XI
Он действительно сидел на старом пне, когда пришел в себя.
Солнце светило, оттепелью не пахло, но стояла относительно теплая погода, не больше пятнадцати градусов мороза. Он прислушался -никакого гула вертолета - и цепким, ясным сознанием понял, что миг назад находился в бреду и что ему там было хорошо.
Василий вспомнил, что в таежный бред попадают заболевшие от одиночества, истощенные охотники или искатели фарта. Иннокентий Константинович рассказывал когда-то, как шел один, без собак и без лыж недели две от Пади до Бодайбо. Помнил в последний раз себя на Пади, помнил, как подходил к Бодайбо. Между этими отметками в памяти исчезли бесследно пятнадцать дней.
С какой стати орочон, оленный человек, стало быть, эвенк, говорил «однахо»? Так мог сказать лишь старик бурят. Потом, приятель Иннокентия Константиновича Тэо, имя которого значит огонь, свет или тепло, раскатывает на современном снегоходе, а его лет двадцать назад, не меньше, задрал медведь? . . ..
Конечно, никаких следов снегохода возле зимовья не было. На столе в зимовье лежала аккуратная кучка беличьих косточек. Не было никакого Нила Тэо, не было печенки сокжоя. Василий сам вначале скоблил ножом мерзлые тушки, сырое мясо полезнее, а ему казалось, что он ел такую ему нужную сырую оленью печенку. Потом сварил кости и пил бульон. Котелок с густым настоем хвои тоже стоял на столе.
В бреду Василий делал все правильно, чтобы выжить. Казалось, жизнь, когда он обессилел и заболел, не согласилась уступить, спасала самое себя.
Вещмешок с золотом стоял посреди зимовья с аккуратно завязанной «Нилом Тэо» тесемочкой на горловине. Как поступить с ним, у Василия опять было достаточно времени на размышления. Более чем достаточно, горячась и пользуясь ясностью сознания, думал он. По крайней мере, здесь надо прожить месяца два, чтобы потом спуститься на плоту по речкам в Лену. Как выплывать, если в любой миг плот может разбиться? Плыть-то надо в половодье, по бешеной воде, а не тогда, когда на Ключе и на других речках воробью по колено. Булькнет фарт в воду или унесет его вместе с плотом течение. И к себе не привяжешь - пойдешь вместе с ним на дно. Пешком, больному и обессиленному, без продуктов тоже не выйти. Дождаться, когда спадет большая вода, сбить небольшой легкий плот, положить на него фарт, ружье, одежду и тащить его, как бурлак, на лямке? Бечеву можно сделать из одежды, где по бережку, а где глубоко, там на плоту... Только кто берега здесь для него расчищал? По воде, без резиновых сапог, в унтах брести придется... Пращуру Кузьме и Иннокентию Константиновичу было проще - в их времена в устье Ключа деревушка Сиволобово стояла. Отсюда до этого места всего километров восемьдесят... А может, потомков Нила Тэо поискать? Окрепнуть немного и поискать? Должны же они быть где-то в этих краях... .
Ну, допустим, торопился думать Василий, он выберется отсюда, допустим, согласится Конощук или другой «голова» на его условия, рискнет, но как золото пройдет через лабораторию? Любая сопливая лаборантка сразу обнаружит, что металл из другого месторождения. Из какого, позвольте спросить? Допустим, сопливая пропустит, металл все контроли пройдет, получится все тип-топ, и является он в Изюм с чемоданом денег, которые тратить небезопасно. Любой чинарик спросит себя: откуда у Васьки Сиволобова такие капиталы? Прятаться от всех, Антонину и дочерей бояться? Изюм менять? Просыпаться по ночам от каждого стука, от каждого шороха вздрагивать? Спать с мохнатым полотенцем, вытирать им холодный пот? И если держать его под рукой, то надо хотя бы знать, за что. Но сможет ли он жить с полотенцем, не покажет ли Макар еще одну кузькину мать? Золото есть золото...
Недостатка в выходах не было, но каждый из них приводил в новый лабиринт, где было уготовано в свою очередь множество выходов с клубками проблем. Он в них запутался, не было единственного выхода, который бы решал все его сомнения, и, главное, как выйти отсюда и каким окончательно стать ему, на чем остановиться и что выбрать. Все оказалось взаимосвязанным и взаимообусловленным: и золото, и дорога к людям, и его жизнь или смерть, его будущее и будущее жены и детей. Все сплелось в единый круг, обернулось удавкой, и ее надо было разрубить, иначе она не перестанет затягиваться и душить его.
Ему стало дурно, опять поплыло все перед ним, заколыхались нары, на которых он сидел, не хватало воздуха, словно удавка, захлестнув грудь, сузилась еще. Он понимал, что сознание опять готово покинуть его, и, сколько мог, сопротивлялся этому.
- Жить, Хозяин, хочу. Жить помоги... К людям хочу, - негромко просил Василий, а ему казалось, что кричал, даже зазвенело стекло в окошке и задребезжал на столе пустой котелок, потому что эти слова вырывались из души...
Потом Василий взмахнул руками, зашатался из стороны в сторону, словно стоял на тоненькой жердочке над пропастью, нашел ладонями глаза и закрыл их - на этот раз он видел не шатуна, а живых отца и дядю Михаила, которым он по лености душевной не оставил на камне память. Бородатые, в тленной одежде, обильно осыпанной сверкающим песком, они стояли у разверзшейся могилы под скалой и махали тонкими иконными руками, манили его к себе.
- Не надо, Хозяин, хватит, - шептал Василий, и пот залил ему руки...
Наконец видение исчезло, в глазах заполыхали желтые и фиолетовые круги.
Он отвел руки от лица, взял котелок, наполовину заполненный мутно-зеленой жижей, и, глотая ее, осознал, что в бреду не может быть так одиноко, тоскливо, в нем даже мертвецы не страшны. Но возврата из бреда могло и не быть.
Успокоившись и отдышавшись, Василий пересчитал патроны в патронташе, к счастью, кажется, не стрелял. Ружье был заряжено пулями, третий патрон с пулей отыскался в кармане полушубка. Значит, шатун был, и он его убил.
Он взял ружье, выбрался из зимовья и, сильно шатаясь, медленно, бесплотно, не чувствуя своего тела, пошел по твердому, спрессованному ветрами снегу вниз, к ивнякам на берегу Ключа - там водились рябчики. Затем он остановился, повернулся лицом к хребту, к горе со штольней, нашел камень у подножия скалы. Засыпанный снегом, он был на месте, серая его макушка торчала из сугроба.
Василий Сиволобов вдруг отчетливо осознал, что он отправился на поиски друга своего верного Ивана Музанова…
