69

Всего за год я сумел завершить в основном отделку  дачи. Приходилось порой туго - к примеру, при установке внутренних дверей. Просить кого-либо помочь не в моем характере, вот и вывешивал дверную коробку на веревках, подгонял к проему, а потом  и навешивал собственно дверь. Разумеется, я не плотник и не столяр, подглядывал в литературу, делал как  умел. И горжусь тем, что построил дом во многом своими руками – топором, ножовкой, молотком и полуфуганком, железным, который я буквально разорвал пополам. Как бы там ни было, но жить в доме можно. Тем более что вскоре замостили главную дорогу бетонными плитами, электрифицировали участки, подвели к участкам воду.
Видимо, желание что-либо строить я убил в себе навсегда. Для меня нож острый – что-то ремонтировать, переделывать, улучшать, обновлять краску. Как говорится, перекушал этого в свое время.
Теперь можно было главное внимание сосредоточить на садово-огородных делах. О том, как освоить торфяной участок, как выращивать на нем плодовые деревья и кустарники, овощи и клубнику читатель может найти материалы в разделе «Сад и огород». Там  рассказывается о моих ошибках и ценном опыте, который может пригодиться  многим.
Летом практически ничего не писал своего, разве что занимался переводами с украинского, читал чужие рукописи и писал рецензии. Ведь жизнь – обмен веществ, а их с приходом Горбачева к власти  в виде продуктов становилось всё меньше, но зато дороже.
Последний раз съездил в дом творчества «Пицунда». Жил вместе с однокурсником Евгением Антошкиным, который каждый день  писал, как минимум, по одному стихотворению. Меня поражала его целеустремленность и усидчивость. Сейчас, когда пишутся эти строки, он уже отметил 70-летний юбилей, и всем стало ясно, какой он разнообразный и большой поэт. А то, что не украсили  его  премиями да орденами – это следствие того, что он не примыкал ни к какой литературной стае, оставался самим собой. Отсутствие высоких наград – в наше время свидетельствует прежде всего о том, что литератор не занимался холуяжем, как выразился драматург Виктор Розов, а писал то, что думал. Без оглядки на власть предержащих, в состоянии начхать - нравится или не нравится им то, что ты пишешь. Так что высокие награды  -  отнюдь не знак качества творчества, а очень часто знак сомнения в поведении кавалера и художественной ценности его произведений.
Пицунду я полюбил еще тогда, когда работал в издательства «Молодая гвардия» и ездил в дом отдыха «Правда». Сухой воздух, песчаный пляж, чистое море. Знаменитая  сосновая роща. И рыбалка.
В августе к берегу подходила ставрида. Втроем,  заместитель главного редактора журнала «Смена» Владимир Луцкий, которого  все называли не иначе как дед Луцкий,   профессор из Московского авиационного института и я, брали лодку и напротив  дома отдыха или поближе к мысу, где располагался поселок рыбаков, начинали ловить рыбу на самодуры.
Дед Луцкий был великим мастером этой незамысловатой рыбалки. Запасались запасными ставками -  снастью с  8-10 белыми крючками на  коротких, 2-3 сантиметра поводках, грузило на конце.  Использовали простейшие инерционные катушки. Притормаживаешь  пальцем уходящую вглубь леску – и вдруг толчок, снасть оказалась в стае скумбрии. Начинаешь бешено вертеть катушку и  на спиннинге  целая лента из рыб. Не снимаешь, а срываешь  с крючков, потому что  надо ловить момент – стая или косяк может уйти. Если ушла, берешься за весла, начинаешь рыскать, пока  кто-нибудь из твоих товарищей не воскликнет: «Есть!»
Напротив рыбацкого поселка  нередко на уже севшую на крючок ставриду бросалась небольшая черноморская акула катран, обрывала ставки. Если грузило достигало дна, то  на снасть  попадался один или даже несколько морских скорпионов. У этого чуда природы на жаберных крышках и на  верхнем плавнике иглы, от укола которых в тело жертвы попадает трупный яд  - поднимается температура, нога или рука распухают, доставляют  немалые страдания. Поэтому, как только в лодке оказывался скорпион, мы дружно старались оглушить его кроссовками. У скорпиона вкусное мясо, немного напоминающее крабы – надо  лишь обязательно удалить голову и вырезать верхний плавник.
Черноморская  акула также съедобна – из нее  делают котлеты, а мы  ее коптили в специальной коптилке, которую привез дед Луцкий. Вначале нам  ставриду жарили на кухне, а  мы щедро угощали всех соседей и знакомых. Но потом повара взмолились,  снабдили нас противнем и подсолнечным маслом -  поджаривайте, будьте добры, свою рыбу на берегу.  Нашлись и любительницы  жарить рыбу. Если общество жаждало  свежей ставриды,  мы  спускали лодку в воду и через час-полтора возвращались с полной полиэтиленовой сумкой, в которую входило  не меньше ведра. Благословенные времена!
Потом Литфонд СССР построил рядом с домом отдыха  правдистов дом творчества писателей, и я несколько раз брал в него путевку. Ставрида практически не ловилась. Однажды я поймал десятка полтора ставридок, шел с пакетиком к себе в номер. Навстречу попался известный мансийский поэт Юван Шесталов. Увидев  рыбу, он как-то хищно расставил руки, выхватил у меня несчастный улов и с криком: «Саша, приходи, я строганину сделаю!» помчался  домой.
Вообще-то Юван угощал меня настоящей строганиной из нельмы в Ленинграде. Жил он в той самой квартире, где раньше собирались «Серапионовы братья». Рассказывали байки, что  Юван  посреди комнаты поставил чум, разводил на паркете костры – это чушь собачья. В тот вечер Юван ждал в гости Кирилла Лаврова, но тот почему-то не приехал, и мы под водочку уничтожили  причитающуюся и ему нельму. Не знаю, какая уж у Ювана получилась строганина из ставриды, но я понял, когда он, раскинув руки, стал похож на краба, почему  выжил в родительском чуме.
Директором дома творчества был милейший Гугуша Тарасович Багатуриа. Грузин по национальности, поэтому ему пришлось бежать в Москву, когда началась грузино-абхазская война. Слишком много горя принесла она  в райскую страну под названием Абхазия. Во время этой войны, как мне говорили, погиб и мой троюродный племянник или внук, работавший в сухумской прокуратуре  - тетка Настя переехала в Сухуми еще до  Великой Отечественной войны. Не знаю, кто из ее потомков  живет сейчас там.
В каждый свой приезд я надеялся  встретиться  с абхазским писателем  Джумой Ахуба -  у нас была короткая дружба в Литинституте, которая была прервана моим призывом в армию. Но так и не встретился. Не встретился почему-то и в Москве. У меня же был странный случай с Ольгой Фокиной. Увидев ее на съезде, я обрадовался, подошел к ней, поздоровался. И вдруг она меня спрашивает: «Извините, кто вы такой?» «Оля, да я же Саша Ольшанский!» - воскликнул я. «Нет, вы не Саша Ольшанский», - сказала Фокина и отошла от меня. Возможно, что  время так изменило мою внешность, что и Ахуба не узнал меня, а я – его?   Как-то мне попалась статья о том, что  Джуме пришлось вынести в грузинском плену, и стало ясно: абхазы никогда не согласятся жить в одном государстве с  грузинами. Они присоединялись не к Грузии, а к России. Под общероссийской крышей они с трудом, но уживались, а без нее – увы.
Иногда с большой грустью и  душевной болью вспоминаю дни, проведенные в Абхазии, Отдыхающих  из России там становится с каждым годом всё больше, мне хочется туда поехать, но не хочется, чтобы прежние воспоминания были вытеснены  новыми впечатлениями. Свое прошлое надо оберегать.

У Вас недостаточно прав для комментирования