50
После операции сына жизнь стала входить в нормальное русло. Я задумал издавать альманах «Вдохновение» - для участников молодежных литературных объединений и студий, организовать встречу молодых авторов издательства «Молодая гвардия». Чередой пошли зональные совещания молодых писателей -  в Иркутске, Перми, фестиваль молодых поэтов братских республик в Кутаиси, фестивали дружбы  молодежи в ГДР, Финляндии…
- Александр Андреевич, от души поздравляю с новым назначением! – однажды просияла лицом  в коридоре издательства пожилая редактриса.
- Извините,  какое  назначение? – изумился я.
- Понимаю,- улыбнулась старая перечница.- Не хотите, чтобы сглазили?
- О каком назначении вы говорите?
- Вас же вчера назначили на секретариате большого Союза первым заместителем главного редактора журнала «Юность»!
Вот так новость! В то время журнал был в центре скандала. В честь 20-летия журнала первый заместитель главного редактора Владимир Воронов опубликовал с точки зрения Старой площади возмутительную статью. Воронова сняли.
Я поехал к Киму Селихову.
- Кимуля, мне сказали, что без меня меня женили, назначили первым замглавного в «Юность». Шутка?
- Какая шутка. Пойдешь в «Юность», парень крепкий, выдержишь…
Произошло следующее. Скандал со статьей Вл. Воронова обсуждали на секретариате правления СП СССР. Главный редактор Борис Полевой неожиданно  заявил, что нельзя ни на кого в журнале положиться, вообще не с кем работать. Хитрющий ход: мол, ставьте своего человека на место Воронова, вот с него и спрашивайте и отвечайте вместе с ним за все, что происходит в журнале. И тут кого-то лукавый дернул за язык и заявить, что в помощь Борису Николаевичу следует назначить меня. Полевой не возражал, секретари – тоже. Все выглядело так, словно меня и впрямь  назначили.
- Кимуля, издательство «Молодая гвардия»  и журнал «Юность» - это же антиподы! Вы меня решили туда десантировать?
- Ничего, ты парень крепкий, справишься, - как заведенный повторял Селихов.
К тому времени я был уже опытным аппаратчиком, понимал, как мне будет трудно, не портя отношений с большим Союзом, отказаться от довольно лестного предложения. Судя по настроению Кима, в большом Союзе намерены меня все-таки отправить в «Юность». Для начала процесса утверждения Б. Полевой должен меня пригласить и предложить стать его первым заместителем. Пока этого не произошло, надо было как можно скорее уехать в отпуск. Да так, чтобы меня никто не нашел. Оформил отпуск и уехал в Изюм, сказав об этом лишь Наташе и строго-настрого наказал ей никому не говорить, где  нахожусь.
А в Изюме попросил брата и друзей отвезти меня на Краснооскольское водохранилище. Нужно было отдохнуть, собраться с мыслями. В Пицунде я однажды целую неделю лежал, уткнувшись носом в песок. Никого не хотел видеть. А потом ловил рыбу на самодур – в основном морских скорпионов и катранов, черноморскую акулу, из которой получалось более или менее съедобное копченое блюдо – на закусь годилось. Научил Егора Исаева ловить в ближайших озерах сазанчиков. Он их таскал с криком: «Сортовая!», что означало приемлемые размеры. Прогуливался с Анатолием Стреляным и его женой – он тогда работал в издательстве «Советский писатель», знаменитая статья про архангельского мужика, многолетняя работа на радиостанции «Свобода»  были в его туманном будущем. Играл в бильярд, ездил за Рыбхоз драть мидии, даже как-то забрел на нудистский пляж… В Пицунде могли меня найти, но не на берегу Краснооскольского водохранилища.
Соорудили мне палатку на помосте, который толстым слоем  укрыли ядреной изюмской  полынью. Снабдили рыбацкими причандалами, выпили за интересный отдых и уехали, помня о моей просьбе не надоедать.
Палатка стояла на краю старого сада, от которого остались лишь кустарники вишни. И на крутом обрыве – внизу плескалось «море», там же сижа – помост для рыбалки. На противоположном берегу  можно было разглядеть рыбаков, а на этом, куда ни глянь, ни души. Тепло, солнечно, тишь и благодать. То, что мне нужно.
Из кирпичей, привезенных из Изюма, соорудил таганок, вскипятил чай. Как ни старался ни о чем «московском» не думать, не получалось. Не посещало и вдохновение – сдал рукопись сборника «Сто пятый километр» в издательство «Современник», видимо, творческий потенциал полностью иссяк. Сели аккумуляторы.
Предисловие к сборнику написал Валентин Распутин. Познакомился с ним в Иркутске, по пути на строительство Усть-Илимской ГЭС. В поездку я пригласил поэтов Александра Москвитина и Игоря Ляпина. В Усть-Илиме тогда дома стояли на правом берегу Ангары, а город должен был строиться на левом. На въезде в поселок в явной растерянности стояли парень и девушка, должно быть, молодожены, не знавшие, как  им поступить – или оставаться, коль приехали, или же уезжать, пока не поздно.
Устроились мы в квартире для приезжих, захотелось попить чайку. Пошли в магазин: молодожены  по-прежнему стояли на распутье. Их образ навсегда врезался в мою память, я их часто вспоминал, бывая на всесоюзных ударных стройках. Это собирательный образ моего поколения. Выжившего в годы войны, познавшего голод и нищету, безотцовщину. И отправившегося на поиск счастья и счастья для своих детей в тогдашние «горячие» точки - созидательные.  Там они с неимоверной верой строили новую жизнь, пока их, как и весь народ, горбачевы-ельцины не кинули, растоптали их идеалы и  судьбы.
Когда мы в усть-илимском продовольственном магазине попросили продать нам пачку хорошего чаю, продавщица  как-то странно  взглянула на нас. Хмыкнула и отвернулась. Мы повторили  просьбу. Она догадалась, что мы приезжие.
- Не бывает у нас в продаже чая, - она, как несмышленышам, втолковывала нам.
Здесь нещадно чифирили, и, чтобы спасти какие-то жизни, запретили продавать чай? Оглушенные таким открытием, мы побрели дальше. К какому-то ларьку стояла гигантская очередь – человек четыреста, в основном, пожилых женщин, приехавших нянчить детей. Перед Пасхой обещали привезти яйца, вот и ждали.
В книжном магазине на всех полках была разложена одна-единственная книжка – какой-то сборник о художественной самодеятельности. Даже общественно-политической литературы не было! Бродили по «вороньей слободке», раскинувшейся на пригорке. Из бросового материала – досок, фанеры, утеплителя, картона, шифера и железа – строители великой стройки коммунизма соорудили лачужки для своего счастья. Топили буржуйки, смотрели передачи местного телевидения, которое не имело права вещания. Крутило художественные фильм – и  все.
Были мы и на строительстве гигантской плотины. В морозном пару копошились люди, сновали самосвалы – от бетона и курилась плотина.  Скучали автоматчики в белых полушубках и валенках: заключенные и вольняшки работали вместе. Но вольняшки завидовали зэкам. А почему, нам объяснил первый секретарь горкома партии.
- Будь моя воля, я бы каждому усть-илимцу давал орден, - сказал он с давней и нестерпимой болью. -  Они завидуют заключенным. Тем регулярно меняют белье, водят в баню. Несколько раз в неделю показывают кино. Кормят трижды в день. Если минус двадцать пять – составляют акт, и зэки не работают. Не положено при  минус двадцать пять и ниже им работать. А усть-илимцы работают и в сорокаградусный мороз. И надо думать, где жить, как одеваться, что есть – в магазинах нет ведь ничего. Один японец, которого водили по Усть-Илимску, сказал с удивлением: «У вас  продается только хык!» То есть, хек, да и то не всегда.
Когда прилетели в Иркутск, то позвонили В. Распутину. Встретились в ресторане гостиницы «Ангара». Валентин Григорьевич был задумчив, говорил тихо, ровно и взвешенно. Выглядел он неважно – ездил осенью по заставам, подхватил какую-то желудочно-кишечную инфекцию. То, что мы ему рассказали, для него не было новостью. Видимо, «Матёра» уже созревала в его душе. Потом были и другие встречи, но об этом  отдельный разговор.
А тогда, на берегу Краснооскольского водохранилища, я долго не мог уснуть. В палатке стоял густой полынный дух. Я еще не знал, что полынь ядовита не только для насекомых, но и для людей. Забылся тяжким сном, проснулся от явно детского попискивания или плача. Вспомнилось, что неподалеку  отсюда в послевоенные годы был детдом, и подумалось: а не души  умерших младенцев решили посетить меня? Тогда я не вспомнил о Боге, а нащупал стартовый револьвер, который привез из Финляндии. Взвел курок – после  щелчка попискивания  затихли.
Утром с тяжеленной головой собирал ветки для костра, чтобы вскипятить чай. Попался кусок промасленной бумаги-пергамента, подумал, что мне повезло с нею – костерок разгорелся быстро. Стал искать масло к чаю. Его нигде не было. Привез из Москвы трехлитровую банку, один кусок взял с собой, не успел вчера поместить в соленую воду. Так вот откуда  счастливый кусок пергамента!
И я восстановил события прошедшей ночи. Лиса с выводком пришла к палатке, нашла масло, и лисята, попискивая от удовольствия, его съели!
Рыба не ловилась. Лодки, чтобы  поискать  уловистую заводь, у меня не было. Единственным приключением оставалось история с маслом. И когда дня через два приехали ко мне гости,  я уехал с ними в Изюм. Не находил себе места.

У Вас недостаточно прав для комментирования