76
Осатанение сознания, душ, мыслей и поступков людей и устремлений всего общества  давало богатейший материал для романа «Стадия серых карликов». А Горбачев всё болтал и болтал, юлил, изворачивался. Многим, в том числе и мне, казалось, что до него не доходят сведения о состоянии дел в стране, но потом я убедился, что до него доходило всё, но такой уж он бессовестный, бездушный и толстокожий человек. О таких говорят: ему хоть мочись в глаза, а он – божья роса!
На всесоюзную политическую арену вломился Ельцин. Впервые обратил на себя внимание выступлением на всесоюзном идеологическом совещании, которое состоялось в самом начале перестройки. О нем заговорили. Многие -  с восхищением, а некоторые вспоминали  его крепкую дружбу с зеленым змием, свердловскую кличку – Медный лоб. Неожиданно стал первым секретарем Московского горкома партии, кандидатом в члены политбюро. Наводил порядок круто – один секретарь райкома даже покончил жизнь самоубийством, выпрыгнув в окно. Вначале Ельцин опирался на националистически настроенные силы, в частности, на «Память», а потом резко изменил ориентацию – задружил с либералами, «прорабами» перестройки, демократами-западниками, радикал-реформаторами.
До положения члена политбюро не дослужился, поскольку пошли разногласия с Горбачевым и Лихачевым, которые, кстати, были его ракетоносителями по выводу на всесоюзную орбиту. После поездки в США, где не исключено, на него была сделана ставка в качестве сменщика  Горбачева, конфликт закончился демонстративным выходом Ельцина из партии. Пиплу нравилось, что он ругается с начальством, что пьет – свой, значит, в доску, что его бросают с моста в речку возле Николиной Горы – проделки Кремля! После отставки с  партийного поста Ельцин с триумфальным результатом становится депутатом Верховного Совета и  где – в Москве! Избирается председателем Верховного Совета РСФСР, как признавался позднее С .Говорухин, не без подтасовки результатов голосования, затем становится президентом России. В стране фактически устанавливается двоевластие. Под юрисдикацию России переходят многие крупнейшие промышленные и  научно-произвдственные объединения, еще раньше удалось поднять на забастовку против союзного центра шахтеров  Кузбасса. Она была поддержана в других регионах, металлургия резко снизила выпуск металла, а это сказалось на резком падении производства во всех отраслях.
Если бы нечто подобное, скажем, в Германии выкомаривал руководитель Баварии, то его посадили бы за решетку или в сумасшедший дом. Но в Советском Союзе при Горбачеве да еще под взыскательным приглядом Вашингтона и европейского политбомонда можно было  гадить стране и народу как угодно,  в награду получая имидж борца за демократию, права человека, реформатора, антикоммуниста… Закончилось всё это тем, чем закончилось – крахом Советского Союза, развалом его экономики, разграблением общенародной собственности - бюрократия приватизировала  то,  чем управляла, обнищанием  девять десятых населения страны, конфликтами, войнами между бывшими братскими республиками,  бандитским беспределом, затеявшим  криминальный передел собственности. К поклонникам Ельцина пришло прозрение и отрезвление, но слишком поздно – российский Герострат совершил свое или заказное позорнейшее дело.
В число его поклонников я не входил. Никогда не голосовал за Ельцина, более того, работая в исполкоме движения «Наш дом - Россия» надеялся, что Черномырдин после неожиданной отставки с поста премьера уйдет в оппозицию к нему. Генерал Л.Рохлин, являясь членом депутатской фракции НДР в Государственной думе, стал яростным  антиельцинистом, и еще никто не доказал, что это не стоило ему жизни.
СССР стремительно терял авторитет в мире. Если раньше дискредитацией Советского Союза занимались западные антисоветские, антирусские и антикоммунистические фонды, ассоциации, ученые мужи во всевозможных спеццентрах, то теперь к ней азартно подключились доморощенные прорабы перестройки, радикалы и ультралибералы, диссиденты и просто ловкие проходимцы, делавшие карьеру и состояние на антигосударственничестве.  Естественно, на Западе им аплодировали и поддерживали  не только морально. Чиновничество в министерствах и ведомствах приступило к созданию на базе союзных ведомств  научно-производственные и просто производственные объединения, ассоциации, фонды и так далее, то есть вместо одного министерства возникало 10-15 различных организаций и объединений. Это было началом великой бюрократической революции. При Ельцине с помощью всех этих образований и формирований чиновничеством будет присвоено то, чем раньше управляло.
На этом фоне создание ГААСП было самоубийственным шагом. Было яснее ясного понятно, что в условиях демонополизации авторско-правовой сферы де-факто экспортно-импортные подразделения агентства обречены, если не  на ликвидацию, то, во всяком случае, на сворачивание объемов деятельности. Надо было искать выход из создавшегося положения. Я предложил на базе нашего управления создать литературное агентство. Для этого требовалось начальное финансирование из средств агентства примерно около 600 тысяч рублей в год. На возвратной основе – при наших ежегодных доходах в 2-3 миллиона инвалютных рублей это была незначительная сумма. В конце концов, можно было взять кредит в банке. Гораздо важнее денег для меня было принципиальное согласие руководства ГААСП.
Против моего предложения выступали многие, прежде всего, начальник планово-экономического управления Б. Гольский, секретарь парткома В. Твердовский, заместитель председателя В. Богатов.  Председатель Н.Четвериков, которого в демпрессе клеймили  как генерала КГБ, взявший курс на  огосударствление авторско-правовой сферы, отмалчивался. Мои записки о создании Главного управления  по охране авторских и смежных прав в связи с тем, что пиратство в стране и за рубежом в отношении советских произведений набирало силу, о создании на базе управления литературного агентства, о вопиющей диспропорции, сложившейся с экспортом и импортом прав с американскими партнерами, словно им не читались. Дошло до того, что американцы брали у нас одно произведение, естественно, по своему выбору, а наши  издатели выпускали 60 американских книг. Надо было ехать в США, встречаться с издателями, литературными агентами, книгопродавцами, чтобы исправлять перекос. Никакой реакции.
Самое прискорбное в отношениях с  западными издателями было то, что чувствовалась незримая регулирующая рука, разрешающая или запрещающая  публикацию у них наших авторов. Печатали исключительно то, что соответствовало интересам  не столько населения или читателей на Западе, сколько идеологическим и геополитическим установкам кругов. Если появлялась  антисоветская по духу книга, то она  вдруг в мгновение ока становилась востребованной и  разрекламированной. Много лет каменные задницы на Старой площади, да и в Союзе писателей СССР, пытались препятствовать публикации книги Анатолия Рыбакова «Дети Арбата». Об этом  сам писатель детально рассказал в своем биографическом романе. Анатолий Наумович вел многолетнюю борьбу за роман умело, с учетом ошибок Б.Пастернака с романом «Доктор Живаго», и поэтому произведение получило  широчайшую известность до своей публикации. Не художественные достоинства  «Детей Арбата», а антисталинизм  его содержания был востребован Западом. Что же касается «Доктора Живаго», то будь он опубликован в Советском Союзе, он вряд ли стал всемирным бестселлером.
В какой-то степени показательна здесь судьба Анатолия Приставкина. Когда я в начале восьмидесятых в качестве рабочего секретаря Московской писательской организации занимался издательскими делами, то Приставкин обратился в секретариат с письмом, где рассказал о своих злоключениях с редакциями, которые отказывались печатать его книги. Я подготовил письмо и направил во все московские издательства, выпускающие художественную литературу, с просьбой найти возможность опубликовать книги известного писателя. Расчет был на то, что писательская организация брала на себя ответственность, что развязывало издателям руки. Не знаю, помогло ли мое письмо Анатолию Серафимовичу, или нет, но его судьба решительно изменилась после публикации в журнале «Знамя» повести «Ночевала тучка золотая». На глазах будущего писателя, тогда мальчишки,  проходила депортация чеченцев и ингушей. Книга была написана с позиции  малолетнего свидетеля, но уже способного к сочувствию и неприятию жестокости и несправедливости. Можно много рассуждать о том, насколько в повести нашла отражение вся правда. Но это и не входило в авторский замысел. Депортация была преступлением сталинского режима, и поэтому повесть об этом была мгновенно востребована на Западе. При  этом я нисколько не умаляю художественных достоинств произведения.
Избирательность западных партнеров была поставлена профессионально. Несколько лет мы принимали   писателей из числа членов Французской академии, устраивали для них и сопровождающих домочадцев прогулки по Советскому Союзу. В международных отношениях  большое значение имеет принцип взаимности. Вот и я ждал, что французы начнут приглашать в свою страну наших писателей. Не дождался, стал ставить этот вопрос перед партнерами. Мое положение осложнялось тем, что председатель Н.Четвериков, работавший в свое время во Франции, благоволил во всем французам. Пришлось придумать, как мне казалось, неотразимый мотив.  В то время к руководству журналом «Москва» пришел Владимир Крупин, «Наш современник» возглавил Станислав Куняев, еженедельник «Литературная Россия» - Эрнст Сафонов, издательство «Советский писатель» – Анатолий Жуков, вот-вот должно было состояться назначение главным  редактором журнала «Октябрь» Владимира Личутина, которое так и не состоялось. Вот я и задавал вопрос французским партнерам: разве вашим  литературным кругам, издателям и читателям не интересно, кто в результате перестройки пришел к руководству важнейшими изданиями? При этом они все известные писатели. Уж я-то понимал, что все мои протеже активно не нравились французской стороне. И знал о том, что дама, ведающая отношениями с советской стороной в министерстве культуры, как говорится, костьми ляжет, но появления во Франции группы патриотически настроенных советских писателей не допустит.  Но я продолжал гнуть свою линию. В кабинете у меня появилась, назовем ее мадам Р., хотя я  называл ее про себя Рыжей Бестией. Она переводила русскую литературу, занимала видное место в  обществе Франция-СССР, была вхожа в свое министерство культуры, где осознали, что синекурных поездок по Советскому Союзу без ответного приема наших писателей больше не будет.
Особое неудовольствие французов вызывала кандидатура Станислава Куняева.  Он и не мог поехать в ближайшие недели во Францию – отбывал в месячную поездку по США по приглашению американского посла Д. Мэтлока. Об этом я сообщил Рыжей Бестии с величайшим удовлетворением: вот видите, даже американцы на официальном уровне пригласили писателя-русофила, а вы изображаете из себя демократов, либералов и толерантов. Потом Рыжая Бестия вдруг поставила вопрос о компенсации французской стороне затрат на издание литовским отделением ВААП своей рекламной книги. Для меня было новостью, что литовское отделение, которое рьяно проводило линию «Саюдиса», не отличавшегося даже минимальной терпимостью к нам, выпустило какую-то пропагандистскую книгу во Франции. К гадалке не надо было ходить, чтобы иметь представление о духе этого издание. За нашей спиной обтяпали дельце, и у них хватает наглости ставить вопрос о том, чтобы мы оплачивали направленные против нас книжонки? Они что, считают нас законченными идиотами?
- Извините, но я впервые слышу об этом издании. Наши литовские коллеги не ставили перед нами вопрос о финансировании его, мы не давали никаких обещаний на этот счет. Почему мы должны французской стороне компенсировать затраты на его издание, мне не совсем понятно, - высказал я свое недоумение.
Как мне рассказывали, Владимира Крупина, Анатолия Жукова и Эрнста Сафонова французы приняли, если можно так выразиться, со стиснутыми зубами. Встретили, поселили в отеле, в день отъезда приехали и отвезли в аэропорт. И всё. Разве это не цензура?
Американцы также четко регулировали контакты. На симпозиуме в Италии я познакомился с Бруно Квинсоном (Bruno A. Quinson), президентом и владельцем «Henry Holt and company, Inc.” Он представился  издателем, приехал в Италию с женой Мэри. Они были примерно моими сверстниками, Бруно воевал во Вьетнаме, я ему сказал, что в это время служил на Тихом океане, так что мы, можно сказать, земляки. Конечно, наши ракетчики обучали вьетнамцев сбивать американские самолеты, но эта страница истории была перевернута, американские супруги относились к советским участникам симпозиума вполне благожелательно. Мне было интересно совершенствовать свой английский.  Вместе  веселились на какой-то итальянской свадьбе, поехали на развалины Помпеи, где меня Квинсоны до колик  развеселили. Гид, он же чичероне, рассказывал о знаменитой катастрофе, нам переводили с итальянского на русский. А потом чичероне то же самое произносил на английском для  американцев. Вот он, показывая на убогие остатки какого-то скромного помещения, посреди которого лежала древняя амфора, говорит нам: «Здесь была лавка торговца». А потом о том же самом, - американцам, надо сказать, с юмором, который они совершенно не почувствовали: «Здесь у них был супермаркет». Бруно и Мэри на полном серьезе закивали, повторяя: «Yes, yes…»  Со стороны сцена выглядела настолько комичной, что я расхохотался, схватившись за живот. Бруно и Мэри посмотрели на меня, не понимая  причину моего веселья, но и я им, все же лишенным чувства исторической перспективы, не стал объяснять, в чем тут дело. Тем не менее, я пригласил Бруно приехать в Советский Союз, подключиться к изданию книг наших авторов. Вернувшись в Москву, послал  ему телекс. Ответ пришел… спустя три месяца – Бруно выслал мне несколько итальянских фотографий, но они, судя по штемпелям, добирались до Москвы через Таиланд. Вот так мы и переписывались: я направляю телекс, а Бруно отвечает письмом, которое я получаю спустя несколько месяцев. Видимо, он не получил допуска к общению с советской фирмой, разумеется, при всем своем желании не приехал к нам и не установил партнерские отношения с  нашими издательствами. Так что о толерантности американских властей в моем присутствии просьба не заикаться – в США я не собираюсь ехать, да  и меня туда, назвавшего  печатно накануне вторжения в Ирак эту страну Нью Голд Ордой, то есть Новой Золотой Ордой, вряд ли кто пустит.
Не могу на этом фоне отдать должное известному американскому издателю Герберту Аксельроду, внуку знаменитого меньшевика-антиленинца, который выпустил в Америке серию книг о Большом театре. Он очень любил Большой, зарабатывал деньги на производстве искусственных костей для собак и кошек, тратил их на книги о театре. Однажды он предложил мне поставлять ему ежегодно пятьсот тонн козеина. В ответ я попросил разъяснить, что это такое и зачем оно ему требуется. Оказалось, козеин получают из молока, а нужен он для выпуска искусственных костей. Конечно, поставками козеина я не стал заниматься.
- Герберт, скажи, пожалуйста, при каких условиях ты принимаешь решение об издании книги? – спросил я, когда мы обедали в ЦДЛ.
- Когда на каждом экземпляре двадцатидолларовой книге я гарантированно получу пять центов.
Ответ меня поразил. Наше жлобье, если ему не светит минимум двести процентов прибыли и разговаривать не желает. У нас нет конкурентной среды, нормы прибыли никто не ограничивает, поэтому цены на всё движутся  исключительно ввысь. Рай для рвачей и мошенников.

У Вас недостаточно прав для комментирования