61
В тайге я напрочь забыл Госкомиздат, интриги, а вернулся в Москву – снова на меня навалились думы о них. Надо было успокоиться, заставить себя писать повесть «Фартовое дело» - ведь какой великолепный материал собрал! Поехал в Литфонд и купил путевку в дом творчества  в Гагре. Время было несезонное, из писателей в доме творчества  был лишь Михаил Дудин. Остальные номера занимали  шахтеры из Донбасса – народ бедовый, денежный и далеко не всегда трезвый.
Еще в Москве я приготовил  фантомасы – так называется снасть для ловли кефали. Берется пластмассовая крышечка диаметром сантиметров пять, приделывается к нему плоское грузило. В крышечку накладывается фарш – сложного и секретного состава, поскольку каждый рыбак готовит его сам. Один из самых распространенных ингредиентов – рыбные консервы в масле, прежде всего скумбрия. В фарш укладываются крючки, привязанные на коротких поводках к центральной леске. На ней делается петля для заброса снасти в море с помощью  палки -  фантомас летит метров на сто в море, падает грузилом вниз. Кефаль находит по запаху приманку, начинает сосать фарш, а попадающиеся крючки выбрасывает через жабры. Когда она, подкрепившись, пытается уплыть восвояси, на леске начинает звякать колокольчик – вот  тут уж не зевай, вытаскивай рыбу.
Вообще кефаль – интереснейшая рыба. Летом обитает в глубинах Черного моря, где  привлекает ее, конечно, не сероводород, а прохлада. Осенью появляется у берега, рыбаки начинают ее ловить сетями. Она довольно любопытное существо – возле  берега поднимается к поверхности воды, из нее торчат мордочки и множество пар глаз, внимательно разглядывающих, что на белом свете творится. При малейшей опасности кефаль уходит на глубину.
Перед самым отъездом  домой я поймал несколько рыбин,  они понравились моим домашним, а до этого писал повесть, по вечером  прогуливался с Дудиным вдоль берега по бетонной дорожке.
Михаил Александрович был в зените славы и признательности – лауреат, Герой Социалистического Труда. Мы говорили о литературе, но в общем, незапоминающемся плане. Дудин был  автором многих  остроумных стихотворных произведений, жанр которых и определить трудно. Вроде бы не  эпиграммы, зарисовки, но язвительнее самых  злых эпиграмм. Вот «зарисовка» о Вере Инбер: «Ох, у Инбер, ох, и лоб, ох, и лоб – всё смотрел бы, всё смотрел, на неё б, на неё б». Или о Мариэтте Шагинян, которая была тугоуха, пользовалась, как и Циолковский, железной воронкой для улучшения слуха: «Железная старуха Маруся Шагинян – искусственное ухо рабочих и крестьян». Эту «зарисовку» также приписывают Валентину Гафту.
Однажды почтальон разыскивал Дудина, чтобы вручить ему важную правительственную телеграмму. В тот день поэт куда-то выезжал за пределы Гагры, поэтому важную телеграмму с грифом «Правительственная»  попытались для передачи вручить мне. В ней, впрочем, ничего важного не было – ЦК партии одной из закавказских республик приглашали принять участие в очередном громком литературном мероприятии. Я пообещал передать содержание Михаилу Александровичу.
- Вам передали телеграмму? – спросил я  поэта на вечерней прогулке.
Дудин кивнул головой, но без удовлетворения, я бы сказал, даже с досадой.
- Когда мне что-то предлагают, то я всегда оборачиваюсь назад – чтобы определить, кто меня поиметь хочет, - произнес он.
Видимо, кто-то из закавказских пиитов задумал заполучить  Дудина в качестве переводчика своих бессмертных стихов, организовал приглашение на самом высоком уровне. Разумеется, Михаил Александрович на приманку не клюнул и в «гости» не поехал.
Осенью вышла  в «Библиотечке «Огонька» вышла моя книжка «Любовь в Чугуеве». Ценно было то, что она вышла после моего ухода из Госкомиздата. Ко мне очень по-доброму относился главный редактор журнала Анатолий Владимирович Софронов, которого многие готовы и сегодня предать остракизму за его пропартийную и почвенническую позицию. Софронов был секретарем парткома Союза советских писателей во времена борьбы с космополитизмом – надо еще что-либо добавлять к этому? Несколько лет, например, ему перемывали в литературных пересудах косточки якобы за недоплату партийных взносов. Интриганы освоили  этот  подметный жанр в совершенстве: действительно, автор, если он получает гонорары  из многих источников за исполнение стихов, песен, пьес, не всегда может до копейки высчитать, сколько же надо было из них, как сейчас говорят, отстегнуть в кассу КПСС. Посылалась анонимка в комиссию партийного контроля, а уж молодцы Арвида Яновича Пельше непременно находили «нарушения».
Софронов знал, что я ушел из Госкомиздата, но именно поэтому, видимо, велел  редактору Марьяне Михайловне Жигаловой выпустить мою книжку максимальным объемом в четыре печатных листа. Более того, Марьяна Михайловна четыре года спустя вновь предложила выпустить новую книжку – и  «Тепло Тау Кита» вышла в год начала перестройки. И таким же объемом. К слову, мне киевляне говорили, что рассказ о партработниках «Случай в Семигорье»  воспринимался как необычная смелость. Впрочем, киевляне тех времен отличались богатейшим воображением – однажды  юмореску о памятнике, опубликованную в «Правде», приняли за критику киевской «бабы», монумента победы,  покупали газету за 5 рублей, когда она стоила 3 копейки.
Книжка  «Тепло Тау Кита» вышла в то время, когда мою  «шубу» с Госкомиздатом все забыли, Стукалин был послом в Венгрии, а я – рабочим секретарём Московской писательской организации.
А до этого меня несколько лет не печатали. Деньги, которые получил за книжки, пошли на приобретение машины. Вот-вот должны были дать садовый участок, поэтому  пошел к Юрию Николаевичу Верченко,  оргсекретарю правления СП СССР, и через несколько дней получил открытку на получение  машины на Варшавском шоссе. Поддерживали меня и в издательстве «Советский писатель», где я рецензировал книги в редакции национальных литератур и печатал переводы с украинского. Могу лишь самые добрые слова сказать в адрес заведующего редакцией Арнольда Освальдовича Тамма и его заместительницы Инны Андреевны Сергеевой. Они помогли мне пережить самые трудные годы, до той поры, когда Инна Андреевна, когда я подписывал ей очередное издание, спросила меня: «У вас ни дня без книжки?»
Между прочим, Инна Андреевна  поведала мне о том, как ушел из жизни ее муж. Он весь вечер смотрел  телерепортажи из Ленинграда о встречах только пришедшего к власти Михаила Горбачева. Тогда все были очарованы  его встречами с людьми, кажущейся доступностью и простотой. «Этот еще нам покажет!» - в состоянии предсмертного прозрения и откровения заметил муж Сергеевой и умер.
Но в 1982-м был еще Брежнев. «Пятилетку торжественных похорон» открыл Михаил Суслов, начетчик и догматик, который задержал гуманитарное развитие страны на десятилетия. Питался в основном гречневой кашкой с молоком – в них практически все были необходимые  витамины и аминокислоты, но в его почерке расправ  со строптивцами было слишком мало вегетарианства. Конечно,  к концу жизни он  расстался с кровожадными сталинскими методами, к которым прибегал в послевоенные годы в Прибалтике, но в убеждениях был непоколебим. Еще в начале семидесятых, когда я залечивал в Ессентуках  свой перитонит, мой сосед по палате, первый секретарь Бобруйского горкома партии, потом запред Могилевского облисполкома, Иван Семенович Метько с поразившем меня презрением отзывался о Суслове, обвиняя его во многих грехах. Этот упырь от марксизма-ленинизма ходил в картузе и галошах, когда развитые страны стали переходить на постиндустриальную фазу  развития, когда интеллект, культура и образование становились непосредственной производительной силой, когда социальные запросы стали определять характер производства, а не наоборот, как считали сусловы. Было дозволено лишь болтать о научно-технической революции в условиях развитого социализма  - ну, и поднялась же говорильня! Практически без последствий, поскольку еще  недавно кибернетика считалась буржуазной выдумкой.
Думаю, что Суслов знал об истинном отношении к нему не только в среде творческой интеллигенции, но и в партийных кругах. Однажды я спросил  в лоб одного из представителей «конторы глубокого бурения»: «Многие говорят, что была сугубо секретная спецслужба, подчиняющаяся только Суслову, а не руководству КГБ. Раньше  подчинялась только Сталину. Так есть она или нет?» К моему удивлению, собеседник утвердительно кивнул головой. Следовательно, Суслов был  самым информированным  в руководстве страны? Знал, к чему дело движется, поэтому и ставил точки остро отточенным карандашом на полях документов, избегал резолюций, которые могли стать документами не столько для историков, сколько для вполне реального следствия и обвинения?
Работники ЦК КПСС, получая свои материалы от всемогущего серого кардинала СССР, ломали глаза,  отыскивая эти точки и гадали, что Суслов имел в виду. Я уже писал, что эти точки стали символическими конечными точками в судьбе  Советского Союза – расконвоированная народная стихия, а точнее, освобожденная от оков сусловщины, наделала много бед,  уничтожила великую державу.
Урок, заключающийся  в том, что нашему народу пока нельзя давать полную волю, вероятнее всего, очень хорошо усвоил президент Владимир Путин. Если с этой точки зрения проанализировать годы его правления, то многое становится логичным и понятным.

Добавить комментарий