11
Наше возвращение в Изюм было по сути беженским. Хорошо, что мать не распродала перед отъездом хотя бы кровати - спать было бы не на чем. Хата наша по суду была разделена на две половины, то есть по комнате матери и отцу. Пока нас не было, отец и его сожительница, продавщица из магазина на мебельной фабрике, ее сын, примерно мой ровесник, и Виктор занимали обе половины. После нашего возвращения им пришлось потесниться. Пошли опять скандалы. Сожительница отца не выдержала и ушла куда-то с сыном.
Сестра и ее муж, закончивший техникум, стали работать помощниками лесничих соседних лесничеств - Изюмского и Петровского. У них жизнь постепенно налаживалась, хотя матери, да и мне, приходилось нянчиться с девчонками. Опять пошли кошелки. В дополнение к ним - клубника, огурцы, помидоры и прочие овощи.
Как-то незаметно я перешел в пятый класс и ходил учиться в здание школы на Военных бараках. Теперь каждый предмет вел свой преподаватель. Сейчас, вспоминая школьные годы, не могу сказать, что мне наши учителя нравились. Наверное, это очень несправедливо по отношению к их нелегкому труду, но все они были излишне нервными, видели в большинстве из нас лентяев и негодяев. Шла какая-то странная, противоестественная война между школьниками и учителями. Только у единиц отношения между учениками и учителями переходили в область «кардиологии». Должно быть, эта атмосфера способствовала тому, что многие из нас учились гораздо ниже своих возможностей. Да и учиться в школе той поры было не интересно. Начетничество, догматизм, лысенковщина, борьба с вейсманистами-морганистами, с лингвистом Н. Марром, против низкопоклонничества перед Западом, космополитами вперемешку с борьбой за кок-сагыз и чумизу на колхозных полях да еще в атмосфере всеобщего страха - все это сказывалось и на школьных делах.
Как ни странно, шестиклассником я приобрел книжку Сталина «Экономические проблемы СССР» и прочел ее.
- Альшанский! - ни с того ни с сего раздавался вопль, и на мою парту учительница математики хлестко опускала ладонь. - Ты не тупица, ты бездельник! Сегодня остаешься после уроков! На носу городская олимпиада, а ты ни черта не знаешь!
Меня всегда поражало, как крохотная Ревекка Борисовна умела так громко вопить и извлекать ладонью из крышки парты звук, сравнимый с ружейным выстрелом. Она была страшно тощей. Под кожей на пальцах отчетливо белели косточки - как можно было хлестать такими костяшками по парте? Мы знали, что она прошла через немецкий концлагерь, и старались без особой нужды не портить ей остатки нервов.
После уроков она ругала меня на все лады, гоняла по пройденному материалу. Она считала, что у меня способности к математике, но я, лентяй, каких свет вообще не видывал, никогда не стану большим математиком. Не могу похвастаться какими-то особыми успехами на математических олимпиадах, но я решал на них задачи не столько из желания занять какие-то места, а чтобы не подвести школу и учительницу. Это только теперь я понимаю, сколько ей стоило нервов из сотни-полторы учеников направлять на олимпиады не круглых отличников, а меня, перебивавшегося с тройки на четверки.
Встречу Нового, 1953-го, года я запомнил на всю жизнь. Несколько пацанов, в том числе и я, решили встретить его, как следует. Накопили денег, собирая металлом, особенно цветные металлы в тупике, куда вывозили из паровозоремонтного завода всевозможный мусор, в том числе и шлаки из литейки. Каждый из нас пришел в условленную хату с бутылкой водки и закуской. И каждый по бутылке выпил. Это был кошмар: я просидел в удобствах во дворе почти все зимние каникулы. Мы отравились количеством выпитого, меня рвало от одного запаха любой пищи, не говоря уж о спиртном.
Может быть, мне было особенно худо потому, что в роду Ольшанских не было и, слава Богу, по сей день нет алкоголиков. У моего отца стояла в шкафу чекушка, ее хватало ему почти на месяц. Выпьет рюмочку в воскресенье, подобреет и - спать. Мать, как это ни странно, любила, когда он прикладывался к рюмочке. У меня алкогольных приключений неизмеримо больше, однако, в какие бы загулы я ни ударялся, алкогольная зависимость ко мне так и не прицепилась.
Снежная, инистая и тихая зима перевалила на март. И вдруг сообщение о болезни Сталина. По радио передавали медицинские бюллетени о здоровье вождя. Отец и мать вели себя, как обычно, они не любили его. Любимой поговоркой матери было «Спасибо Сталину-грузину за парусину и резину». Если же она слышала о сталинских Героях соцтруда по украинскому радио, то непременно ворчала: «Герой соцпраци - разруха в сраци».  Очень многим болезнь Сталина казалась концом света, во всяком случае, началом войны. Однако Сталин умер, а никакой войны не случилось.
В день похорон пять минут ревели заводские гудки и гудели паровозы. Я видел на глазах взрослых и детей искренние слезы. Сам не плакал, но на душе было тревожно. Мне было жалко Сталина. И так захотелось сплотиться вокруг родной партии и не менее родного правительства, что я решил вступить в комсомол. Но туда принимали с четырнадцати.
Тринадцать лет детства и отрочества при Сталине - достаточно большой срок, чтобы сталинизм, как вирус, въелся в мою плоть и кровь. Только после 1956 года, когда всей стране, в том числе и нам, учащимся Чугуево-Бабчанского лесного техникума, прочли доклад Хрущева ХХ-му съезду партии, с невероятными трудностями во мне началось многолетнее преодоление сталинизма.
Сколько бы потом ни писали о Сталине, ближе всех к пониманию его сущности и роли будут его современники. При всей противоположности мнений и оценок они будут истиннее нынешних и будущих историков - объективных, рассудительных, вооруженных суперсекретными сведениями из архивов. Кто не жил при Сталине, тому будет недоступна эмоциональная сторона явления - от безусловного обожания и обожествления до ненависти и презрения. Это невозможно передать, надо пережить. Атмосфера, дух сталинизма и сталинщины - самая сложная и мало постижимая материя. Сталин настолько многозначная фигура, что каждый видит в ней свое.
Во мне вот уже полвека идет процесс выработки отношения к октябрьской революции, Ленину и его так называемой гвардии, к Сталину, его последователям и ниспровергателям. За это время я пережил несколько мировоззренческих кризисов - мне хотелось разобраться, что в этой жизни настоящее, а что ложное, нарочитое, наносное. Надеюсь, что мои индивидуальные мировоззренческие ломки по амплитуде более или менее совпадали с ломками общественного сознания в стране. И процесс продвижения к истине, история души, если выражаться выспренне, - пожалуй, самое важное в моих воспоминаниях. С моей точки зрения, разумеется.
Сразу хочется разочаровать тех, кто ждет от меня советов по постижению истины. Она всегда остается непостижима, в противном случае человечество остановилось бы в своем развитии. Самое увлекательное занятие для homo sapiens - продвижение к истине, оправдывание на деле, что ты действительно человек разумный. Ведь homo sapiens - самоназвание, данное самим себе на вырост, хвастливое, сродни самонаименованию, скажем такому, как дети тигра. И самое печальное, что в любую эпоху огромное количество человекообразных существ по своему образу мышления и действий никак не относилось к виду человек разумный. Более того, мне кажется, что их становится все меньше и меньше. В процентом отношении.

У Вас недостаточно прав для комментирования