41
Из аппарата мне надо было срочно уходить. Толчком послужила рукопись книжки Б.Н. Пастухова «Воспитание молодежи - наша общая задача», которая потом вышла в «Профиздате». Он, будучи членом президиума ВЦСПС, не раз намекал мне о том, что ему, дескать, поручили написать книжку о сотрудничестве комсомола и профсоюзов. Непонятливым я никогда не прикидывался, поэтому пришлось взяться за создание и этой нетленки.
С Пастуховым у меня были довольно странные отношения. Как-то он пригласил к себе нескольких работников орготдела, в том числе и меня, и поручил отслеживать, чтобы на отчетно-выборных конференциях и съездах комсомола на всесоюзный съезд были избраны самые достойные юноши и девушки. Мне, как молодому литератору, поручил искать по всей стране самых-самых (кстати, в моем архиве сохранился их список, и было бы интересно найти их снова, написать о них книгу. Наверное, весьма грустную). К примеру, я отыскал ребят, которые «пили мочу» - несколько молодых исследователей находились много месяцев в барокамере, моделируя условия будущего многомесячного космического полета. Никто из них в делегаты не прошел.
- Надо бы избрать начальника СП-19 Чилингарова. У него станция комсомольско-молодежная, - сказал Б.Н. на очередном промежуточном совещании.
Я уже писал о том, как Артура Чилингарова не взяли на работу в аппарат ЦК ВЛКСМ. Он пошел работать в Арктический институт. До этого он был первым секретарем райкома комсомола в Красноярском крае, и я по своей наивности полагал, что его надо избирать на краевой конференции в Красноярске. Арктический же институт находится в Ленинграде, и когда я окончательно убедился в том, что Чилингарова можно избрать только там, до ленинградской конференции оставались всего сутки. Вопрос о включении его в списки для голосования мог решить только Пастухов.
Я кинулся к нему в кабинет. В Питере наверняка уже печатали бюллетени. Не взирая на протест секретарши, я вошел к Пастухову.
- Борис Николаевич, извините, но дело очень срочное.
- Мне некогда, - отрезал он, стоя посреди кабинета.
- Борис Николаевич! Это займет всего тридцать секунд!
- Я вам сказал: мне некогда.
Лицо у него было злое и непреклонное. Я повернулся и ушел. Сел за свой стол, размышляя о том, что же делать дальше. Звонок по внутреннему телефону. Узнаю голос пастуховской секретарши Тани.
- С вами сейчас будет говорить Борис Николаевич.
- Что это за стиль работы? Кто вам дал право врываться в кабинет второго секретаря ЦК?
- Борис Николаевич, но вопрос можете решить только вы. И он не терпит отлагательства.
Но Пастухов продолжал воспитывать меня. Тем более что я упрямо настаивал на своем.
Итоговое совещание.
- А Чилингарова избрали делегатом?
- Нет, - сказал я.
- Почему?
- У вас не нашлось тридцати секунд для решения этого вопроса.
В кабинете воцарилась гробовая тишина. Все знали крутой нрав Пастухова и те, кто присутствовал при этом, наверняка считал меня уже уволенным за непозволительную выходку.
Но Пастухов смолчал. Более того, спустя несколько месяцев, предложил мне должность его референта, но переименовал ее в ответственного секретаря постоянной организационной комиссии ЦК ВЛКСМ. И прокомментировал на секретариате повышение так:
- Из гардемаринов да сразу в капитаны первого ранга…
История с Артуром Чилингаровым имела продолжение на XYI съезде комсомола. Тогда были в ходу всякие, как сказали бы сейчас молодые люди, приколы. Одним из таких приколов была перекличка комсомольцев, работающих в Антарктиде и на Северном полюсе.
Председательствующий на съезде торжественно объявил:
- Слово предоставляется начальнику комсомольско-молодежной станции «Северный полюс-19» Артуру Чилингарову!
Зал приветствовал это сообщение аплодисментами. Включили магнитофонную запись. И тут произошла комичная ситуация. Каждому выступающему официант приносил стакан воды или чаю, прикрытый салфеткой, свернутой воронкой. Все догадывались, что эта обслуга получала зарплату на Лубянке - иначе быть не могло, в президиуме съезда находилось все руководство страны.
Делегатов появление официанта со стаканом под колпаком явно заинтересовало своей несуразностью. Они оживились. Официант приблизился к трибуне и остолбенел: он слышал выступление, но за трибуной никого не было! Тогда он внимательно посмотрел на президиум - там все сидели с закрытыми ртами! Тут уж съезд разразился хохотом, и незадачливый официант скрылся за кулисами.
Лето 1972 года было знойным. Вокруг Москвы горели торфяники, заволакивая столицу густым дымом. С горьковатым привкусом. По утрам горечь чувствовалась даже во рту. Дым проникал повсюду. Закрытые наглухо окна не преграждали ему путь в квартиру, душ из холодной воды, который я не выключал часами, не приносил облегчения - жарко было не только днем, но и ночью. Жену я отправил в Гурзуф, сын был на детсадовской даче в «Елочке».
На написание книжки объемом 10-12 авторских листов Пастухов дал мне месяц. Естественно, я не ходил на работу, вкалывал с утра до ночи. Составил структуру книжки, наметил главы, подглавки. Пастухов одобрил мой план, внес свои коррективы. Совершенно не считаясь с тем, есть или нет у меня для этого материал. А его не хватало.
И тогда я вспомнил об Эдисоне. Изобретая свою электрическую лампочку, он делал нить накаливания буквально из всего, что попадалось под руку. В порту поднял щепочку из бамбука, и нить накаливания из нее проработала дольше всех. Тогда Эдисон стал разыскивать нужный вид бамбука, а их оказалось свыше пятисот!
Моим портом стал киоск «Союзпечати» на Звездном бульваре. Каждое утро я скупал всю свежую прессу и, имея уже некоторые навыки обработки информации, изучал ее с точки зрения тематики пастуховской книжки. Поражало отсутствие информации о какой-либо комсомольской деятельности, не говоря уж о профсоюзной. А о совместной работе этих славных организаций-ведомств никто и не догадывался. Естественно, что приходилось некоторые факты домысливать. Короче говоря, в то лето во мне проснулся и тут же умер великий компилятор.
Готовую рукопись надо было перепечатать. Пастухов дал команду машбюро первого этажа. Там, получив работу в 300 страниц, видимо, возмутились. И доложили заведующему общим отделом. Тот - первому секретарю Тяжельникову, у которого были не лучшие отношения с Пастуховым.
Короче говоря, осенью, на отчетно-выборном партийном собрании аппарата, Евгений Михайлович сказал примерно следующее:
- Вы, полагаете, мы не знаем о том, что кое-кто по месяцу не является на работу, а потом приносит пухлые рукописи в машбюро?
Прозрачнее о том, что я попал в переплет между ними, можно было сказать, но лишь назвав мою фамилию. Я понял, что надо срочно уходить из аппарата. Как раз подвернулось предложение возглавить то ли отдел, то ли редакцию по работе с молодыми авторами в издательстве «Молодая гвардия», и Пастухов отпустил меня.
Правда, перед этим заворг Иванов предлагал мне пойти на факультет ООН в Академии внешней торговли. Многие работники комсомольского аппарата уходили туда, изучали в совершенстве французский и английский языки и уезжали работать в секретариат ООН. После окончания академии до отъезда в Нью-Йорк проходили не только месяцы, но и годы. Для меня это означало окончательный переход в чиновничество, стало быть, расставание с литературной работой, писательской средой и своей страной. И я не пошел в международные чиновники.
- Вы не очень-то перед издательским начальством ломайте шапку. Разве мы не найдем вам более подходящую работу? - напутствовал Пастухов меня, и спросил, может, я куда-нибудь на прощанье хочу съездить.
Я попросился в командировку во Владивосток. Заканчивал повесть «Сквер Большого театра», и мне надо было освежить впечатления.
- Оформляйте командировку. И выездные документы - поедете руководителем туристической группы в Италию. Это вам в качестве поощрения, - сказал Пастухов.
До этого я вообще не выезжал за границу. Проработал в ЦК комсомола почти четыре года, но не был даже в какой-нибудь соцстране. Другие разъезжали по странам и континентам, но только не я. Была единственная попытка отправить меня в Венгрию в качестве начальника поезда дружбы, но тут же меня быстро заменили другим.
Со временем понял причину того, почему стал на некоторое время не выездным. Я уже упоминал о том, что меня во время службы в Приморье, вдруг включили в группу по проверке секретного и совершенно секретного делопроизводства. Группа состояла из двух человек - одного старлея и меня. Мы искали листик папиросной бумаженции...
Начальник секретной части была женщина из местных, переживала она очень сильно. Если пропал один документ, то, быть может, пропали и другие. Можно было угодить и под суд.
Две недели мы со старлеем сверяли описи с наличием документов. Перелистывали по страничке каждый из них. Господи, с чем только не приходилось там сталкиваться! К моему удивлению, все еще в силе были некоторые приказы за подписью Л. Берии и прочие бюрократические раритеты. К счастью, все документы были на месте. Что же касается папиросной бумаженции, то она наверняка случайно прилепилась к штурманским документам и была утеряна во время полетов.
Поскольку был допуск, меня включили в состав окружной избирательной комиссии, и я стал носителем информации о том, сколько войск располагалось во Владивостоке с точностью до одного человека. Это мне было нужно? Конечно же, нет. Во время работы в ЦК комсомола я дважды высчитывал по сокращенной, перепаханной вдоль и поперек записке о сверке членов ВЛКСМ, сколько в Советских Вооруженных силах было воинских соединений, где комитеты комсомола имели права райкома. Записку я готовил к публикации в «Информационном бюллетене», и заведующая сектором учета опытнейшая Ираида Корнеева, едва не брякалась в обморок, когда я ей дважды предъявил расчеты. Ведь эта цифра составляла государственную тайну. Видать, не зря меня в школьные годы Ревекка Борисовна отправляла на математические олимпиады.
В те годы настолько эффективны были радиоэлектронные средства разведки противоборствующих сторон, что я при всем старании не мог ничего существенного добавить к общеизвестному. Тем не менее, восемь лет я не покидал пределы страны.
Когда я заканчивал рукопись, позвонили из детского сада и сообщили, что заболел сын. Подозрение на дизентерию, и что его намереваются поместить в инфекционную больницу. Я взял дежурную машину и поехал за сыном. Да и жена со дня на день должна была вернуться из Крыма.
Андрюша был вялым и слабым. Я решил не отдавать его в инфекционную больницу, поскольку там ребенок наверняка подхватит какую-нибудь заразу. Когда мы отъехали от «Елочки», я попросил водителя остановиться в каком-нибудь тенистом месте.
- Папа, а что это за орешки такие? - спросил трехлетний малыш, когда я развернул перед ним незамысловатое холостяцкое угощение. Орешками он назвал куриные яйца!
И я вспомнил, как в один из приездов в «Елочку», мы с женой очень удивились, когда сын стал уплетать хлеб с булкой. Мы подумали, что он проголодался и что это случайно. Однако «орешки» были не случайностью.
Короче говоря, я рассказал об орешках в нашем месткоме и на дачу детского сада выехала комиссия. Выяснилось, что завхозом туда пристроилась отсидевшая восемь лет мошенница, которая обкрадывала детей. В меню писали одно, а детям давали совсем другое. Из дачи устроили детям концлагерь.
Я вспоминаю об этом по той причине, что в последнее время о райской жизни комсомольских и партийных работников развелось слишком много брехни. Инструктор ЦК ВЛКСМ получал всего 140 рублей в месяц, ответственный организатор - 160, заведующий сектором - 180. На эти деньги жили семьи из 3-4-х человек. Потом всем прибавили «гигантскую» сумму - по 40 рублей. Тогда как квалифицированные рабочие на заводах, строители, водители то время зарабатывали 250-300 рублей в месяц. И вкалывали не по 16-18 часов в сутки .
И в то же время в ЦК ВЛКСМ были сугубо бюрократические порядки. К примеру, заместители заведующих отделами кормились в отдельном зале общей столовой. Члены бюро и секретари ЦК - в своей, расположенной на четвертом этаже главного здания. Разумеется, все эти три категории лечились в разных поликлиниках. Почти анекдотический случай: секретарь ЦК Анатолий Деревянко, впоследствии академик Российской академии наук, директор Института археологии Сибирского отделения Академии наук, провел свой отпуск как обычно - в путешествии с друзьями по северным рекам на байдарках. После отпуска первый секретарь Тяжельников отчитал его за то, что он не поехал в санаторий ЦК КПСС и что такое поведение можно расценить как вызов…
Вскоре приехала жена, и наша эпопея с сыном только начиналась.

У Вас недостаточно прав для комментирования