55
Госкомиздат СССР, полное его название Государственный комитет СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, был сложным ведомством, объединявшим в себе идеологические начала, куда входило и  реализация политики КПСС в области  собственно идеологии, науки, художественной литературы, искусства, производство - полиграфические предприятия, и торговлю - огромную сеть книжных магазинов в системе объединения «Союзкнига». Главной заботой госкомитета была всё-таки идеология, поэтому  ведущими подразделениями считались Главные  редакции – общественно-политической, художественной  и научно-технической литературы, которые были на правах союзных главков, а также Главиздатэкпорт – Главное управление по изданию и поставке на экспорт советской литературы для зарубежного читателя.  Было еще и Главное управление республиканских и областных издательств – но оно не имело достаточно реальных рычагов для  воздействия на их издательскую политику, поскольку издательским делом управляли республиканские, краевые и областные партийные органы.
В нашей Главной редакции, как и у наших коллег, было несколько  редакций. Прежде всего, редакция прозы, поэзии и критики, затем редакция искусствоведения,  театра, кино и музыки,  редакция изобразительного искусства и фотоизданий и редакция по выпуску художественных открыток. Их возглавляли главные редакторы,  которые являлись членами Главной редакции. Наиболее опытные работники  входящих редакций назначались членами Главной редакции – так их должность и называлась. Поэтому Главная редакция была не только главком, но  ещё и коллегиальным органом, который принимал  решения, обязательные для исполнения издательствами непосредственного подчинения («Художественная литература», «Искусство», «Музыка»), издательствами двойного подчинения («Планета», «Изобразительное искусство»), издательствами общественных организаций («Советский писатель», «Советский композитор», «Советский художник» и т.д.)
Система была запутанная и странная, по сути «Планета» и «Изобразительное искусство» стали издательствами непосредственного подчинения.  Было еще так называемое курирование издательств. Например, издательство «Молодая гвардия» курировала Главная редакция общественно-политической литературы, но по проблемам художественной литературы ее работники всегда обращались к нам. То же самое было и с издательством «Наука» и т.п. Без визы или утверждения нашей Главной редакцией ни одно издание по искусству или фотоиздание не могло быть издано на зарубежной полиграфической базе. 
Каждая Главная редакция утверждала планы выпуска литературы  по своим направлениям.  В Главное управление сводного тематического планирования и координации издательства страны направляли извещения о  своих изданиях, где устранялось дублирование позиций, издание  одних и тех же книг под  разными названиями. Так что нынешние литбуфетчицы, издающие свои блины каждый год стопками,  в те времена  попросту были бы невозможны. Как бы там ни было, но высокий уровень издаваемой литературы, при  всех издержках, всё же обеспечивался.
У каждой редакции был  актив рецензентов – специалистов по разным областям. Как правило, о них знал весьма ограниченный круг работников. С некоторыми своими рецензентами я, к примеру, встречался вне стен Госкомиздата. Конечно,  мы бдительно следили за тем, чтобы рецензенты не сводили счеты со своими  противниками и оппонентами, направляли на повторную рецензию  рукопись или уже верстку. На основании этих рецензий составлялись тематические обзоры, которые направлялись  руководству. Или готовились доклады для совещаний издательских работников. С одним из таких докладов, посвященном текстам  песен, пришлось выступать мне. Уровень  песенных текстов и тогда был  низким, но по сравнению с нынешними песняками - они предел совершенства.
Не успел я  даже познакомиться с кругом своих обязанностей, как  вдруг меня вызывает  Андрей Николаевич и   рассказывает следующую историю. Председателю Госкомиздата Б. Стукалину позвонил заместитель заведующего отделом  пропаганды и агитации ЦК КПСС В. Севрук и с возмущением спросил:
- Кого вы назначили заместителем Сахарова?! А вы знаете политические убеждения Ольшанского?
И тогда я догадывался, откуда Севруку стало известно о моих непотребных убеждениях, но лучше промолчу, не назову фамилий. В таких ситуациях даже одна десятая процента неправды или навета равняется ста процентам. Не исключаю и того, что к Севруку, узнав о моем назначении, пришли какие-то   доброхоты из  западнического лагеря и напели обо мне всякие гадости.
Председатель, конечно, стал разбираться, каким образом в замы  главного редактора художественной литературы в стране попал кадр, к которому есть у ЦК претензии мировоззренческого характера. Вообще-то Сахаров делал всё для того, чтобы Стукалин  пошел на повышение – заведовать отделом ЦК или даже стать секретарем ЦК по идеологии. «Только  наша Главная редакция может подвести Бориса Ивановича, - говорил мне Андрей Николаевич. –  Книги по Главной редакции общественно-политической литературы  проверяются и перепроверяются, о научно-технической литературе и говорить нечего. А любая книга по нашей Главной редакции может очень сильно напортить Борису Ивановичу». Здесь стоит заметить, что  цековская шерочка с машерочкой – В. Севрук и  его коллега, замзав отдела культуры ЦК А. Беляев – терпеть не могли А.Н. Сахарова, придирались к нему, но убрать с должности, видимо, не могли.
Расстроенный Стукалин рассказал Сахарову о звонке Севрука, потребовал объяснений. Андрей Николаевич дописывал в это время книгу о дипломатии Древней Руси и поэтому в дипломатическом духе спросил:
- Борис Иванович, вы знаете мои убеждения? Вы разделяет их?
Стукалин ответил утвердительно.
- Точно такие же убеждения - у Александра Андреевича, - сказал Сахаров.
Конечно, передаю всё это в  изложении Андрея Николаевича, и он может подтвердить мой рассказ, но что говорил ему еще председатель по этому поводу, мне, разумеется, неведомо. Как и то, что говорил Стукалин, отзванивая Севруку. Но «шуба» из  анекдота осталась со мной, будет она на моих плечах почти пять лет.
Стукалин уважал Сахарова за его хватку, деловитость, умение двигать дело вперед. Наша Главная редакция нередко занимала первые места среди подразделений комитета – и по  важности выносимых на коллегию вопросов, и по изданию книг, по тиражам и экономическим показателям. Достаточно сказать, что только «Художественная литература» выпускала по тиражам почти 30 процентов всех книг в Советском Союзе. Поэтому коллеги Сахарова  завидовали и недолюбливали его. Когда Андрей Николаевич по каким-либо причинам отсутствовал, то мне и другим замам – И. Голику, а потом Ю.Бычкову - доставалось на орехи. Трудно спорить с членами коллегии, если ты по должности ниже.
Меня коробило отношение  комитетского начальства к писателям.  Понятно, наш брат не давал покоя, и поэтому начальство в своем кругу взяло за моду ругать писателей, относиться к ним свысока, как к неизбежному недоразумению. Вот уж действительно, думал я, русская литература  появилась по недосмотру начальства. Оно не вполне осознавало, что существует для создания наиболее благоприятных условий для написания, публикации и распространения книг, необходимых народу.  И однажды, не вытерпев, в компании заместителей председателей,  членов коллегии и другого начальства,  заявил: «Мне неприятно слышать огульные, несправедливые слова в  адрес писателей. Я тоже член Союза писателей, и просил бы воздержаться в моем присутствии от таких обвинений». Начальство приняло к сведению мои слова, никто в ответ не сказал ни слова,  а я больше не слышал  в Госкомиздате неуважительных  слов в адрес писателей.
Поскольку  по роду своей работы я должен был знакомиться с общим состоянием дел в отрасли, то  всё больше  приходил  к убеждению, что издательское дело в стране деградирует. В книжной торговле в системе «Союзкниги» работало 70 тысяч человек,  но были еще «Военкнига», «Союпечать», «Межкнига», «Академкнига», «Транспортная книга», а потребкооперация? Поэтому  при  остром книжном голоде самых лучших книг, а  они издавались тиражом 10, 30, 50 тысяч экземпляров, не хватало даже работникам книжных магазинов. Существовали так называемые книжные экспедиции, где номенклатура, и я в том числе, мог заказывать дефицитные книги. До нас доходили слухи, что некоторые книги распределялись на заседаниях бюро обкомов партии.
Были и прорывы – например, издание 200-томной «Библиотеки всемирной литературы». Первый зампред  председателя Госкомиздата СССР  И. Чхиквишвили и главный редактор издательства «Художественной литературы» А. Пузиков по достоинству получили за нее Государственную премию СССР. Вообще я должен отдать должное Чхиквишвили, хотя он впоследствии сыграл в моей судьбе не лучшую роль. Вообще-то судьба к нему повернулась не самым благоприятным боком. Как мне рассказывал грузинский писатель Гиви Карбелашвили, его ближайший друг, Чхиквишвили взяли в ЦК КПСС руководить сектором печати с тем расчетом, чтобы подготовить его к избранию первым секретарем ЦК КП Грузии. Однако Шеварднадзе перешёл ему дорогу, и Чхиквишвили назначили первым зампредом союзного Госкомиздата.
Успех всемирной библиотеки  вдохновил Чхиквишвили на другие подобные акции. К примеру, на  разработку и издание  библиотеки «Шедевры мировой живописи», в нашем обиходе - ШМЖ. С этой ШМЖ он доставал нашу Главную редакцию. Идея была прекрасной, однако рассчитывать на массовые тиражи тут не приходилось, К тому же в стране не было  нужной  бумаги, полиграфических мощностей. Чхиквишвили всё это раздражало, он искал  обходные пути. Родилась идея 8-томника о московском Кремле.  Предполагалось, что это  будет по-настоящему государственным изданием, чтобы его можно было дарить главам иностранных государств. Кожаный  переплет с металлическими застежками, позолоченными или даже золотыми, золотой обрез, самая лучшая бумага, высочайший уровень печати, каждый том – в отдельном контейнере, они тоже шедевры искусства и полиграфии. Предполагаемая стоимость  одного тома – примерно 2 тысячи рублей, то есть около 3 тысяч американских долларов.
Слухи о разработке и предстоящем издании уникального восьмитомника пошли гулять по отрасли. В Ленинграде руководство  полиграфобъединения «Печатный двор» допытывалось у меня: неужели мы такое издание будем печатать на иностранной базе?  Не стыдно будет дарить какому-нибудь  главе государства подарок, напечатанный в его же стране? И убеждали, полагаю, меня не первого, что  «Печатный двор» справится с таким поручением лучше любой иностранной типографии. Но, увы, и этому проекту не суждено было осуществиться.
Чтобы оттенить эти прекраснодушные затеи реалиями того времени, приведу  факты другого порядка. При изучении книжных фондов выяснилось, что в Киргизии во всех библиотеках средних учебных заведений, то есть школ, техникумов, профессионально-технических училищ, нашлось только 27 экземпляров «Героя нашего времени» М. Лермонтова. Исследование книжных фондов меня потрясли. О какой новой общности советских людей, о котором день и ночь талдычили все средства массовой информации, если у людей нет элементарного – книг, которые бы служили культурно-духовным фундаментом этой пресловутой общности?!
Как-то зашел ко мне  Юрий Бычков, тоже заместитель А.Н.Сахарова, и говорит:
- Моя племянница  окончила пединститут, едет на село преподавать в старших классах русскую литературу. Вчера она была у нас в гостях и призналась мне, что ей так и не удалось прочесть четвертую часть «Войны и мира». Не могла взять в институтской библиотеке. Как же она будет учить тому, что сама не читала?
Картина была бы  далеко неполной, если бы я обошел печально известную акцию выпуска книг в обмен на макулатуру. Это была совместная затея Госснаба и Госкомиздата, соответственно - Главторресурсов и нашей Главной редакции. Она повлияла на улучшение сбора макулатуры, но та шла лишь на картон или строительные плиты. В стране отсутствовали предприятия по переработке макулатуры в бумагу, тогда как в ГДР  из нее выпускалось 52 процента общего объема бумаги. Госснаб  выделял дополнительно бумагу для издания «макулатурных» книг. Мы пытались включить в план  их издания сочинения русских классиков, но в ЦК нашлись  чистоплюи, воскликнувшие: «Да вы что, Пушкина собрались выпускать в обмен на макулатуру?»
Но Госснаб держал, не побоюсь этого сравнения, мохнатую лапу на нашем горле. Он не выделял же нам дополнительные полиграфические мощности или полиграфлимиты за пределами страны, «макулатурные» книги печатались за счет того, что тот же Пушкин не выйдет. Пошло жульничество с  талонами, в макулатуру сдавали даже семейные архивы, письма фронтовиков…
Нехватка бумаги в стране была ужасающа. Когда я ушел из Госкомиздата и у меня появилось время досконально изучить все тонкости дела в комплексе, то я обнаружил, что в 1983 году у нас изготовили 5,7 миллиона тонн бумаги, а печатных сортов (без газетной) – чуть меньше миллиона тонн, то есть по 3,65 килограмма на каждого советского человека. На все книги  и журналы, так называемую ведомственную литературу, а ее выпускалось около 80 тысяч названий в год. А огромная  армия бюрократов на чём писала, исключительно на финской бумаге, что ли? В итоге в том же 1983 году  художественной литературы было издано 1,49 для взрослых (6524 названия) и 1,95 книги для детей (3882 названия) в пересчете на одного советского человека. Так  на практике шло  «наиболее полное удовлетворение духовных потребностей».
В стране издавалась тьма всевозможной общественно-политической ерунды, откровенно пропагандистского характера. Причем, невысокого уровня, безвкусно оформленной. Как-то я на заседании главной редакции  издательства «Молодой гвардии» (везде были главные редакции, главные редакторы!) и, чтобы позлить коллег из нехудожественных редакций, высказал мысль, что общественно-политическая литература, которая когда-то выпускалась подпольно да так, чтобы не бросалась в глаза, так и не преодолела подпольный синдром в стиле своего оформления. С другой стороны, во многих случаях оформлять ее как следует не имело смысла – всё равно немало экземпляров списывалось, шло в макулатуру.
Но это была не вся беда. К прискорбию, стали везде и всюду печатать собрание сочинений Л. Брежнева «Ленинским курсом», незамедлительно  названный острословами «лёнинским». На всех языках народов СССР, на  десятках иностранных языков. Члены политбюро последовали примеру шефа. «Межкнига» вагонами направляла «исторические речи» зарубежным книготорговцам, а те с удовольствием брали книги, зная, что вряд ли с них не потребуют деньги, даже не распечатывая пачки бессмертных лёнинских трудов, продавали их сборщикам макулатуры. Даже появились  фирмы, специализирующиеся на таком  бизнесе.
Бумаги так остро  не хватало, что приходилось останавливать печатные машины. Появился термин «печатать с колес», то есть, чуть ли не с вагонов, без учета  размеров, сортности, веса бумаги. Пошли книги, напоминающие пирожное – печатные листы разных оттенков, сортов бумаги. Передо мной однотомник И.Тургенева, серия «Библиотека классики», изданная «Художественной литературой» в 1981 году. Тираж – миллион экземпляров, стоимость 3 рубля 80 копеек.  Она должна была стоить на 70 копеек дороже. Семьсот тысяч рублей, около миллиона долларов, убытка. Потому, что некоторые листы из газетной бумаги. В ней нет клеевой основы, газетная бумага рассыпается, сделав недолговечной всю книгу, привела в непригодность остальные тетрадки, напечатанные на нормальной типографской бумаге. Всё это я запомнил потому, что  распинался на совещании перед снабженцами и полиграфистами, рассказывая,  к чему приводит метод «с колёс».
Вот тогда и было принято решение закупить  ротационную машину, работающую на огромных скоростях, и приступить к выпуску собраний сочинений наших классиков без ограничения подписки. Вышел трехтомник Пушкина тиражом более 11 миллионов экземпляров, потом Лермонтова и на этом всё заглохло – началась «перестройка».
Но за десять лет только «Проклятые короли» М. Дрюона были напечатаны тиражом 17 миллионов 41 тысяча экземпляров – куда до него Пушкину! Как только случались сбои в печатании книг  в обмен на макулатуру, то во все адреса, прежде всего к нам, шли кучи писем. Среди них были и от тех, кто возмущался пренебрежением к истории Отечества и в пристрастии к истории французской. Как же меня донимал партийный работник  одного из автозаводов, требуя прекратить дюмование и задрюонивание сознания  наших читателей. Я писал ему  обтекаемые бюрократические ответы, а сам  тайком готовил записку в ЦК ВЛКСМ, намереваясь пойти с нею к  первому секретарю Б.Пастухову.
Хозяйничанье  заготовителей вторсырья в такой тонкой  сфере, как художественная литература,  подвигнула меня на оригинальный шаг. Во время затяжного сбоя с  выпуском макулатурных книг я подготовил для  Б. Стукалина записку с предложением вместо «Королевы Марго» или «Дамы в белом» отоваривать талоны книгами из  выходящих изданий. И составил список, куда вошли сборники зарубежной научной фантастики, лучших детективов, романов  современных зарубежных писателей, книги по отечественной истории, короче говоря, весь дефицит. Между прочим, сажая тем самым на голодный паек и номенклатурные книжные спецэкспедиции.
Стукалину, видимо, надоели жалобы, и он дал  «добро». Наивный, я  полагал, что люди, которые ни за какие коврижки не смогли бы купить лучшие книги из текущих планов выпуска, обрадуются и скажут спасибо. Были, конечно, и такие, но они не писали благодарственных писем, зато поток жалоб от тех, кто собирал деньги на «Даму в белом», а ему, видите ли, предложили сборник произведений лучших американских писателей-фантастов, еще больше возрос. Стало ясно, что в стране уже сформирован массовый потребитель невзыскательного чтива, но что из этой среды выйдут через полтора-два десятилетия и власть имущие, которые  в своих речах не будут вообще употреблять словосочетание «художественная литература», предугадать даже в теоретическом плане было очень маловероятно. Поскольку подобное казалось в те времена попросту невозможным.
Дефицит породил невиданное воровство книг. Воровали из типографий, причем так виртуозно, что начальство не имело представления, как это происходит. Помню, на заседании коллегии  директор Первой образцовой типографии В.Климов рассказывал, как они хотели выяснить, какими же  способом крадут книги, расставили людей так, что, казалось, ни одна книга не исчезнет незамеченной, а в итоге куда-то исчезли несколько сот экземпляров.  Раскомплектовывались собрания сочинений – только из книг издательства «Художественной литературы» за несколько лет исчезло из тиражей  более  двух с половиной миллионов экземпляров. Директор издательства В. Осипов присылал в Главную редакцию чуть ли не каждый день докладные записки о воровстве книг. В конце концов, я написал записку председателю комитета с предложением дать возможность работникам  типографий приобретать  книги при условии стопроцентной сдачи тиража, установить премии.
Заседание коллегии шло с участием руководства службы  борьбы с хищениями социалистической собственности МВД (БХСС или ОБХСС, как она называлась тогда). Однажды  зам начальника этой службы  позвонил мне и поинтересовался: вышла или не вышла книга Булгакова «Мастер и Маргарита». Насколько я помню, это, кажется, было первым изданием романа. Грешным делом я подумал, что он хотел  заиметь редкую книгу. Ответил, что не знаю, во всяком случае, сигнального экземпляра не видел. Попросил  уточнить. Я связался с ленинградским отделением «Художественной литературы», директор ответил, что еще не вышла,  со дня на день они ждут сигнал. Перезваниваю в МВД, говорю, что не вышла, вот-вот будет сигнальные экземпляры. «Какие там сигнальные экземпляры! – раздалось на том конце провода. – В Ростове-на-Дону  книга уже продается!»  В типографиях страны вовсю  печатались фальшивые  коньячные и водочные этикетки…
- Почему же мне из товарищей, ответственных за это, никто не докладывает? - вдруг спросил Стукалин, никому не глядя в глаза. Он играл в расчете на гостей.
«Если меня поднимет, - решил я, - то пойду к себе, достану из сейфа пачку документов по воровству, в том числе и  записку на имя председателя. И положу ему на стол!» Но он не стал никого призывать к ответу, потому что это было бы слишком.
И еще один штрих. Каждый день государственная инспекция по качеству организовывала совещания по качеству выпускаемой литературы. Она анализировала сигнальные экземпляры, готовила предложения по поощрению или наказанию издательских работников и полиграфистов. Председательствовали на совещаниях главные редакторы главных редакций или их заместители. Наша Главная редакция проводила совещания по средам. И вот однажды Стукалин решил на личном примере показать, как нам следует проводить  их. В то время в отделе пропаганды и агитации ЦК не нашли для себя более достойного занятия, чем анализировать поэтические сборники и требовать, чтобы стихи печатались в подбор. Экономия составляла при обычном, десятитысячном тираже поэтического сборника,  несколько десятков килограммов. Кроме того, надо было  авторам и редакторам дополнять сборники новыми стихами, чтобы их было удобно печатать на машинах, но это  было хорошо – авторы получали больше денег, а поэтические сборники редко были рентабельны. И вообще, как шутили братья-пииты, поэзия поит, но не кормит.
Требование печатать стихи в подбор на фоне «лёнинской» вакханалии было возмутительным. Поэты доказывали, что публикация стихотворений в подбор – это нарушение традиций, бескультурье, а  я бы сказал – чиновная дурь и жлобство.
Ко мне всё больше приходило понимание того, что мы всего лишь инструмент в руках Старой площади. Какой-то аппендикс идеологических структур ЦК, в него сбрасывают всякое дерьмо,  делают козлами отпущения, поскольку  с нас спрос за провал издательского дела в стране и за глупости, подобные требованию печатать стихи в подбор.
Надо было что-то делать.

У Вас недостаточно прав для комментирования