86
К тому времени я восстановил творческую форму, обновилось и мое сознание, в том числе и понимание того, что произошло и происходит в нашей жизни. Если раньше в моих прозаических произведениях было много как бы пастели, мягкости, глубина во многом оказывалось  иносказательной, эзоповской, поскольку в эпоху тотального контроля за содержанием художественных произведений только такими способами писатели обходили цензурные и редакторские препоны, то  после дальнобоя, непосредственного знакомства с жизнью глубинки,  мой стиль изменился.
Поворотным произведением стал рассказ «Огрызок французской булки», написанном в 1994 году о своем голодном детстве, чубайсовской прихватизации, а также о закрытии печально знаменитого номенклатурного распределителя на улице Грановского. Откровенная, ничем не сдерживаемая публицистичность, четкость авторской позиции позволили мне еще тогда заметить, что в стране произошла великая бюрократическая революция, с горечью констатировать, что есть народ, а есть чернь, презираемая еще с пушкинских времен. Ведь мы в годы советской власти идеализировали народ, а после  дальнобоя  я подверг сомнению его, казалось бы, несомненные достоинства, во многом мифические и приписанные ему как бы навырост.
С помощью этого рассказа  у меня начался процесс выхода из кризиса и в то же время завершалась последняя ломка моего мировоззрения. По-прежнему над письменным столом висела икона монаха-молчальника, подаренная когда-то в Кракове польским писателем Владиславом Рошкой, напоминала мне о том, что лучше молчать, чем писать какую-нибудь ерунду. 
Стали получаться статьи  - резкие, четкие, мотивированные фактажом и  авторской позицией.  Старый  друг Гарий Немченко пригласил меня поучаствовать в подготовке специального номера «Роман-газеты», посвященного положению дел в Кузбассе. В те времена шахтеры, обманутые ельциноидами, бастовали, перекрывали Транссиб. Отношение в обществе к шахтерам, как к закоперщикам кризиса, приведшего к развалу Советского Союза, желало, прямо скажем, лучшего. Надо было разобраться, что же происходило и происходит в Кузбассе.
Несколько недель мы ездили по шахтам «Кузнецкугля», который давал деньги для спецномера, но положение во всем Кузбассе было такое же. Гарий Немченко – человек знаменитый в Кемеровской области, ему  открыты все двери в бассейне, и это предопределило успех нашей акции, к которой подключились опытные кемеровские писатели и молодые авторы.
Для меня было новостью, что  шахтерское пламя  разгорелось от  своеобразной искры – мыльной. То есть из-за мыла совершилась новая революция и развалилась великая держава. Которого не было на шахтах, и шахтерам нечем было после забоя мыться. Директор шахты имени Шевякова  В.Л. Сорока ходил в Междуреченский горком партии, предупреждал, что у горняков терпение закончится, и они забастуют. «Ну и пусть бастуют», - равнодушно ответили ему в горкоме. Все это, конечно, напоминало февральскую революцию, которая  явилась полной неожиданностью для царизма и пламенных революционеров вот главе с Лениным -  Питер остался без хлеба,  и разъяренные женщины вышли на улицы. Вообще в России революции случаются не в соответствии с догматами  марксизма-ленинизма – неплохо бы эту простенькую мысль усвоить кремлевским рулевым, похваляющимися своими достижениями в создании обстановки стабильности в стране.
Шахтеры Междуреченска легли на центральной городской площади. Стали героями бесчисленных телерепортажей  либеральных журналистов. К ним повалили толпы разного калибра «демократов» и провокаторов, сам Ельцин пожаловал, освободил от квартплаты тех, кто жил в бараках. Наверное, до сих пор не платят. Конечно, в бараках стало еще хуже, поскольку денег ни на что не хватало. Междуреченцев поддержали  шахтеры всего Кузбасса, а затем  и всех угледобывающих  бассейнов Союза.
Из-за нехватки угля сворачивался выпуск металла, без него замирало машиностроение, строительство, то есть  кризис охватил все отрасли. И все это делалось во имя того, чтобы нагадить  супостату Горбачеву. Забастовка нанесла сильнейший удар экономике страны, усилила нехватки всего и вся, привела к задержкам  зарплаты, пока все это не закончилось крахом второй сверхдержавы мира. Дорого обошлось народам Советского Союза властолюбие Ельцина – по своим последствиям оно оказалось  гораздо более  ощутимым, чем даже нашествие фашистов. К сожалению, Ельцин и его подельники пока не стали обвиняемыми на международном  трибунале наподобие Нюрнбергского, но он неизбежен, хотя главный фигурант уже «сбежал» на тот свет.
Свой очерк я назвал «Кузнецкая дуга» - по аналогии с Курской дугой, подчеркивая тем самым, что на снежных просторах Кузбасса, черных от угольной копоти, решается судьба страны. Пятнадцатый номер «Роман-газеты» за 1995 год был очень тепло встречен в Кузбассе и других угольных бассейнах. В 2005 году в Кузбассе даже отмечали десятилетие выхода номера, проводили вечера, выпустили для слепых читателей аудиоверсию материалов.
В это время я стал сотрудничать с международным журналом «Форум». Возглавлял журнал Владимир Муссалитин  - его  я знал еще по издательству «Советский писатель», где он был  главным редактором. «Огрызок французской булки» ему понравился, легли на душу и мои публицистические работы.
Таким образом, я сочетал прогулки на грузовиках с набиравшей обороты литературной работой. Приближались президентские выборы, и Г. Зюганов, видимо, попросил земляка и приятеля В. Муссалитина привлечь  к работе на него нескольких писателей, которые бы составили при главе КПРФ что-то вроде мозгового центра.  Муссалитин привлек  председателя исполкома Международного сообщества книголюбов Сергея Шувалова, президента Академии российской словесности Юрия Беляева и меня.
Сразу насторожило то, что нас заставили заполнять личные листки по учету кадров – бюрократическая процедура, въевшаяся в партмозги навечно. В. Муссалитин мне передавал, что Зюганов воскликнул: «Как, Ольшанский гоняет грузовики?!» Во время работы в ВААП мне часто попадались письма, подписанные заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК партии Г. Зюгановым.  Когда я заканчивал работать в ЦК комсомола, он был первым секретарем Орловского обкома ВЛКСМ, но тогда мы не познакомились.
Мое отношение к нему всегда было и остается благожелательное и уважительное. Зюганов – один из самых авторитетных политических деятелей современной России, образованный и  умный человек. В то же время он придерживался и придерживается обветшавшей идеологии марксизма-ленинизма, не пересмотрел  практику большевизма. Помнится, в числе немногих писателей  я был на встрече с ним в к Большом союзе писателей, где на вопрос, почему КПРФ не сменит название, например, на социал-демократическую, Геннадий Андреевич ответил вопросом: «А что комсомольского  сегодня в газете  «Московский комсомолец»? Она же не поменяла название…» Встреча проходила задолго до выборов 1996 года, и ответ меня озадачил.
Он не похож на былых партмастодонтов, упрямых, чванливых, властных и непоколебимых. Однажды он попросил нас поработать над одним политическим документом, который показался нам каким-то эклектичным, нечетким и туманным. Подготовили свой вариант и показали Геннадию Андреевичу.
- Нет, ребята, так не пойдет. Текст ведь согласован с нашими союзниками…
Как мне показалось, окружение у него желало  лучшего. Силен был бюрократический дух вокруг него. Первомайские праздники в штабе КПРФ ожидали с большой опаской, боясь, что Ельцин решится на репрессии. Как-то я предложил Зюганову написать для него статью, он идею поддержал. Я всю ночь  работал над нею,  утром  отвез в Госдуму, где, к сожалению, не смог передать материал ему лично. Оставил какому-то помощнику, потом не раз спрашивал Муссалитина о судьбе статьи. Подумал, что потерялся, по памяти восстановил текст и попросил Муссалитина вновь передать его  Зюганову. Геннадий Андреевич ничего лучшего не мог придумать, как укорить Владимира Ивановича, мол,  друзья, надо же следить за публикациями своего товарища, мол, я такую статью две недели назад уже опубликовал. То есть, получалось, что я  как бы занялся плагиатом трудов товарища Зюганова, тогда как причиной такого недоразумения была элементарная недобросовестность его помощника, который не соизволил сообщить о судьбе подготовленного мной материала.
Короче говоря, осадок от сотрудничества с КПРФ у меня остался не из приятных. Просят, например, придумать яркие слоганы к выборам. Я напридумывал, но они оказались никому не нужны, мне посоветовали отнести их в Московский горком КПРФ (!?). Потом нас настраивали на то, что мы будем в каком-то НИИ отслеживать ход выборов, готовить информацию для прессы. Мы приготовились, но о нас никто и не вспомнил. Забыли или не доверяли? Не могу утверждать, что Зюганов одержал победу над Ельциным еще в первом туре, такое вполне можно допустить, но, как мне представляется, КПРФ не была готова взять власть в свои руки, тем более что  это сразу бы привело к значительной международной изоляции России, дестабилизации внутреннего положения в стране. КПРФ в 1996 году проиграла свою политическую судьбу навсегда, превратилась как бы в штатную оппозицию. Полагаю, что такого же мнения или приблизительно такого были и остальные члены нашей четверки.

У Вас недостаточно прав для комментирования