7

В том же году я пошел учиться в Изюмскую среднюю школу № 12. Это была железнодорожная школа. Вообще у нас, то есть на привокзальной части города, все было железнодорожным. Поликлиника, клуб, магазины от Краснолиманского ОРСа, то есть отдела рабочего снабжения. И улица наша называлась Железнодорожной, потом ее переименовали в улицу Черняховского. Бараки, в которых размещались младшие классы, также находились на Железнодорожной улице, отстоявшей в трех километрах от нашей. Обилие всего железнодорожного объяснялось наличием на станции довольно крупного паровозоремонтного завода.
Первых классов в нашей школе было штук пять. В первом «Б» было более сорока учеников. Учились мы в спортзале, в нем было два выхода, а учительница Людмила Захаровна ходила в очках, и вообще один глаз у нее был не свой. Так что мы, осмелев, под партами пробирались в другому выходу, шли гулять, например, в развалины такого же барака, как и наш, или же на песчаные холмы - на шпыли, если выражаться по-изюмски.
Основное здание школы, тоже барак, но двухэтажный, находилось на Военных бараках - так называется это место и до сих пор. В годы первой мировой войны там располагалась учебная команда. Маршал Г.К. Жуков писал в своих мемуарах: «Я... согласился пойти в учебную команду, которая располагалась в городе Изюме Харьковской губернии. Прибыло нас туда из разных частей около 240 человек». Так что вовсе не исключается, что Г.К. Жуков учился в бараке, который после революции был отдан 12-ой средней школе. И первое командирское воинское звание - вице-унтер-офицер - ему также присвоили в Изюме. Но школа стояла почему-то на Киевской улице. Теперь же, после обретения «незалэжности», даже думать не стоит о ее переименовании.
Между прочим, мне как-то пришлось говорить с Жуковым по телефону, когда я учился на первом или втором курсе Литинститута. Одна разбитная девица подговорила меня позвонить на квартиру Жукова и попросить к телефону, как я понимаю, зятя маршала. Она набрала номер, я в ответ на: «Слушаю!» здороваюсь и прошу позвать к телефону имярек. «Кто спрашивает?» - мне задали предельно требовательно вопрос. «Друг его», - промямлил я. «Какой друг?!» - раздражение на том конце провода было такое, что мне ничего не оставалось, как повесить трубку. Кого хотел обмануть студентишка - самого Жукова?  Сейчас бы я его расспросил, где он и как учился – все мы сильны задним умом.
Ходить в школу было далеко. Или по железной дороге и через вокзал, или по шляху, мимо мебельной фабрики, мимо паровозоремонтного завода и по Верхнему поселку. Предпочтение отдавалось второму маршруту. Во-первых, в конце нашей улицы был лагерь для заключенных, и можно было, когда машины сбавляли ход на переезде через железнодорожную ветку, схватиться за борт или даже оказаться в кузове и проехать километра два. Ни разу не помню, чтобы кто-то из охраны не позволил прокатиться.
Потом зэков куда-то перевели и в лагерь привезли пленных японцев. На машинах, когда их везли на работу, я тоже подъезжал. С японцами окрестная ребятня задружила. Они были расконвоированы - бежать-то им до Страны восходящего солнца от Изюма было, как минимум, десять тысяч километров. Питались они по нормам японской армии - когда мы приходили к ним в лагерь, то нас иногда угощали рисом со сливочным маслом. Мы таких деликатесов отродясь не видывали. Любили они также возле железной дороги нарезать целые охапки черенков лопуха - готовили из них свое какое-то блюдо.
Нищета у нас была ужасающая. Собирая меня в школу, мать изготовила из черного сатина сумку для учебников. Какая-то ее знакомая сшила из того же сатина рубашонку со стоячим воротником и короткие штанишки почему-то с одной помочью. Обуви пока не было, и пришлось в школу идти босиком.
Потом мать купила на базаре у жэушника, то есть ученика железнодорожного училища, рабочие штаны за пять рублей. Покрасила их в синий цвет -  когда шел, то они шумели. Из старого отцовского пальто сшили пальтишко. И надо же было - весной сорок восьмого года я о чем-то слишком задумался, перешагивая на станции ручей из мазута. Из цистерны сливали мазут прямо в ямы. По канаве он и тек. Чтобы можно было переходить, кто-то набросал камней. Вот и я, пребывая в каких-то мечтах слишком далеко, прыгал с камня на камень, но зацепился за проволоку и ухнул в мазут. Выбрался из канавы - мазут лентами, развевающимися на ветру, стекал с меня. Железнодорожники, видя такое чудо, от души хохотали. Только мне было не до смеха. «Я тебе штаны из одеяла сошью!» - пригрозил отец.
Зато букварь, разрезная азбука и даже тетрадки у меня были. До школы я уже читал, умел считать, поэтому мне было скучновато на занятиях.
Учительница требовала приходить с палочками на уроки арифметики. Врезалось в память, когда она спросила: сколько будет, если сложить три и четыре? Я сидел, о чем-то думая своем.
- Ольшанский, а почему ты не считаешь?
- Я посчитал.
- И сколько будет?
- Семь.
- Когда отвечаешь учительнице, надо подниматься, а не сидеть, развалясь на парте.
- Так сколько будет?
- Я же сказал: семь, - ответил я и стоя.
- Садись. И напиши в тетради, как все, три палочки плюс четыре палочки равняется семи палочкам.
Это была моя первая встреча с бюрократизмом, в данном случае педагогическим. Я не знал, естественно, тогда, как он называется, но было обидно. В расстроенных чувствах я пошел на переменку. А после нее еще одна неприятность. Только начался урок - одна девочка подняла руку и на весь класс отрапортовала Людмиле Захаровне:
- А Ольшанский школу обмочил!
Меня подняли, потребовали объяснений. Но разве объяснишь, что босиком в туалет с лужами мочи входить противно, вот и пришлось пристроиться к углу школы?
На меня учительница стала смотреть, как на продолжателя традиций хулиганов с той же фамилией. Действительно, чуть ли не в каждом первом классе было по Ольшанскому: еще один Саша в «А» и Олег - в «В». Мои троюродные племянники. В школе с ними я почти не знался, однако учителя считали, что мы одна компашка, если вообще не банда. Поэтому проделки одного из нас боком выходили всем троим.
Что же касается отрапортовавшей девочки, то через много лет она будет работать в аппарате Лубянки, прочтет одну из моих книг, позвонит и, естественно, станет меня учить, как надо писать...

У Вас недостаточно прав для комментирования