21
Из школы я уволился. Июнь прошел в подготовке к экзаменам и в ожидании результатов творческого конкурса. Миновала и половина июля. И только в двадцатых числах наконец-то пришло долгожданное письмо: творческий конкурс прошел успешно, экзамены с 1 августа. Теперь только бы сдать экзамены.
Больше всего меня беспокоил иностранный язык. И тут я где-то вычитал: если по иностранному языку абитуриент не был аттестован, то он экзамен в этом случае не сдает. Я поехал в свой техникум, разыскал директора, объяснил  суть своей просьбы. И.М. Сокол подергал нервически усом и ответил:
- Мы таких справок не выдаем.
И ушел, похрустывая несмазанными сочленениями.
В Москву я ехал с земляком и молодым поэтом Игорем Демченко. Он тоже хотел поступить в Литинститут, но не прошел творческий конкурс. Наверное, он ехал поступать в другой вуз, но не говорил об этом. Перед поездкой я выписался, не без труда снялся с воинского учета, хотя был признан негодным к воинской службе. Ехал с вещами, не так, как Фрося Кулакова, героиня известного фильма, но пальто было упаковано - я не собирался возвращаться в Изюм.
Вначале мы с Игорем приехали к его родственникам, каким-то Лурье, жившим неподалеку от Белорусского вокзала. Оттуда я поехал на Тверской бульвар, в Дом Герцена, взял направление в общежитие.
Поселили нас человек по шесть в комнатах, где жили обычно двое студентов или один слушатель Высших литературных курсов. Общежитие на Бутырском хуторе было новеньким - его только построили. До этого студенты Литинститута и слушатели Высших литературных курсов жили на литфондовских дачах в Переделкине.
Рядом с моей койкой стояла койка латыша Мариса Чаклайса. Из Грузии приехал Шота Топчиашвили, из Братска бригадир бетонщиков, хватайте выше - бригады коммунистического труда, рязанец Алексей Труфилов. Как выяснилось потом, он блефовал насчет бригады. Из Магадана - Адам Адамов. Кое-кто поступал в институт по второму, третьему разу.
Прежде чем быть допущенным к экзаменам, надо было пройти собеседование на кафедре литературного мастерства. Когда я зашел в кабинет, там было довольно представительное собрание писателей - Всеволод Иванов, Владимир Лидин, Илья Сельвинский, Кузьма Горбунов, Александр Коваленков, Василий Захарченко, критик Александр Власенко, он же ответственный секретарь приемной комиссии. Был здесь и Борис Васильевич Бедный - товарищ по плену моего бывшего директора. Председательствовал заведующей кафедрой Сергей Иванович Вашенцев, хотя тут присутствовал и ректор института Иван Николаевич Серегин.
Наверное, прежде чем вызвать абитуриента, они знакомились с результатами творческого конкурса, с рецензиями и заключением комиссии. Потому что стали задавать мне вопросы по повести. Потом решили проверить мое знание современной литературы. Я несколько лет выписывал «Литературную газету», «Роман-газету», покупал «толстые» журналы, выпуски «Библиотечки «Огонька» - короче говоря, все, что можно было найти в Изюме.
- Какое последнее произведение Вадима Кожевникова вы читали? - спросил Всеволод Иванов.
- «Знакомьтесь, Балуев».
- И каково ваше отношение к этому произведению?
К счастью, я читал чью-то критическую статью об этой повести и был полностью согласен с критиком: перегруженность производственным, организационным материалом в ущерб раскрытию внутреннего мира героя и героев. Так и ответил.
- Ну а что вы читали Всеволода Иванова? - задал вопрос Илья Сельвинский.
- «Партизанские повести», «Бронепоезд 14-69».
Естественно, не знал, что Всеволод Вячеславович написал уже роман «Ужгинский кремль», и что спустя двадцать лет, работая заместителем главного редактора Главной редакции художественной литературы Госкомиздата СССР, я буду выступать за издание этого сложного и глубокого произведения и убеждать в том же главного редактора Андрея Николаевича Сахарова – в будущем директора академического института российской истории.Роман Вс.Иванова вышел в 1981 году.
Собеседование я прошел, получил экзаменационный лист с номером 545. Потом я убедился, что это был шифр для принимающих экзамены. Кому-то после собеседования рекомендовали поступать на заочное отделение, а кого-то вообще отсеивали - к сожалению, и Мариса Чаклайса, с которым мы немного сошлись. Марис Чаклайс со временем стал знаменитым латышским поэтом.
Сочинение я написал или на «хорошо», или на «отлично» - не помню даже темы. Но вот что запомнилось. Сдаю русскую литературу. Вопрос по советской литературе и дореволюционной - в данном случае «Писарев о Базарове». Ответил по советской литературе, а потом заявляю:
- А что Писарев написал о Базарове, извините, не знаю.
- А почему не знаете? - спросил профессор Х.
- Если бы я знал, что написал Писарев о Базарове, то зачем бы тогда поступал в Литинститут? Я ведь поступаю сюда, чтобы изучить литературу.
- Плохо, - говорит профессор, а я кошу глаз на то, как он выводит в экзаменационном листе «хорошо».
Историю я любил, к тому же, накануне прочел проект новой «Программы КПСС», так что получил пятерку без проблем.
Оставался иностранный язык. Какой сдавать? Из немецкого знал, кроме расхожих выражений, только слово besuchen - посещать, чем я не занимался в техникуме, поскольку был освобожден от немецкого языка, как ранее изучавший английский язык. Да и ввели немецкий язык только на третьем курсе. Английским занимался самостоятельно.
Однако я, видимо, расхулиганился, когда вошел в аудиторию и, увидев трех молодых и симпатичных экзаменаторш, решил: пойду сдавать самой симпатичной, пусть она принимает экзамен хоть по китайской грамоте. Направился к самой симпатичной, поздоровался, отдал экзаменационный лист и вытащил билет. Посмотрел  - английский!
Ответил на вопросы по грамматике и стал читать отрывок под названием «In the garden», то есть «В саду». Читал я так: ин дзэ гарден... Довольно ловко справился с переводом.
- Поразительно, - заулыбалась моя красавица, - если бы я не знала, что принимаю экзамен по английскому языку, ни за что не догадалась бы, что вы читаете текст на английском. А перевели совершенно точно.
- Я учил его самостоятельно.
- Тогда все ясно, - сказала красавица и поставила мне «хор».

У Вас недостаточно прав для комментирования