

Душу сравнивший с котомкою нищенской,

я за одно благодарен судьбе:

птичка поёт за оградой кладбищенской.

Здравствуй, наивность! Спасибо тебе.

6.

Когда мы встретились, тропинки

в одну дороженьку сплелись.

и все бугры, и все ложбинки

совпали, милая, слились.

О, как сроднился я с тобою,

и как сроднилась ты со мной!                                  

Нас называли – брат с сестрою.

Мы были мужем и женой.

Нельзя вернуть былое счастье.

Ты не ответишь мне: «Приду…»

Мне до тебя не достучаться

через могильную плиту.

7.

Тёплого ветра лёгкие волны

Ласкают холмы, по которым бродили.

Моя печаль по тебе безмолвна,

словно поверхность моря при штиле.

Моя печаль по тебе безмерна,

Как Млечный Путь, что над морем светит.

Туда и ты вознеслась, бессмертна,

туда унёс тебя звёздный ветер.

Твоя душа из созвездья Овна

теперь мерцает ночной звездою.

Она вот также мерцала ровно,

когда раздавлен я был бедою.

Две вспышки света я видел ночью,

когда закончился день девятый,

над колыбелью, где спал сыночек

с ещё непонятой им утратой…

Тёплого ветра лёгкие волны

ко мне из прошлого прилетели.

Моя печаль по тебе безмолвна.

Ищу следы твои в Коктебеле.

Мы были счастливы здесь когда-то.

Сыночек спал у тебя под сердцем –

подарок, посланный нам судьбою,

в любви взаимной единоверцам.

Я возвращаюсь сюда,чтоб снова

услышать эхо былого счастья.

К тебе одной обращаю слово,

прошу ответа, а не участья.

Пусть мир подлунный не стал добрее –

дорога в Крым для меня желанна.

Под южным небом видна острее

звезда Светлана.

8.

                                  Цветок засохший, безуханный…

                                                     Александр Пушкин

                                                        

Десять лет растянулись на тысячу.

На земле утешения нет.

Я свечою поминальною высвечу

солнцеликий портрет.

- Помнишь, книжку читали хорошую?                      

Я нашёл через тысячу лет

Меж страниц незабудку засохшую –

дней счастливых привет.

Как мне жить без тебя?

                                       - Ты о чём?

Обернись! Сын за правым плечом!

9.

Я не ищу давно твои следы,

в похожие не вглядываюсь лица.

Мы путь прошли от счастья до беды.

Прости, прощай! И перестань мне сниться!

Но дольше жизни длится наш роман.

Из мглы веков, из хмари заоконной,

как будто сквозь чистилища туман

твой лик проступит ангельский, иконный.

Рванусь к тебе. «Огня, – кричу, – огня!»

Я на пороге. Мир земной – чужбина…

О, не молись, прошу я, за меня,

за нашего молись с тобою сына!

10.

Проснись… Сквозь окошко лучом оробелым

груди обнажённой коснулся рассвет…

Была ты моею душою и телом,

и я был твоим. И различия нет

меж нами. Две страсти, как реки сливались

в единое море взаимной любви.

Не выразить всеми земными словами

небесный восторг, что гуляет в крови.

Его только музыка выразить может.

Мы оба с тобою не знали греха,

как роща, как озеро. Гладкая кожа

была после бури смиренна, тиха.

Весенние грозы… Ты пашня, я пахарь.

И сроки наступят. И вырастет сын…

Душа твоя – нежная певчая птаха –

покажется в просини между рябин.

Сентябрь на исходе. Но солнечен полдень.

Мы в небо высокое с сыном глядим.

Я каждою клеточкой (слышишь ли?) помню:

была ты моею. И я был твоим.

11.

Как остро тебя не хватает! Особенно летом.

В каких ты мирах обитаешь? И мне бы туда…

Роман не дописан, остался романс недопетым,

и ты в моё лето уже не придёшь никогда.

А озеро, где мы купались (наверное, помнишь?),

тоскует по бёдрам атласным не меньше, чем я.
По травам пройдя луговым на елабужской пойме,

ты в воду вступала под раннюю трель соловья.

И солнце ласкало (а я ревновал тебя к солнцу)

высокую грудь, завитушки над лоном твоим.

И память, и нежность от наших счастливых бессонниц

храню, пока жив я. И образ твой мною храним.

Пусть Кама и Вятка, и прочие быстрые реки

тебя догоняют, минуя в тумане холмы!

Ведь ты, уходя, молодой остаёшься навеки,

а я, постаревший, всё жду, когда встретимся мы…

2014

12.

Возвращайся! В пшеничном поле

ложе брачное расстелю,

как хотела ты! Здесь, на воле

крикнем небу:

- Люблю!

- Люблю!

Примерещилось… А проснёшься:

жизнь уходит – в песок вода.

Ты ко мне уже не вернёшься

никогда.

Убывает моя дорога,

хоть и сам-то я не спешу…

ТАМ о встрече с тобой у Бога,

на колени встав, попрошу.

1994 - 2017

 

* * *

Осенний путь к порогу твоему

размыт косыми, длинными дождями.

И прошлое осталось за плечами,

не уместясь в дорожную суму.

Что за напасть: вздыхая о тепле,

месить суглинок в поле под ветрами

и наблюдать, как плотно за буграми

дождь пришивает сумерки к земле.

Я оказался в этой кутерьме

не по своей (по чьей – не знаю) воле,

как лужами мерцающее поле

с исхлёстанной берёзой на холме.

Всё гуще мглы пугающий покров,

всё резче дождь. Я с содроганьем внемлю:

как будто дьявол щёлкает о землю,

кнутами молний сумрак распоров…

Когда-нибудь наступит горький час,

и – напиши хоть сто стихотворений –

не искупить ценой любых прозрений

одной слезы из самых чистых глаз!

В сыром стогу заройся и усни!

Но я бреду, не ведая покоя,

пока вдали, за тёмною рекою

в твоём окне качаются огни…

1986

 

НА ТОЙ СТОРОНЕ

Песня раскулаченного

На моей стороне

только ветер да снег.

На моей стороне

главный – зверь-человек.

На моей стороне

за колючкою в ряд

часовые стоят,

часовые стоят.

А на той стороне

хуторами живут,

а на той стороне

сало с хлебом жуют,

а на той стороне,

где желтеют цветы,

моя милая, ты,

моя милая, ты…

Я сбежал бы к тебе

со своей стороны –

мне ведь очи твои

больше воли нужны.

Но овчарки за мной

побегут по стерне.

И весь хутор тогда –

на моей стороне…

Пусть на той стороне

хуторами живут,

пусть на той стороне

сало с хлебом жуют.

Оставайся, родная,

на той стороне,

я останусь на этой.

Не плачь обо мне…

2003

 

* * *

Пора отвыкать потихоньку

от жизни. Пора привыкать

к тому, что ни Клавку, ни Тоньку

не надобно в грех вовлекать.

Смиряя бунтующий Эрос,

ты взор устремляешь к меже,

за коей в бессмертие вера

нужнее смиренной душе.

Обличье судьба поменяет,

оставив землицу в горсти.

Не рано ль душа вспоминает

забытые к звёздам пути?

Легко ли прощать и прощаться?

Равнина, как саван, бела…

Легко ли душе возвращаться,

откуда однажды пришла?

2008

 

* * *

Кто сказал, что любовь в опале?

Кто сказал, что мы духом пали?

Мы очнёмся и горы сдвинем.

Мы глаза от земли поднимем.                                                               

Град небесный узреют очи.

Благодатны в России ночи.

Каркать вороны не посмеют.

Наши жёны рожать умеют.

Моя внучка – Анастасия.

И рифмуется с ней Россия.

2010

 

Дальние луга

Маленькие поэмы

МАТРЁША

(К сожалению, быль)

- Крутись, бабуля, жизнь научит,

и понапрасну слёз не лей...

Матрёша пенсию получит -

аж целых семьдесят рублей.

Ну что ж, спасибо Горбачёву -

давно ли было сорок пять...

Матрёша вспомнит вдруг корову

и пригорюнится опять.

Знать, оттого старухе горько

(и огонёк в глазах потух),

что не мычит в подъезде Зорька,

не кукарекает петух.

Что надо - купит в гастрономе.

Живёт как все - не без прорех -

в многоэтажном блочном доме.

Ей-богу, жаловаться грех.

В деревне разве легче было:

дрова, скотина, огород?

Под снос деревня угодила,

смахнул её автозавод...

Сын забегает. Правда, редко.

Мужик он справный. Только пьёт.

И в домработницы соседка

уже давно её зовёт.

Матрёша склонна согласиться -

прибавка к пенсии нужна.

Но та соседка прям царица -

надменна больно да важна.

Она работает в горкоме

и ездит в синих «Жигулях»,

и в близлежащем гастрономе

не ждёт крупу в очередях.

Ей колбасу привозят нá дом -

заслуги, что ни говори!

Качнёт величественным задом -

с ума сойдут секретари.

Живёт сиятельная дама

одна в двухкомнатном раю

без детских слёз, без криков «мама»,

и чтит лишь партию свою.

А ей бы замуж выйти, дуре,

ведь нет ещё и сорока.

При столь значительной фигуре

найти непросто мужика.

А ведь и знатна, и богата.

Не зря в подъезде ходит слух,

что из одной её зарплаты

семь пенсий вышло б для старух.

Вздохнёт, приехав из горкома:

«Чего б домашнего поесть.

Увы, нет времени для дома…»

Вот у Матрёши время есть.

Что ж, Бог - судья, как говорится.

Раз жить умеет, пусть живёт.

Она в их городе царица.

Матрёша кто? Простой народ.

Матрёша льгот не заслужила.

В войну как будто не она

свои вытягивала жилы -

лишь только б кончилась война.

Лишь только б муж живым вернулся.

Как в воду канул - ни строки...

Ревёшь - а в зыбке сын проснулся.

Не пропадайте, мужики!

На фронт Егора проводила,

а через месяц родила.

Через неделю молотила -

младенца бабке отдала.

Суровый лозунг «Всё для фронта!» -

ни капли - значил - для себя.

Паши, как трактор без ремонта,

здоровье смолоду губя.

Ломила, отдыху не зная,

на ферме, в поле, на току.

Такой надсады, мать родная,

не вынесть даже мужику!

Война звучала бабьим плачем

в безлюдьи сёл и деревень.

Так и остался неоплачен

её колхозный трудодень.

Жила, не солоно хлебавши -

не оторвать у власти куш,

поскольку без вести пропавшим,

а не погибшим признан муж.

Пропал - и всё тут... Кто ответит:

вдова Матрёша иль жена?

На том или на этом свете

с Егором встретится она?

Тянись к работе, как к лекарству.

Картошку вырыв, не забудь

сдать половину государству,

помочь Отечеству чуть-чуть,

чтобы опять могучей стала

страна родная. Видит Бог -

стране Матрёша помогала.

Матрёше кто-нибудь помог?

Её налогами душили:

налог за дом, за огород,

налог за скот домашний... Или

за то, что ты - домашний скот?

А говоря короче - быдло.

Колхозник? Значит, туп и сер.

Все это было, было, было

ни где-нибудь - в СССР.

Сегодня вспомнит кто едва ли:

чтоб не сбежала из села,

крестьянке паспорт не давали.

Рабочей лошадью была

в родном Отечестве Матрёша.

И век к Матрёше был жесток.

Одна отрада: рос хорошим

её кровинушка - сынок.

Лицом и статью весь в Егора.

Улыбчив, ловок, белокур.

Её надёжа и опора.

К коням привязан чересчур.

В лугах закамских каждым летом

он пас колхозных жеребят.

Начнёт рассказывать об этом -

глазёнки радостью горят.

И уж совсем не рвался в город

парнишка с конного двора.

Держись в седле, Иван Егорыч,

видать, пришла твоя пора!

Ты знаешь толк в кормах и сбруе

и правишь тройкою легко.

И на районном Сабантуе

быстрее ветра твой Гнедко.

Ты сросся с ним. В твоей ладони

надёжно повод сжат, Иван...

Тебе и нынче снятся кони

и детство... если ты не пьян.

Впервые с горя ты напился.

Матрёша помнит: весь в пыли

ей прямо под ноги свалился:

«Гнедка на бойню увезли...»

Как облака, летели годы

над нивой щедрой и скупой.

И, коль крестьянской ты породы, -

живи, работай, плачь иль пой!

Мужик толковый и бедовый,

с замесом батькиным в крови,

Иван построил дом сосновый,

сказал Матрёше: «Мать, живи!»

Сноха в хоромах хлопотала.

Мычала Зорька на дворе.

Ивану радости хватало.

Но... снились кони на заре.

Враньём захлебывалась пресса.

Иван молчал, считал ворон,

мрачнел всё больше от «прогресса»,

что наползал со всех сторон.

Тянуло гарью с обречённых,

опестициденных полей,

Иван, тоской налившись чёрной,

к соседу шёл: «Сосед, налей!»

А над деревней всю-то ночку

гудели нервно провода...

Автозавод поставил точку

в судьбе деревни навсегда.

И рухнул дом... Как пусто в мире!

Куда не глянь - везде изъян...

«Живу в квартире при сортире», -

шутил невесело Иван,

кривясь от тяжести похмельной,

стыдясь ненужности своей...

Мать доживает век отдельно.

Получит семьдесят рублей,

накормит внука - вот и рада:

«Давно ли было сорок пять?

А мне, старухе, много ль надо?

Егорку б на ноги поднять.

Ну да, в честь деда так назвали.

Вон и портрет. Уж так похож

лицом и статью, но едва ли -

душой. И это - острый нож».

Вчера Матрёше внук с укором

сказал, ломая каравай:

«Не называй меня Егором,

а лучше Жоржем называй.

Егор - звучит несовременно...»

И не обида, а испуг

застыл в глазах её мгновенно:

не пуст ли ты душою, внук?

И на отца родного брови

вчера нахмурил, как злодей,

прервав его на полуслове:

«Отец, кончай про лошадей!..»

Опять у бабки внук ночует.

Живёт - сам чёрт ему не брат.

И никакой вины не чует -

никто ни в чём не виноват.

Легко ль в семнадцать лет смириться

с патриархальною тоской,

когда удача, как жар-птица,

мелькает в дымке городской?

А бабка - тут другое дело -

копейку внуку сберегла.

- Бабуля, жить не надоело?

- Еще бы, внучек, пожила...

1985

 

КОЛОКОЛ

Колотили колокол кувалдами

дюжие хмельные мужики -

откликалось эхо за увалами

и в бору сосновом, у реки.

Что ж вы, мужики, жуки навозные?

Хоть бы кто-то крикнул вам - не сметь!

Гневно клокотала в зимнем воздухе

звонкая разливистая медь.

И крестились бабы со старухами:

- Господи, спаси и сохрани!

Знать, ума лишились эти ухари,

что творят - не ведают они.

За разбой им водочка обещана:

дух неуязвим, но смертна плоть...

Колокол не дал и малой трещины.

Мастером отлит - не расколоть.

Но за ту же водку в ночь морозную

мужики кобылу запрягли,

закатили колокол на розвальни

и к реке от церкви увезли.

Матерясь, под лёд поклажу сбросили -

то ли в прорубь, то ли в полынью.

Церковь на холме обезголосела,

затаив печаль и скорбь свою.

И, зелёным змием вновь подкуплены,

нехристи с небесной высоты

свергли с колокольни, свергли с купола

наземь православные кресты.

Радуйтесь, охальники да выкресты!

Ванька, злыдень, шею не сверни...

Веру из души крестьянской выскрести

разом вознамерились они.

Ради лжи о мнимом изобилии

и в России распят был Иисус,

но не заменил священной Библии

наспех сочинённый «Краткий курс».

Все мы нынче - нищие на паперти.

Но взгляни, страна, сквозь стыд и срам:

не твои ль артельщики-напарники

к небу поднимают Божий храм.

Из травы забвенья, ненаглядная,

вырастает, краше, чем была,

как невеста, белая, нарядная,

церковь на холме среди села.

Память, слава Богу не потеряна!

Пусть плывут над храмом облака.

Все, что было пращурам доверено,

отзовётся в нас через века.

Бликами сверкают серебристыми

вновь на вешнем солнышке кресты.

Пусть укажут путь-дорогу к истине -

мы дошли до гибельной версты...

Реактивным громом высь расколота:

мощи, но не духа торжество.

А на колокольне медный колокол

ждёт, красавец, часа своего.

Тыщу раз старухами помянутый,

он на дне речном (живуч металл!),

илом или тиною затянутый,

дольше, чем полвека пролежал.

Ах, река, река - тоска бурлацкая...

Паводок прошёл, и - вот дела! -

колокол нашла артель рыбацкая,

на песчаной отмели нашла.

Укрепляйся, вера возрождённая, -

пусть узнает всякий, кто крещён,

как на место, Богом отведённое,

колокол был чудом возвращён!

Он запел на Пасху с переливами

к радости и сел, и городов -

всех старушек сделал враз счастливыми,

высветлил глаза солдатских вдов.

Колокольный звон! В деньки погожие

льётся благодатью он с небес.

Говорят - «Христос воскрес!» - прохожие.

Отвечай: «Воистину воскрес!»

1986

 

ОТЕЦ

Я знаю – никакой моей вины

в том, что другие не пришли с войны…

Александр Твардовский

Меня могло на свете и не быть -

хотели до рождения убить.

Летела пуля в голову отца.

Случайный взмах! И капелька свинца

попала в руку, в локтевой сустав,

навеки быть смертельной перестав.

Был госпиталь. Блокадный Ленинград…

Я не хочу об этом невпопад!

Я ничего не знаю о войне!

Но дух отца тревожит память мне.

Отец вернулся к матери моей,

его там ждали двое сыновей,

и дочке (старшей) было девять лет,

а нас с Верунькой и в помине нет…

Два брата у меня и две сестры.

Мы друг для друга – разные миры.

Един для всех нас корень родовой.

Войне конец. И наш отец живой!

И я горжусь (кто помнит, тот поймёт):

мой год рожденья – сорок пятый год.

Но первые рассказы о войне

не от отца пришлось услышать мне.

Отец молчал. Я видел, вертопрах, -

в его глазах застыли боль и страх.

Но брал своё в застолье самогон.

И поддавался уговорам он.

- Петруха, легче станет, расскажи…

- По Ладоге осенней три баржи

из госпиталя раненых везли –

добраться б только до Большой земли.

В блокадном небе «Юнкерс» вдруг завыл

и в три захода баржи разбомбил.

И в ледяной барахтались воде

от взрывов уцелевшие. В беде

мне повезло. Я грёб одной рукой,

готовясь утонуть. Но вдруг с доской

рука в воде столкнулась. Та доска –

моё спасенье и моя тоска.

За край доски (будь проклят этот век!)

ещё один схватился человек,

такой же, видно, раненый солдат.

Коль есть ты, Бог, верни меня назад -

я лучше в сорок первом утону.

Не спрашивайте больше про войну!

Ведь та доска не вынесла двоих.

Я, а не он обнял детей своих…

Отец скрипел зубами, слёзы лил

и матерился так, что свет не мил…

Запомнил я рассказ, когда подрос.

Зачем запомнил – тут другой вопрос.

Я на него ответить не могу…

Я дважды был на сонном берегу

у Ладоги, где думал об отце

и о себе самом – в его лице.

Я был и в Колпино, где на передовой

был ранен Пётр Алешков, рядовой…

Плетёный, чёрный помню тарантас.

Гнедок возил в том тарантасе нас.

Я хлебушек делил с ним пополам.

Мы ездили по фермам, по полям.

Последышем в семье тогда я был.

Отец меня особенно любил.

- Заглянем-ка, давай, сынок, в Бурды, -

сказал отец. – Тут полчаса езды.

Не зря стоит деревня на пути.

И мне нельзя деревню обойти.

Иначе прокляну свою судьбу…

И мы вошли в татарскую избу.

Черёмуха под окнами цвела.

Бабай там жил, абийка там жила.

А на стене – их дочери портрет.

Я понял, что её на свете нет…

Отец мешок зерна в сарай занёс.

- Рахмат, рахмат…

Не обошлось без слёз.

Потом мы пили чай. Бабай молчал.

Лишь белой бородой бабай качал.

Рассказ отца печально слушал он:

- Бибисарá услышала мой стон.

И к госпитальной койке подошла.

Висела бирка там. Она прочла –

откуда, кто. Узнала, что земляк.

- Как жизнь, солдат?

- Спасибо. Кое-как.

Вот только рана ноет всё сильней,

но без неё бы стало голодней.

- Солдат, ты шутишь? Значит, будешь жить.

- Хотелось бы, конечно. Может быть.

Сестрёнка! Если всё же я умру,

ты за меня родимому двору,

когда из ада выйдешь, поклонись,

а мне сейчас, прошу я, улыбнись.

- Ты прав, солдат. Блокада – это ад…

Я до войны попала в Ленинград.

Учёба. Медицинский институт.

Война. Приказ. Я оказалась тут.

Поверь, солдат, на берегах Невы

мы голодаем так же, как и вы.

- Держись, землячка! Вот наступит мир –

на родине с тобой закатим пир.

- И ты, солдат, держись. Надежда есть…

Через неделю смог я перелезть

с кровати на носилки. Ваша дочь

сумела всё же земляку помочь,

определив меня на самолёт.

Я плохо помню тот ночной полёт.

Конечно, немцы нас пытались сбить.

В Москве очнувшись, попросил я пить…

Потом другой был госпиталь, в Перми.

Так перед смертью хлопнул я дверьми.

Но почему, бабай, - не знаю сам –

я здесь, а Ваша дочь осталась там…

Я ничего не знаю о войне.

Отец, зачем тревожишь душу мне?

О чём я должен миру говорить?

Тебя, отец, мне не в чем укорить.

Я у твоей могилы вновь стою

и сам себе вопросы задаю.

Лежишь ты рядом с матерью моей.

Вас поминают пятеро детей,

и внуки есть, и правнуки у вас.

И близится к финалу мой рассказ.

Отец, на свете снова меркнет свет!

Ответа нет, ответа нет, ответа нет…

2004

 

ЮБИЛЕЙ

  Светлой памяти мамы,

                                       Алешковой Марины Лаврентьевны

(в девичестве Пашенковой)

Сестра позвонила: ты помнишь, поэт,

что маме исполнится скоро сто лет?

Ну что ж, соберёмся, поздравим её,

есть каждому вспомнить про маму своё.

Троих поднимала — ах, Боже ты мой!

Отец в сорок третьем вернулся домой.

Израненный, видел, что голодно тут.

Но Любка и Борька, и Санька растут!

И вот в сорок пятом победном году

и я появился четвёртым в роду.

Ещё через семь мирных, радостных лет

Верунька, последыш, явилась на свет…

Вернуться бы в детство, во времечко то,

носить перешитое брата пальто.

Пастьба лошадей, сенокос, сеновал —

счастливее времени я не знавал.

На речку с утра я спешил поскорей,

на сетку успеть наловить пескарей,

а крупную рыбу в лугах бредешком

тащили по озеру братья тишком.

Зимой после школы, в вечерней тиши:

- Колянька, Борису письмо напиши,

а я продиктую про то да про сё,

до только смотри — не рассказывай всё.

Пусть служит спокойно, тут справимся мы:

отец невиновен, не будет тюрьмы…

И мама не знает — мой старший братан

танкист, в Будапеште ходил на таран.

Она не умела читать и писать —

моя деревенская мудрая мать…

Вновь лето настало. И вместе с отцом

мы дом поднимали венец за венцом,

я скобелем шкурил бревно за бревном,

и пахло смолистой сосною кругом.

Мне было в ту пору всего десять лет.

И мама на всех выставляла обед,

чтоб среднему брату кусок пожирней,

он — главный на стройке. Ему всех трудней.

А батя — тот в кузнице горн раздувал,

наследным уменьем деньгу добывал,

да к вдовам нередко заглядывал он:

У Ольги Хрульковой хорош самогон!

Но были и праздники. В новой избе

весёлую свадьбу сыграли тебе,

мой брат Александр. Вернулся Борис.

А жизни качели — то кверху, то вниз.

Сестре помогали — училась Любовь.

А младшая, Верка, с мальчишками в кровь

любила подраться — защита была:

три брата навалятся — куча мала…

Вся жизнь в деревенских заботах текла.

Маманя в печи караваи пекла.

И ныне по свету поди-поищи

вкуснее, чем в печке томлёные щи.

И разве забудешь — зимой на печи

всю хворь выгоняли из нас кирпичи.

А боров, заколотый под Рождество?

Разделывать братья умели его.

Свиные палёные уши всегда —

для нас это лакомство, а не еда.

Сычуг и колбаски, попробуй, мужик!

Готовила мама — проглотишь язык.

Пельмени — особый в семье ритуал.

Сам батя над мясом всегда колдовал,

в корыте рубил, посыпая снежком,

а мама семейку сажала рядком,

чтоб каждый учился пельмени лепить —

с красивым узором. Таких не купить

сегодня нигде, уверяю, друзья!

Вот если закажете — сделаю я.

Картошку копать собирайся, народ!

На все тридцать соток у нас огород.

А это не меньше, чем двести мешков —

и в яму, и в по́дпол. Троих мужиков

хватало в семье. И не даст сачковать

«прораб», то есть наша родимая мать,

хоть было обидно за весь урожай —

немалую часть «усударству» отдай.

— А чьи ребятишки в селе драчуны?

— Маришины, знамо. Задрать бы штаны,

по заднице каждого и отхлестать.

— Не надо. Со всеми справляется мать.

А если по правде признаться, я рад —

не била Мариша строптивых «ягнят»…

Сестра позвонила: ты помнишь поэт,

что маме — не много, не мало — сто лет?

Придём, повернёмся к могилам лицом.

Лежит, как положено, рядом с отцом,

поднявшая нас, воспитавшая нас,

и чистые слёзы польются из глаз.

И внуков и правнуков мы привели

к кресту православному в чреве земли.

Мы знаем — душа нашей мамы сейчас

и видит, и слушает выросших нас.

2011

 

КОВЧЕГ

1.

Боже, за что — не знаю —

милость Твоя дана:

море, купель земная,

плещет у ног. Видна

вся полоса залива

между скалистых гор.

Хочется быть счастливым,

всё остальное — вздор!

Сердце, забудь о боли!

Парус зовёт вдали.

Моря на свете больше,

чем на Земле земли.

Лишь небеса бездонней.

К тайнам сокрытым нить

в тёплых морских ладонях

хочется ухватить.

Буду с волной лизаться,

вдруг и услышу гул

древних цивилизаций —

их океан вдохнул...

Я по судьбе протопал,

кажется, тыщу лет.

Небо грозит потопом,

море молчит в ответ.

Как бы ни заносило —

к берегу плыть верней.

Берег. Ковчег. Россия.

Мир устремился к ней.

2.

Берег. Ковчег. Россия.

Порт отправленья — Крым,

как бы ни голосили

недруги — «скрымтымным»!¹

Зубы у них скрипели...

Снился поэту сон:

русские песни пели

Киев и Вашингтон.

Пусть позакрыли двери!

Кремль, продолжай, не трусь!

В вещие сны поверю,

если сплотится Русь.

Правда и сила с нами.

Русский другим не волк.

Мы всей страною встанем

скоро в «Бессмертный полк»,

как сыновья Победы,

дочери тех, кто спас

мир. Пусть отцы и деды

смотрят с небес на нас

В войске они Христовом,

«смертию смерть поправ».

Каждый с мечом и словом,

каждый пред Богом прав...

3.

«Будьте отцов достойны!» —

шепчет морской прибой,

помнящий кровь и стоны,

помнящий смертный бой —

в сорок четвёртом битву

за Севастополь, Керчь.

Русские шли с молитвой

в огненный этот смерч.

Чья была крепче жила,

дать ответ не берусь.

Сколько же ты сплотила

разных народов, Русь?

Русский, грузин, татарин...

Павших — поди, спроси —

кто там пассионарен

был на святой Руси?

Белый ты или красный

(этих спроси и тех),

русскими не напрасно

их называли всех...

Крым — Ушакова слава!

Бьётся волна в гранит.

Тихая Балаклава

тайны свои хранит.

И адмирал Нахимов,

и рядовой матрос

здесь подтверждали имя —

непобедимый росс!..

В море впадают реки...

Оторопев, смотри -

вырублены навеки

в скалах монастыри.

Дух православной веры

нам, Инкерман, открой!

Мощи, а не химеры

спрятаны под горой.

Вздрогнув, очнись от страха:

не на тебя ли взгляд —

души святых монахов

сквозь черепа глядят.

Вечности пряжу вяжут

в костнице. Рядом — Спас.

«Мы были вами, — скажут, —

вы превратитесь в нас...»²

Здесь же, у Инкермана,

прямо под той скалой —

пропасть, как шрам, как рана

страшной войны былой...

Молнией боль искрится,

нервы свивая в жгут.

Истинные арийцы

пленных держали тут

хуже скота. Без пищи.

Были овчарки злы.

Люди («не меньше тыщи»)

падали со скалы.

«Прокляты и убиты».³

Лагерь расстрелян был.

В бездне морской сокрыты

тысяча их могил.

4.

Русская ностальгия.

Бунин, Шмелёв, Куприн...

Передралась Россия.

Вбит в самый комель клин.

Брат с топором на брата.

Наземь летят кресты.

Тройка летит куда-то.

Русь, очумела ты?

Нехристи из потёмок

ринулись править в ней.

Правду узнай, потомок,

из «Окаянных дней».⁴

Матушка, не по силам

мир на себе держать?

Гнев перетёк по жилам,

вытеснив благодать.

Удаль у нас безмерна.

Норов наш — без границ.

Смутно на сердце, скверно

меж разъярённых лиц.

Видеть вражду — мученье.

Не остановишь шквал.

Всех оглашённых чернью

Пушкин не зря назвал...

Как вам в Париже, в Ницце,

Бунин, Шмелёв, Куприн?

Русское сено снится

в хрусте чужих перин?

Не превозмочь и в Ницце

«Лета Господня»⁵ крах.

Лучшие — за границей.

Прочие — в лагерях.

Правда всегда упряма,

словно слеза из глаз:

«Сколько зарыто в ямах!» —

горький рязанский сказ...⁶

5.

— Павшие — все — храбрее

выживших, — говорил

старый десантник, грея

внучке ладошку. Плыл

клин журавлиный к югу,

может, к Сапун-горе,

где он могилу другу

выдолбил на заре...

И фельдшерица наша

в клубе, приняв «грамм сто»:

— Я — санитарка Маша, —

плакала. — Помнит кто

с передовой подружку?

Я между мин ползла,

а своего Ванюшку

вынести не смогла.

Мы целовались вместе,

а воевали врозь...

Лей! Я «махну» и «двести»,

а зубоскалить брось!

Вёл нас товарищ Сталин

к славному рубежу.

Лучшие ТАМ остались,

вот что я вам скажу...

Лучшие — там. В сраженьях

русский народ ослаб?

Но Родионов Женя,⁷

воин и Божий раб,

перед бандитом с шеи

так и не снял креста,

жизнь положивши, смея

путь повторить Христа.

6.

К Чёрному морю ликом

русский стоит солдат.

Всяк, кто со злом и лихом,

ну-ка вертай назад!

Слева нагрянут орды —

выжгут всю степь дотла.

Справа — Европы морда —

помнит о ней скала.

Нож или камень в спину.

Кто там? Залётный вор?

Братская Украина,

древний славянский спор...

Вежлив солдат чрезмерно.

Между орущих толп

встал он, присяге верный,

несокрушимый столп.

Камни летят с обеих —

нет! — с четырёх сторон.

Русские? Значит, бей их,

в ствол загоняй патрон!

Русский себя погубит,

русский врага спасёт.

Кто нас таких полюбит?

Кто нас таких поймёт?

Прыгнуть на бомбу? Пофиг!

Спас! Обречённо стих.

Русского слова «подвиг»

нет в словарях других.

В небо, что нет синее,

смотрит герой из тьмы:

«Были враги сильнее,

но победили мы...»⁸

Между цивилизаций

тысячу лет стоим.

Терпим. Не ждём оваций.

Пост не отдать другим.

7.

Звёзды горят. На Млечный

держим в ковчеге путь.

Все мы уйдём, конечно.

Русь остаётся пусть!

Пусть паруса белеют -

ветер их в клочья рвёт.

Кто-то ведь уцелеет?

Кто-то ведь мир спасёт?..

Я написал поэму.

Сын, закачай в планшет,

чтобы однажды — в тему! —

вспомнить отца завет.

Родину не меняют,

веру не предают.

Русские это знают,

песни о том поют.

Жизнь — утоленье жажды,

брызг океанских взвесь.

Счастлив я был однажды

с мамой твоею здесь.

Память об этом свята.

Спор бестолков с судьбой.

Горькая та утрата

нас обожгла с тобой...

Шторм не один изведав,

помним спасенья для —

кровью отцов и дедов

полита вся земля.

И потому — святая —

в звёздных огнях, в дыму.

Сын, я с тобой мечтаю

вновь побывать в Крыму.

Выйдем на берег, скажем

миру всему в упор:

— Чёрное море — наше!

Всё остальное — вздор.

 

ПРИМЕЧАНИЯ:

 

^1. «Скрымтымным» — новояз, словечко, придуманное поэтом Андреем Вознесенским.

^2. Речь идёт об Инкермановском Свято-Клементьевском мужском монастыре. Костница — маленькая келья за стеклянной дверцей, за которой выставлены черепа усопших монахов со словами: «Мы были такими, как вы. Вы будете такими, как мы.»

^3. «Прокляты и убиты» — название последнего романа В.П. Астафьева.

^4. «Окаянные дни» — книга И.А. Бунина о революции и гражданской войне в России.

^5. «Лето Господне» — одна из лучших книг о русском православии И.С. Шмелёва.

^6. «И сколько зарыто в ямах...» — строка из поэмы С.А. Есенина «Анна Снегина».

^7. Евгений Родионов — русский солдат, казнённый боевиками-террористами в Чечне в мае 1996 года за отказ сменить веру и снять с груди православный крест.

^8. «Были враги сильнее»

                                                                                                  2016

ДАЛЬНИЕ ЛУГА

Когда в ворота ломится пурга,

когда на сердце тяжесть и усталость,

пусть мне приснятся дальние луга,

в которых детство навсегда осталось.

Пусть мне приснится белый пароход,

сквозь жизнь мою плывущий вдоль по Каме,

зовущий за собой из года в год,

протяжными и мягкими гудками.

По светлому лучу я в сон шагну.

Уйди навеки прочь, тоска шакалья!

И всё, что мной потеряно, верну,

всё вытащу назад из зазеркалья.

Пусть мне приснятся дальние луга,

куда мальчишкой ездил на покосы!

Пусть из тумана вырастут стога,

как корабли, где ребятня - матросы!

Туман стелился - не увидишь дна.

По брюхо в молоке бродили кони.

И опускалась к нам на стог луна,

и звёзды обжигали нам ладони.

А облака с восхода на закат

летели над лугами, над полями.

Мы стерегли ночами жеребят,

днём управляли конными граблями.

Я узнавал в свои двенадцать лет

и тяжкий труд, и от вожжей мозоли,

но не от них в душе остался след,

не помню я усталости и боли.

Я помню светлой радости исток:

загонишь в Каму на скаку гнедого

сквозь солнечные брызги, и восторг

охватит и коня, и верхового.

Несбывшееся тоже не забыть.

Оно мерцает, как мираж в пустыне.

О, как я рвался Каму переплыть!

Большие ребятишки не пустили:

- Не торопись, сначала подрасти...

А я хотел, как Малышев Валерка,

узду победы удержать в горсти -

была у детства собственная мерка.

Не удалось - в душе остался след.

Но кто-то рано судьбы подытожил.

Я всё ещё живу - Валерки нет.

До тридцати мой старший друг не дóжил.

Он переплыл, но не подал мне весть

с той стороны, что для живых незрима...

Мне пятьдесят. Моих утрат не счесть.

И каждая из них невосполнима.

В седую гладь неведомых морей

в заветный срок вольются судьбы-реки.

Следы любимой женщины моей

растворены в бессмертии навеки.

А дальние луга давным-давно

лежат на дне искусственного моря.

Спасибо, жизнь, за терпкое вино

былых надежд, за вкус солёный горя...

Я вновь ищу, я вновь к себе зову

всё то, что потерял (не легче ль спиться?),

всё то, что раньше было наяву,

всё то, что ныне может лишь присниться...

Когда в ворота ломится пурга,

моя душа, как раненая птица,

в исчезнувшие дальние луга

на крыльях сна в который раз стремится.

Душа во сне открыта, как музей,

в котором память - по воде кругами.

Там голоса любимых и друзей

навек хранимы дальними лугами...

Залечь на дно и воздух перекрыть,

чтобы в лугах в рассветный час проснуться...

Но жизнь прожить - не Каму переплыть.

Жизнь позади. К истоку не вернуться…

1995

СОДЕРЖАНИЕ

 

Музыка смысла. Вступительная статья. Камиль Хайруллин

Легко ли душе возвращаться… Вступительная статья. Диана Кан

НЕБОЖИТЕЛИ

Год рождения

«Даль – не окинуть оком…»

«Среди берёз, ромашек и полыни…»

«Меж сосен по пыльной тропинке…»

«Только услышу – гармонь заиграла…»

«Дрогнет рябины ветка…»

В ночном

«Свалив на бугре недомётанный стог…»

«Выпью горькую, вспомню истоки…»

«Начинается мир за порогом…»

Уроки русского

Надька

«Новостей в деревне ворох. Сядут бабки у крыльца…»

Лукоморье

Когда

«И вечер тихий. И в парках пусто…»

«Я тоже в демона играл…»

«Торт разрезан. Извольте откушать…»

«Смеюсь, прикрыв устало веки…»

«Уж листья ржавые стряхнули…»

Уроки бокса

«Помню: топится банька…»

«Всё дозволено – дуй до горы…»

«Как тебе живётся, городская лошадь?..»

Лимит

Письмо из Чернобыля

«Где-то в Колпино мимо оград…»

«Над песчаной отмелью прибрежной…»

Свеча

«Ты крепким парнишкой рос…»

«Детство. Матери тёплые руки…»

«Здравствуй, мама! И снова…»

ГРАЧИ

    «Отгорели снега снегирями…»

    «Учи меня терпенью, жизнь. учи..»

    «- Здравствуй, друг мой! Грачи прилетели!..»

«Если б снова проснуться влюблённым…»

«Пройду босиком вдоль оврага…»

Провинциальная история

«В день рожденья…»

«Вернуть соловьиные годы…»

«Помнишь ты не одно поколение…»

«Вспомню детство у ласковой речки…»

Мамина годовщина

«Вдоль тропинок, что в детстве пройдены…»

«Трава, прибитая морозцем…»

«Брат! Я полвека сбросить рад бы…»

Встреча с другом

«А за рекой, на непаханом поле…»

«Крикну – эхо отзовётся…»

«По морозцу, хрустя снежком…»

«Люблю крестьянскую работу…»

«Становится всё холоднее…»

На масленицу

Летний сон

«Весны трепещет знамя…»

Я хотел бы

Юбилейное

«Автострада моя, автострада!..»

Поколение

«В сине море впадают реки…»

«Зари пылает пламень…»

Посвящение сыну

«И солнце, и дождик! Грибная пора…»

«Были морозы. Но небыло снега…»

«Солнце печёт ли, засвищет ли вьюга…»

«Не мечтая обудущих вёснах…»

Накануне Рождества

Катя, Лена и Настя

«Первокласснице Настюшке…»

19 мая

Без метафор

Наказ

Среди созвездий

Память

«Молодость, как вешняя вода…»

Родословная

Ангел

«После страсти жизнь кажется пресной…»

Пасхальное

«Вне времени, ни летом, ни зимой…»

«Когда моя душа простится с телом…»

ОГОНЬ В ПЕЧИ

Здесь

Огонь в печи

«Утренней росой в лугах умыться…»

«Приснилась осенью весеа…»

«Вот и мы постарели, мой друг. но не будем о грустном…»

Держава

Характер

Бессмертный полк

«Молодость – белая птица…»

«У глухой обшарпанной стены…»

Впечатление

Я успею

Казачий праздник в Тамани

«И мириться умели, идраться…»

Молитва ополченца

Не разминуться

«Богатым можно быть, тупым и сытым…»

«Кто нам помог во мгле непроходимой…»

«Вам говорят условия игры…»

«За сободу слова все мы сдуру…»

К читателю

Привет, Москва!

«Беженцы, беженцы… Слёзы и кровь…»

Монолог русского поэта на пресс-конференции

«Шёл я лесом, вышел к озеру…»

Похмелье

«Время года – бабье лето…»

«Елабуга. Взгорье. На Каму смотрю…»

Вопросы без ответов

«От горизонта, землю накрывая…»

Февраль

ЛЕСНОЕ ОЗЕРО

     «В зеркале стылой осенней воды…»

     «Лесное озеро замёрзло…»

     «Лесное озеро растаяло…»

«Прогулки в одиночестве прекрасны…»

Майский снегопад

«Декабрьский дождь и майский снегопад…»

Зимнее настроение

Памяти друга

Об устоявшихся словосочетаниях

Дважды два

«Человек не вписался в систему…»

«Вот Божий храм. Стою перед порогом…»

Венюшка

Илья Муромец

«Скрип шагов за спиной не люблю…»

«По субботам включу наудачу…»

Стихи, написанные в посёлке Васильево

«Наверно. Не ради забавы…»

«Что ж, поваляться на сене…»

В больничной палате

Тост

Летят перелётные птицы

В ЧЕТЫРЕ СТРОКИ

Всюду и всегда

Вправо, влево

Июнь

Лето Господне

Названия

«В крещенский день, как никогда…»

Молитва поэта

«А на лужайке Настенька и Ванечка…»

Август в Лаишеве

«В морозном воздухе двоится…»

«Кама предосенняя волнуется…»

«Вот и старость… Но поверьте слову…»

ВЫСОКИЙ ПОРОГ

«О, как я выговариваю трудно…»

«Морозно. Предвечерняя пора…»

«О родине, о маме…»

«Боже, прости, что пишу я пока ещё…»

«Когда поймёшь. что ремесло поэта…»

«Был я смелым и был несмелым…»

«Старею, но не становлюсь седым…»

«Я был смиренным, был и бйным…»

«Мудр, как пророк,наивен, как ребёнок…»

Тредиаковский

«Дантес – кавалергард. Кавалергард – Мартынов…»

Лермонтов

ЕСЕНИН

     «В костоме ли, в Казани. у Нижнего…»

     «Отзовись, крестьянская порода…»

Гости

Романс

«Русских много, Рубцов один…»

Журавли

«…и вдруг приснился Юрий Кузнецов…»

Высокий порог

Молча

Фраза

Баллада о любви

Баллада о роднике

Осенний полёт

«Наши резвые кони…»

«Дорога, дорога… Берёзы да ёлки…»

Посвящение

«Греет солнце вешнее…»

«Пути-дороги в вечность пролегли…»

Постмодерн

Сага об эмигранте

«Не жаждал ни славы, н пули…»

«Поэт не врач, а боль. Струна и нерв…»

ОТВЕРЖЕННЫЙ

    «В этом доме…»

    «У каждого Вселенная своя…»

     «Не признан был поэт в родном дому…»

Ван Гог

Витино облачко

Последняя встреча

Случай

По дороге к морю

ДОРОГА НА ЗУРБАНАН

     «Сорок лет мужику… И летит под колёса дорога…»

     «Будь одинок и свободен, как море…»

     «Мне нравятся грустные лица…»

     «Странный мужик: ни к семье не прибился…»

     Орган в Пицунде

     Ночное купание

     Стихия

     «Я всей кожей люблю тебя…»

За бегущей звездою

В бухте сердоликовой

Медузы

«Просыпаться под пение птиц…»

Прощание с Коктебелем

«Глядя в морскую даль…»

«К чистому морю (такая история)…»

Звёзды над морем

Абхазию я вижу как Эдем

Абхазская капелла

Море

«Как пишутся Стихи? Как соловей…»

«Я просыпаюсь неслишком рано…»

Моё место

«Господа, заруьите сеь\бе на носу…»

«Под скрип гусиного пера…»

«Жил да быд один поэт…»

«Пророк»

Индия

Стихи для Ксении

«Стихи, ей-богу, удаются…»

Анкета

Архив

«Я простой и понятный…»

«Скоро стану седовласым…»

«Тяжкая всё-таки наша работа…»

«Упаду ли осенним листом…»

«Немного нежности и ласки…»

Поэту

Поэт в деревне

КАРИЕ ОЧИ

«Прощай, холодная зима…»

Нежность

Рецепт

«Август лёгкой позолотой…»

Первый поцелуй

Она

«Как безнадёжно выцвела трава…»

«Ещё не горят фонари…»

«Ни вины, ни ревности, ни злости…»

«Любовь и страсть… как не пропасть…»

Карие очи

Елабуга

«Между тьмой и светом – чую…»

«Бес в ребро! Это финиш, наверно…»

«Пустынны, как осень. мои вечера…»

«И с нами случится – навеки проститься…»

«Сказала ты: «Не окликай беду…»

Типа песня

«Прощай! Целоваться не будем…»

«Отгорел наш прощальный костёр…»

«Я выжил, кажется. Теперь…»

Женщине

«Не дорожи моей любовью…»

«Я не просил о верности. Не надо…»

«Не осталось ни звука, ни света…»

«Нам казалось, что звёзды во мгле…»

«Вот и выросла наша берёза…»

«Осенним дымом пахнет воздух…»

Воспоминание о Крыме

«В тот слнечный день мы до нитки…»

«Я мало чего в этой жизни сберёг…»

«Вдруг всплывут, как Атлантида…»

«В мерцаньи небесных светил…»

«Майским гостинцем раскинулся день…»

«И я нагуливал тоску…»

«Люблю смотреть на тихую реку…»

СТИХИ ДЛЯ КАТИ

     «Курносенькие выглядят моложе…»

     «Не хочу я, жена, на пенсию…»

     «Когда заката луч, как Божья милость…»

     «На пляже морском загорая…»

     «В столичном мире суетливом…»

     «Храни стихи мои. храни…»

Две матери

«Я тоскую по смерти, за гранью которой…»

ДВЕ КРАСНЫЕ РОЗЫ НА БЕЛОМ СНЕГУ

     «В сентябрьские огороды прогулки через плотину…»

     «Теперь я знаю, как болит душа…»

     «Всё не то и не так, и не эдак…»

     «Две красные розы на белом снегу…»

     «Птичка поёт за оградой кладбищенской…»

     « Когда мы встретились, тропинки…»

     «Тёплого ветра лёгкие волны…»

     «Десять лет растянулись на тысячу…»

     «Я не ищу давно твои следы…»

     «Проснись… Сквозь окошко лучом оробелым…»

     «Как остро тебя не хватает! Особенно летом…»

     «Возвращайся! В пшеничном поле…»

«Осенний путь к порогу твоему…»

На той стороне

«Пора отвыкать потихоньку…»

«Кто сказал, что любовь в опале?..»

ДАЛЬНИЕ ЛУГА

Матрёша

Колокол

Отец

Юбилей

Ковчег

Дальние луга