14
Как это ни странно, в седьмом классе я немного взялся за ум. Мать больше всего боялась, что я пойду, как она выражалась, по кривой дорожке. Множество моих сверстников мечтало стать летчиками и я, хотя меня укачивало даже в автобусе, тоже настроился поступать в летную спецшколу в Харькове. Мать и брат, который учился в лесном техникуме, камня на камне не оставили от этой мечты, уговаривая меня готовиться к поступлению в лесной техникум на отделение механизации. А мне хотелось быть еще и геологом... Для того чтобы поступить в спецшколу или геологический техникум, надо было хорошо закончить семилетку. И я так взялся за учебу, что меня вскоре избрали даже комсоргом класса.
Мать и брат все-таки уговорили ехать в поселок Кочеток и поступать в Чугуево-Бабчанский лесной техникум. Главное было для матери было то, что я хоть два года буду находиться под присмотром брата. В этом плане она оказалась права - мои друзья детства зачастили в места заключения, получая весьма длительные сроки за крутое поведение.
Поселок Кочеток находится в нескольких километрах от Чугуева, расположен на двух живописных холмах на крутом берегу Донца. Места, как и в Изюме, удивительно красивые. Не случайно здесь проснулся могучий талант великого русского художника И.Е. Репина.
Мой брат учился на два курса старше, поэтому мне было легче, чем моим однокурсникам, привыкнуть к новой обстановке. Надо заметить, что для Виктора это был второй техникум. Вначале он поступил в Горловский горный - там все ходили в красивой форме, после окончания зарабатывали кучи денег. Но как только их опустили в шахту, и он увидел, как писал Николай Анциферов, «я работаю, как вельможа, я работаю только лежа», то в тот же день собрал вещички и явился домой.
Поэтому он поступил в лесной техникум, тем более, что сестра закончила такой же и ее муж Николай Платонович Василько. Но они были лесоводами, а брат и я приобретали специальность техников-механиков лесного хозяйства. Более того, наши племянницы-близнецы Вера и Надя впоследствии также окончили наш техникум, но отделение бухгалтерского учета. Короче говоря, безвестный поселок Кочеток стал нашим семейным Кембриджем – такими скромными были образовательные запросы, а учеба оказалась зряшной, поскольку никто из нас после Чугуево-Бабчанского техникума по специальности практически не работал.
Жили мы в общежитии человек по 5-6 в комнате. Учились в новом трехэтажном учебном корпусе. Вся территория техникума представляла собой роскошный дендропарк.
Стипендия была мизерная, поэтому приходилось в субботу после занятий выходить в Чугуеве на автостраду Москва-Харьков-Ростов и на попутках добираться до Изюма. Если ездить на автобусах, то стипендии первокурсника в 120 рублей хватало лишь на три поездки. Поэтому и приходилось договариваться за 5-8 рублей, самое большее - за десятку, доехать до Изюма или с сумками из дому - до Чугуева.
Приходилось ездить и зимой в открытых кузовах грузовиков. Бросит водила замасленную фуфайку, сожмешься в углу кузова и так часа полтора-два, все-таки 90 километров. Продрогнешь до костей, спрыгнешь на землю, а идти не можешь - застыли ноги. Удивительно, однако я ни разу после такой поездки серьезно не заболел - только теперь, почти полвека спустя, недоумеваю: и отчего это при ходьбе болят ноги, почему так при смене погоды ноют кости рук?
Однажды меня подобрал «москвич», и я, расплачиваясь в начале пути по требованию хозяина легковушки, в тесноте сунул бумажник не в карман пальто, а мимо. Там были деньги, рублей пятьдесят, не больше, комсомольский билет и талоны на месяц в техникумовскую столовую. Хозяин легковушки знал, что я еду в техникум, мог бы по талонам, на которых стояли печати с названием учебного заведения, легко найти адрес и прислать бумажник. Но он, жлоб, позарился на мизерные деньги нищего студента. Да-а, все люди - братья... Или наволочь?
Неприятностей от потери у меня было хоть отбавляй. Из комсомола меня не исключили (если бы исключили, то автоматически выгнали бы из техникума), но помню, как в Чугуевском райкоме, секретарь, негодуя, допытывался у меня, почему это я комсомольский билет хранил вместе с какими-то талонами в столовую. Между прочим, талоны мне не восстановили, так что месяц не был сытным. Пройдет много лет, и я в замзаве отдела сельской молодежи ЦК ВЛКСМ, моем соседе по лестничной площадке на 2-ой Новоостанкинской улице, узнаю того принципиального райкомовского секретаря. Между прочим, он займет квартиру В.И. Прокопова, первого заместителя председателя Комитета молодежных организаций СССР, к которому, бывало, частенько хаживал «на рюмку чая» его начальник, будущий вице-президент страны, глава ГКЧП Г.И. Янаев. Боже, как тесен созданный тобой мир!
В техникуме преподавало немало интересных и в то же время по-настоящему приличных людей. К примеру, мудрый интеллигент Иван Павлович Бурма, заведовавший отделением механизации, такая яркая личность как Викентий Викентьевич Коралис, преподававший «Сопротивление материалов» и «Детали машин». Еще до революции он закончил Санкт-Петербургский институт инженеров путей сообщения, работал паровозным машинистом в Восточной Сибири. Он был чрезвычайно требователен - именно благодаря ему я получил представление о том, что такое русские инженеры старой школы. «Бог знает сопромат отлично, я - хорошо, ваша задача знать его хотя бы удовлетворительно», - говаривал он. Я часто вспоминал его, когда переводил на русский язык роман Игоря Малишевского «Мост через три жизни» - о знаменитом Е.О. Патоне.
Каждый год, полтора месяца весной и полтора осенью, нас отправляли на сельхозработы. То есть из четырех лет учебы мы год были батраками, точнее, рабами, в колхозах Чугуевского района. Летние каникулы у нас были по двадцать дней. Не помню даже, чтобы в благодарность за помощь, колхозы привезли в нашу столовую хотя бы картошки, не говоря уж о мясе. Наверное, они что-то привозили, но перепадало не нам.
Относились к нам в иных колхозах действительно как к рабам. Однажды мы едва не потеряли студента нашей группы Виктора Аверьянова. Вывезли нас в шесть утра в подшефный колхоз на прополку кукурузы. Аверьянов жил в Осиновке, пригороде Чугуева, где, кстати, родился И.Е. Репин. От Осиновки до техникума километров шесть, стало быть, Виктор должен был выйти из дому никак не позже пяти утра.
Привезли нас на грузовиках в поле, выгрузили кучу тяпок и уехали. Пока было не жарко, мы по рядку кукурузы протяпали. Рядок - километра два длиной. Надеялись, что на другом конце поля стоит бочка с водой, но ее там не оказалось. Опять взяли по рядку и пошли назад. Солнце нещадно припекало. На небе - ни облачка. Еле-еле вернулись к исходному положению. И тут у Аверьянова случился солнечный удар. Стоял парень и вдруг упал лицом в раскаленный чернозем. Ни капли воды. Да и группа у нас была «гвардейская» - ни одной девчонки. Были бы они, может, догадались бы с собой захватить хотя бы бутылку воды.
До села - километров семь. Аверьянов лежал без сознания. Мы из тяпок и своей одежды устроили ему тенек, пытались обмахивать ему лицо. Явное обезвоживание организма. У нас тоже начинали шмели летать перед глазами, и наш руководитель группы, добрейший Геннадий Васильевич Тютин, наверняка со страхом думал о том, что мы, ничего не евшие и не пившие по причине раннего выезда, начнем валиться тоже. Наконец, Аверьянов открыл глаза...
И только часа в два на горизонте показалась одноколка. Подъехав к нам, всадник строго спросил:
- Кто такие? Что вам тут нужно?
Оказалось, что это бригадир этой полеводческой бригады. Если бы не было с нами руководителя нашей группы, мы бы его разорвали. Когда мы, разъяренные, окружили бригадира, начальническая спесь с него мгновенно слетела. Потом он хлестнул лошадь, галопом помчался в село. Через полчаса таким же аллюром примчалась бочка с холодной водой, а затем приехала машина, и нас отвезли на завтрак и обед одновременно.
Осенью мы, не чувствуя никаких угрызений совести, воровали по ночам в окрестных колхозах картошку. Поскольку, повторяю, у наших хозяев не хватало ума отблагодарить своих рабов. Мы явочным порядком исправляли их жлобские привычки, вынужденно занимаясь самозаготовкой. На бахчах не шалили - они охранялись, да и помнили мы, что председатель колхоза из Каменной Яруги за арбуз забил до смерти солдатика. Его сослуживцы потом приезжали искать председателя, но убийца сумел спрятаться. На том все и кончилось - его даже не судили.
Как-то среди зимы нас, уже третьекурсников, направили на Харьковский тракторный завод. Как бы на практику, в действительности же работать на главном конвейере цеха М1, где выпускались тракторы ДТ-54. Многим из нас было только по 16 лет, поэтому заставлять нас работать по 8 часов да еще в ночную смену никто не имел права. Мы же о своих правах и не слыхивали.
Вначале я ставил «ленивцы» - передние направляющие колеса. Сам «ленивец» весом был под 20 килограммов, пружина, «яблоко», гайка - все это надо было смонтировать в течение смены около 60 раз. Главный конвейер не ждал. Иногда цапфа «ленивца» не входила в отверстие - хоть плачь. Отверстие овальное или с задирами. И так «ленивец» вставляешь и эдак, меняешь, но и другой «ленивец» все равно не входит. До определенного места не поставил - конвейер останавливался, загорались красные лампочки в кабинетах всего заводского начальства. Тут же мчались начальники тучей - мать-перемать, почему чешешься? Не лезет? Кувалдой его. Полез... Опять конвейер пошел. После смены я, хотя и занимался в то время тяжелой атлетикой, еле доползал до общаги в Северном поселке.
Потом я ставил гидроусилители. Так что первые усилители на ДТ-54 были поставлены вашим слугой непокорным. Вначале за смену пять тракторов выходили с гидросистемами, потом десять, а затем и все тридцать. Крутиться надо было волчком. В руках у меня визжал пневматический гайковерт. Как-то я в запарке нажал не так гашетку, и мне придавило пальцы. От болевого шока почти потерял сознание. Рядом находился мастер Гринев, который тут же усадил меня на электрокар и повез в медпункт. По пути достал из кармана тетрадку и сказал:
- Распишись, что ты прошел инструктаж по технике безопасности.
Из-под ногтя капала кровь, он дал чистые концы, чтобы я не замарал журнал. Мне вкатили противостолбнячную сыворотку, обработали пальцы, забинтовали и через полчаса я вновь вертелся вокруг гидроусилителей.
В первые же дни пребывания на ХТЗ произошел случай, который я запомнил на всю жизнь. Кого-то поставили на главный конвейер, а кого-то - на поточные линии, на которых для конвейера собирались узлы и агрегаты. Буквально на следующий день цех встретил нас лозунгами: «Привет студентам-практикантам, выполнившим нормы выработки на 300 процентов имярек, на 350 - имярек, 400 - имярек!» Мы обалдело смотрели на приветствие, а нас уже дергали за рукава работяги. «Вы что, сопляки, делаете? Вы нам расценки собьете и уедете, а нам тут мантулить», - такова была самая невинная форма выражения их негодования. Но, оказалось, они сами и виноваты - не объяснили нам, сколько надо делать на каждом рабочем месте, чтобы не сбить расценки.
Меня этот случай буквально потряс. После него я знал, что производительность труда в стране можно повысить сразу в разы, а не на несколько процентов за год. Чудовищная система, когда рабочий не мог делать столько, сколько мог, поскольку он тут же проигрывал в заработке, тормозила развитие страны, в конце концов, привела к застою и экономическому краху Советского Союза. Не менее чудовищна была система так называемого социалистического соревнования, рассчитанная на то, что кто-то, предав интересы своих товарищей, рванет вперед и за это получит грамоту, премию, орден, а то и звание Героя Социалистического Труда. Но за это надо будет «маячить» впереди, пока не случится «разруха в сраци»...
Еще один жестокий урок преподал мастер с фамилией пушкинского героя. Нам начальство без устали обещало выплатить зарплату. Мы вкалывали в три смены и зарплату безусловно заслужили. Но в последний день, когда надо было получать деньги, наш мастер Гринев куда-то пропал. Начальство, к которому мы обращались, неизменно ссылалось на него. Так его и не дождавшись, мы решили придти за расчетом на следующий день. Но у нас на проходной отобрали временные пропуска - видимо, система эксплуатации и грабежа «студентов-практикантов» там была доведена до совершенства. За месяц работы нам не заплатили ни копейки. Надо добавить к этому, что нам не выдали спецодежду и пришлось работать в небогатой нашей одежонке и обувке. Так что у ХТЗ передо мной должок - минимум целая месячная зарплата.
После этой нечестивой практики слоган большевиков «Труд - дело чести, доблести и геройства!», который торчал и на корпусах ХТЗ, отдавал циничным издевательством. Пусть эти воспоминания дополнят славный путь знаменитого первенца сталинских пятилеток.
К этому нельзя не добавить, что в СССР существовала целая система рабского труда. Десятки лет безвозмездно, усеивая своими трупами одну шестую суши, трудились заключенные. На тех же условиях трудились и военнопленные, но они отрабатывали свои грехи. В конце концов, заключенным стали платить, пусть и гроши, и за четверть века набегала какая-то сумма.
Колхозники десятилетиями трудились за трудодни, так называемые «палочки». Оплачивались они мизерно. Но студенты, школьники, всевозможного пошиба служащие вкалывали на полях и на овощебазах совершенно бесплатно. Поразительно, однако этот рабский труд назывался шефством. Изобретатели это понятия были не менее коварны, чем Сталин, который министром просвещения как-то назначил Потемкина. Слово шеф пришло к нам из французского языка. Там chef - начальник, глава предприятия, босс. Составители «Словаря иностранных слов» советских времен показали себя изворотливыми и верными учениками товарища Сталина. Приведу их толкование этого слова полностью: «2) лицо, учреждение или организация, оказывающие регулярную помощь другому лицу, учреждению или организации (гл. образом в культурно-политической работе), напр. в подшефной школе». Сколько же здесь иезуитского вранья! Увы, ничуть не меньше, чем в миллионах приговоров советских, как известно, самых справедливых судов. Они долгое время приговаривали к «лишению свободы», стало быть, косвенно утверждая, что наша страна и в целом наш соцлагерь - это территория, где люди пользуются благами свободы. Полстраны без паспортов, но зато как «свободно»! И «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!» - самое поразительное, что мы, фактически невольники, крепостные или рабы, с гордостью распевали эти слова. Поистине, пипл все схавает…
Думается, что бесчисленные «праздники коммунистического труда» - субботники и воскресники - отвращали людей от «светлого будущего» больше, чем тучи бездарных платных пропагандистов и бесплатных, по призванию или принуждению, агитаторов. Стоило только даже мало-мальски вдумчивому человеку представить «праздник» в качестве эталона своего грядущего будущего, как он становился до конца дней своих антикоммунистом.
Большевистcкие привычки к рабскому труду значительно «продвинули» вперед реформаторы-ельциноиды. Эти необольшевики вообще годами не платили людям заработанное.

У Вас недостаточно прав для комментирования